будет. Не может не быть. И какая бы она ни была, эта реакция, ничего не останется, как с нею согласиться. Признать принятое им решение окончательным. Вика кивнула, пытаясь внушить самой себе хоть немного уверенности. Да, все будет так, как решит он.
Он оторвался от плиты, на которой вяло бурлила закипевшая еще полчаса назад кастрюля с картошкой, и взглянул на внезапно оживший экран телефона. Сообщение. Интересно, что там. Надо же, его решили уведомить о предстоящем визите. Можно было и позвонить. Но нет, отделались электронным посланием. Конечно, трудно разговаривать с человеком, в отношении которого уже принято решение. Решение, из которого следует, что он и не человек вовсе, во всяком случае, не заслуживает того, чтобы к нему по-человечески относились. И без того с трудом сдерживаемая обида вдруг превратилась в перезревший гнойник и лопнула, мгновенно заполнив сознание и не оставив в нем место для всего остального. Ему показалось, что еще немного, и не выдержит уже черепная коробка. С глухим стоном он втянул голову в плечи, а затем изо всех сил стиснул руками, пытаясь защититься от той чудовищной силы, что бурлила где-то внутри. Эта сила, хотя и находилась внутри него, но ему не принадлежала. Он и раньше почти не мог ее контролировать, а сейчас она и вовсе вышла из-под любого контроля и причиняла неимоверную боль, становящуюся с каждым мгновением все сильнее и сильнее.
Зажмурившись, он попытался представить хоть что-то, что могло позволить ему ненадолго отвлечься от этой боли, пусть ненадолго, но вытеснить ее из головы, дать передышку. Воспоминания. У него же были воспоминания о том времени, когда он был счастлив. Да, точно, он еще что-то помнит. Вот он еще совсем маленький, должно быть года четыре, а может, уже пять, сейчас точно и не вспомнить. Он в детском саду, вернее на детской площадке на территории сада, куда после полдника вывели на прогулку всю их группу. На улице тепло, даже жарко. Еще бы, ведь это было, как сейчас, уже начало июня. Из одежды на нем только маленькие шортики, футболка и сандалии. Ах да, еще панамка! Он бегает по площадке вместе с другими мальчишками и вдруг замечает родителей, пришедших забрать его домой. Удивительно, они пришли вместе, такого почти никогда не было, и он счастлив, что видит их рядом: папу – высокого и сильного – и улыбающуюся маму, которая держит отца под руку. В одно мгновение он забывает обо всем и, резко сменив направление движения, мчится к родителям, что-то радостно выкрикивая. Ему надо пробежать не очень много, метров пятьдесят от силы. Мама делает несколько шагов навстречу и опускается на корточки, протягивая к нему руки. Видя это, он мчится еще быстрее, кажется, что так быстро он еще никогда не бегал. До маминых рук остается всего несколько шагов, когда он спотыкается и на полной скорости падает на асфальт, скользя по нему голыми коленями. Как же тогда было больно! Эту боль он помнит даже спустя несколько десятилетий. А кровь! Сколько было крови. И кожа, свисающая неровной бахромой с коленей. Помнится, он тогда кричал изо всех сил, когда эту бахрому аккуратно подрезали, потом промывали раны, обильно заливали их зеленкой и наконец забинтовывали. Как же ему было больно!
Он сильнее стиснул голову руками. Удивительно, но воспоминания о давнишней почти забытой боли немного ослабили те страдания, что терзали его сейчас. Странно, что он вспомнил именно этот случай, кажется, он собирался подумать о чем-то хорошем.
Зажмурившись еще сильнее, он погрузился в новые воспоминания, а когда наконец из них вынырнул, с удивлением понял, что просидел так почти час. Долго, дольше, чем он рассчитывал. Это значит, уже совсем скоро раздастся звонок в дверь. Хотя зачем звонить, когда можно открыть своим ключом? Точно, так и будет. Замок негромко щелкнет, дверь распахнется. И тогда на какое-то время в квартире их станет двое. Нет, это совсем не то, что ему нужно, а раз так, надо предпринять меры, чтобы этого не случилось.
Распахнув окно, он ухватился обеими руками за раму и рывком подтянулся, выбираясь из коляски. С первой попытки ему не удалось перенести вес тела на подоконник, но со второй он кое-как сумел справиться с этой задачей. Немного отдышавшись, он перевернулся на спину, едва не вывалившись при этом наружу, обхватил руками вертикальную перемычку между двумя распашными створками и уселся на подоконнике.
Ну вот, самое трудное уже позади. Теперь будет легче. Надо всего лишь взять самого себя за одну ногу, затащить ее на подоконник, потом ту же самую процедуру проделать со второй. Теперь аккуратно, чтобы ненароком не свалиться вниз, надо свесить обе ноги наружу.
Он криво улыбнулся. Странно, что в этот момент, когда все уже решено, он не хочет, а если честно, даже боится упасть. Хотя почему странно. Если уж что-то делать, то делать как следует. Хватит того, что он не выключил огонь под кастрюлей с картошкой из которой, похоже, уже выкипела вся вода. Скоро вся квартира провоняет гарью. Это плохо! Плохо, что его смерть хотя бы у кого-то будет ассоциироваться с запахом горелой картошки. Но что поделать, не спускаться же обратно, главное, чтобы все остальное было сделано правильно. Он не должен вывалиться из окна, словно нелепая беспомощная кукла. Если уж ему суждено сегодня совершить полет на несколько этажей вниз, то это должно произойти только в тот момент, когда он сам будет к этому полету готов.
Он посмотрел себе под ноги. Несколько десятков метров пустоты, а затем узкая полоска газона, не самая худшая площадка для приземления. Ну что же, нет смысла затягивать, как ни крути, все равно, другого выхода из ситуации быть не может. Так что, пожалуй, можно начинать. Как там это называется? Кажется, Countdown. Ну что же, поехали! Три! Два!
Перед тем как оттолкнуться от подоконника он услышал, как щелкнул, отпираясь, дверной замок, и вновь улыбнулся. На этот раз его улыбка была совершенно искренней.
Один!
***
Она открыла дверь ключом, и тут же в лицо ударил поток воздуха, смешанный с запахом чего-то горелого. Войдя в квартиру, Вика повернулась в сторону кухни и с удивлением увидела настежь распахнутое окно. Распахнуты были обе его створки. И маленькая, которую обычно открывали для проветривания, и большая, которую до этого никогда не трогали.
– Жора? – неуверенно окликнула Крылова и замерла, чувствуя, как в висках вдруг зазвенело гулким набатом. – Жора! –
