Джон Сэндфорд
Безмолвный убийца
В хаосе, царящем в голове Беккера, вспыхнула мысль: «Присяжные».
Он поймал ее — так ловким движением руки человек хватает пролетающую муху.
Беккер без сил опустился на стул рядом с адвокатом, чувствуя себя словно посреди цирковой арены. Пустыми голубыми глазами, блеклыми и широко раскрытыми, как у пластмассовой куклы, он обводил зал суда, выхватывая взглядом горящие лампы, электрические розетки, лица людей, пялившихся на него. Его коротко остригли, как это принято в тюрьме, но позволили оставить растрепанную светлую бороду. Акт милосердия: борода скрывала путаницу розовых шрамов, уродующих его лицо. Под усами блестели влажные красные губы. Они открывались и закрывались, точно у задыхающегося угря.
Беккер вернулся к мысли, которую ему удалось ухватить. Присяжные. Домохозяйки, пенсионеры; отбросы, живущие за счет государства. И они будут его судить. Это же нелепо: он доктор медицины, в своих кругах он занимает высокое положение, его уважают! Беккер покачал головой.
— Понимаете? — произнесла судья в черной мантии.
Слово эхом пронеслось в голове.
— Вы понимаете, мистер Беккер?
«Что?..»
Адвокат, идиот с плоским лицом, потянул Беккера за рукав.
— Встаньте.
«Что?..»
Прокурор повернулась и строго посмотрела на него. Ее ненависть добралась до Беккера, коснулась его, и он открыл свое сознание, чтобы отправить ее обратно. «Я бы хотел заполучить тебя минут на пять. Хороший острый скальпель рассек бы твое тело, как проклятого омара: вжик-вжик. Как чертову устрицу».
Прокурор почувствовала интерес Беккера. Она была жесткой женщиной: благодаря ей шестьсот человек отправились за решетку. Их жалкие угрозы и глупые мольбы больше не трогали прокурора. Но она вздрогнула и отвернулась от Беккера.
«Что? Встать? Время пришло?»
Беккер изо всех сил пытался вернуться в реальность. Во время суда он позволил себе расслабиться. Процесс его не интересовал. Он отказался давать показания: исход был известен, а ему требовалось разобраться с гораздо более серьезными проблемами. Например, как выжить в окружной тюрьме Хэннепина без его лекарств.
Но время пришло.
Кровь все еще слишком медленно текла в его теле, пробираясь по артериям, точно клубничный джем. Он боролся с собой и старался скрыть это.
«Сосредоточься».
С огромным трудом он начал возвращаться в зал суда. Слушание дела продолжалось двадцать один день и было главной новостью газет и телевизионных передач. Затаившиеся в засаде камеры подстерегали его днем и ночью, их невыносимо яркий свет бил по лицу, операторы отскакивали назад, снимая его в цепях во время этапирования из тюрьмы в зал суда.
Помещение, где проходило заседание, было отделано светлым ламинированным деревом. На возвышении стоял стол судьи, напротив — места для защиты и обвинения, справа расположились присяжные. Длинная решетка разделяла помещение на две части. За ней, на жестких стульях, привинченных к полу, сидела публика. Места были заняты за час до начала рассмотрения дела: половину отдали прессе, другая досталась тем, кто пришел первым. И на протяжении всего заседания он слышал, как зрители постоянно повторяли его имя: «Беккер, Беккер, Беккер…»
Присяжные гуськом вышли из зала, и ни один из них не посмотрел в его сторону. Их, его «судей», запрут в комнате, и, проговорив приличествующее ситуации время, они вернутся и объявят, что он виновен в совершении нескольких убийств первой степени, Приговор не вызывает сомнений. А когда он прозвучит, судья отправит его в тюрьму.
Так сказал ему черный придурок из соседней камеры, который разговаривал на фальшивом уличном диалекте: «Они запрут твою вонючую задницу в Оук-парке, приятель. Будешь жить в клетке размером с чертов холодильник и даже шелохнуться не сможешь без присмотра, там везде камеры понатыканы. Соберешься на горшок — они тебя снимут на пленку, а потом сварганят киношку. Никто никогда не выходит из Оук-парка. Это настоящий ад».
Но Беккер туда не собирался. Та мысль, что он сумел ухватить, снова вывела его из ступора, и он встряхнулся, пытаясь подчинить ее себе.
«Сосредоточься».
Он заставил себя сконцентрироваться на мелких деталях. Спортивные трусы на резинке впиваются в тело. Бритва спрятана под мошонкой. Бейсболка «Сокс», которую он выменял на сигареты, засунута за ремень брюк. Ногам жарко в нелепых кедах. Спортивные туфли и белые носки со светлыми полосками, какие часто носят врачи, — он выглядел глупо и знал это. Только придурок станет надевать белые носки с полосками, но белые носки и спортивная обувь — это уже слишком. Все вокруг будут над ним потешаться.
Он мог надеть ботинки с острыми носами, в последний раз, — человек считается невиновным, пока его вина не доказана, — но он отказался. Никто не понял почему. Все решили, что это очередная эксцентричная выходка: кеды с костюмом за семьсот долларов. Никто не догадался…
«Сосредоточься».
Все встали, Черная Мантия уставилась на него, адвокат дергал за рукав. А еще там был Реймонд Шолти.
— Поднимайся, — наклонившись над ним, рявкнул он.
Шолти был помощником шерифа, тучным надзирателем в плохо сидящей серой форме.
— Сколько? — спросил Беккер у адвоката, подняв голову и пытаясь внятно выговаривать слова, хотя язык у него во рту распух.
— Тсс…
— …подождать, но, если вы оставите номера своих телефонов моему секретарю, мы с вами свяжемся, как только присяжные сообщат… — говорила судья, обращаясь к ним.
Адвокат кивнул, глядя прямо перед собой. Он не смотрел в глаза подзащитному. У Беккера не было ни единого шанса. В глубине души адвокат не хотел, чтобы ему такой шанс представился. Беккер был безумен, и его требовалось посадить в тюрьму. Пожизненно плюс несколько дополнительных дней.
— Сколько? — снова спросил Беккер.
Судья ушла в свой кабинет. «С ней я бы тоже хотел разобраться».
— Не могу сказать. Им придется рассматривать каждый эпизод в отдельности, — ответил адвокат.
Он был назначен судом и нуждался в деньгах.
— За вами придут.
«Ясное дело».
— Пошли, — велел Шолти.
Он взял подсудимого за локоть, нажав пальцами на болевую точку — старый трюк конвоиров, чтобы обеспечить подчинение арестованного. Резкая вспышка боли, словно сильный удар, заставила Беккера полностью прийти в себя.
Он окинул взглядом комнату, чувствуя, что погружается в ледяное спокойствие. Хаос, в котором он находился постоянно, отступил, сжавшись в тугой комок и спрятавшись в дальнем уголке сознания, дикие мысли метались, будто крысы в клетке. И он жалобно, точно маленький ребенок, пролепетал:
— Мне нужно сходить…
— Ладно, — кивнул помощник шерифа.
Рэй Шолти был хорошим человеком. Он проработал в суде двадцать лет, и этот опыт смягчил его, научил видеть людей даже в самых закоренелых преступниках. А Беккер был худшим из всех.
Тем не менее он был человеческим существом — так считал Шолти. «Пусть бросит камень тот, кто сам без греха…» Беккер ступил на путь зла, но все равно оставался человеком.
Жалобным голосом, быстро выговаривая слова, Беккер рассказал ему про свой геморрой. «Тюремная пища мне вредит, — прохныкал он. — Сыр, хлеб и макароны. Недостаточно грубой еды. Мне нужно…»
Он всегда ходил в туалет в полдень, все три недели, пока продолжался процесс. Рэй Шолти ему сочувствовал: он сам страдал от геморроя. Помощник шерифа взял Беккера за руку и провел мимо опустевших мест присяжных. Подсудимый с ничего не выражающими глазами тащился за ним, словно ребенок, еще неуверенно стоящий на ногах. Около двери Шолти развернул его — послушного, тихого, явно улетевшего в другой мир — и надел наручники, а потом ножные кандалы. Другой помощник шерифа наблюдал за ними, а когда Беккер был надежно скован, зашагал по коридору, раздумывая о ланче.
— Нужно сходить, — повторил Беккер и посмотрел на Рэя Шолти.
— Хорошо, хорошо, — ответил помощник шерифа.
На его галстуке остались следы от супа, на плечах лежали хлопья перхоти. «Какой олух», — подумал Беккер. Шолти вывел его из зала суда, Беккер тащился за ним тюремной походкой, с трудом переставляя ноги, поскольку мог делать шаги длиной лишь в тридцать дюймов. Узкий коридор вел к внутренней лестнице, а оттуда в камеру. Слева находился служебный мужской туалет с раковиной, одной кабинкой и писсуаром.
Помощник шерифа прошел за Беккером внутрь.
— Ну вот ты и здесь.
В его голосе прозвучало предупреждение. Рэй Шолти был слишком старым, чтобы драться.
— Да, — проговорил Беккер, вращая светло-голубыми глазами.
За блуждающим взглядом пряталась четкая работа мысли, адреналин возбуждал мозг, точно доза чистейшего амфетамина. Беккер повернулся и протянул руки к Шолти. Тот вставил ключ и расстегнул наручники: конвоир нарушал правила, но человек не в состоянии подтереться со скованными руками. Кроме того, куда Беккер мог деться, находясь на одном из верхних этажей правительственного здания, да еще в ножных кандалах? Убежать ему не удастся. А его лицо с всклокоченной бородой является самым узнаваемым в Городах-близнецах, по крайней мере сейчас.
