И опять - фьюить. То есть уже не тема, а вариация: «Поездки оплачиваются каждый раз по предъявлении… письменного требования».
Как изменилась жизнь Альфреда Рудольфовича! Прежде и копейки для него были не лишними, а сейчас прямо в договоре записано его право на крупные суммы. Еще ему позволено разговаривать в вызывающем тоне, а в случае необходимости и стучать кулаком.
Конечно, не в любом случае, но иногда позволишь что-нибудь этакое. Встанешь в позу на манер гоголевского героя: «… только уж у меня: ни, ни, ни!…» и потребуешь оплатить железнодорожный билет.
Стоимость вообще
Был когда-то такой критик Валериан Яковлевич Светлов. Так вот гонорар Альфреду Рудольфовичу он отдавал с расшаркиваниями.
Буквально в каждом письме винился: понимаю, что сумма микроскопическая! готов исполнять любые услуги в счет того, что недоплатил!
Деликатный этот человек попросит прощения не только за то, что не заехал, но и за то, что заехал.
Даст понять, что предпочитает эстетическую точку зрения. И в деловой записке непременно прибавит: «Мне доставляет огромное удовольствие - чисто художественное - следить за возникновением портрета А.П.»
От новых хозяев жизни не приходится ждать изящества, но Эберлинг сам поневоле стал предупредительней.
Он и прежде не любил действовать нахрапом, а теперь особенно. Как начнет политесы, то выходит не хуже, чем у Светлова.
Захотелось что-то выторговать, так лучше растяни эту процедуру. Сначала сделай вид, что со всем согласен, а потом выдвигай свои требования.
Тут уже без расшаркиваний. Какую-то сущую мелочь, и то не забудешь приплюсовать.
Будешь бережлив, как слуга Хлестакова. Веревочка? Заодно и веревочку! Подрамник? Пусть будет и подрамник!
Прямо выскажешь просьбу о повышении гонорара «ввиду трудной работы (из-за отсутствия фотографического материала и … из-за повышения стоимости вообще)».
Это что за «стоимость вообще»? Вряд ли речь о цене компромисса, а скорее, о дороговизне красок и холста.
Примеры
В двадцатые годы в ходу было слово «специалист». Так именовались люди, от которых новая власть еще не решилась избавиться и предполагала использовать в своих целях.
Эберлинг мог часами говорить о композиции, плотности мазка, особых качествах акварели. Вообще считал себя обязанным не только приумножать, но и делиться с другими.
С какой легкостью от современности он переходил к прошлому! Еще минуту назад был в кругу текущих тем и событий, но сразу приступал к погружению.
Один век минует, затем другой. Выберет в качестве примера Капеллу дель Арена в Падуе и начнет рассказывать.
Так и движется по часовой стрелке, обозревая сюжеты и цветовые сочетания джоттовских фресок.
Около каких-то особенно любимых помедлит. В том смысле, что уделит внимание не только центральным героям, но и второстепенным.
Впрочем, какой же ослик из «Бегства в Египет» второстепенный персонаж? Раз ему поручена такая поклажа, то, возможно, и главный.
Знаете это удивительное создание? У человека жест руки, а у ослика жест ноги. Иератический такой жест, одновременно уверенный и торжественный.
Еще Эберлинг призывал учеников искать связи с великими тенями. Утверждал, что у всякого яблока или графина есть биография. Прежде чем оказаться рядом с нами, они побывали на холстах великих живописцев.
И вообще все на свете уже кем-то изображено. Буквально шага не сделаешь без того, чтобы не отметить: это Вермеер! это Коровин! это Грабарь!
И действительно, свет в окно льется по-вермееровски, темнота в углу что-то позаимствовала у Рембрандта, снег тает в точности, как у Саврасова.
Поэтому от учеников он требовал: старайтесь понимать живопись! это так же важно, как различать состояния жизни!
Четырнадцатилетней школьнице, недавно поступившей в студию, это кажется странным, а все остальные понимающе кивают.
Почему, едва взглянув на ее акварель, он стал рассказывать об этой Капелле? Еще и ослика приплел. Упомянул о том, что люди на фреске смотрят тревожно, а ослик спокойно и мудро.
Что общего между новоиспеченной «Пионеркой» и творениями великого итальянца? В том-то и дело, что ничего. Если бы ученица вовремя вспомнила Джотто, то работа могла получиться.
Вот чего ему хотелось от воспитанников. Чтобы выполняли задания, а вдохновлялись знаменитыми шедеврами. А вдруг, вдохновившись, они хоть немного приблизятся к образцу.
Когда-то Альфред Рудольфович и себя так настраивал. В юности решил превзойти ассизские фрески, особенно в этом не преуспел, но все же извлек кое-какие уроки.
Еще примеры
Чаще всего вспоминаешь не Капеллу с ее неповторимым осликом. Ведь тема-то совсем другая. Скорее, надо бы говорить о наших баранах.
Альфред Рудольфович писал о «… предначертанном партией «социалистическом реализме, пустившем первые побеги в творчестве таких художников как Герасимов Сергей и Ефаев».
Тут и задача другая. Следовало опередить голоса скептиков и показать, что он не отдалился от жизни страны.
Вот он, тут. Вместе со всеми, в общем строю. Чутко улавливает тенденции и пытается им соответствовать.
И все же, как Альфред Рудольфович не старался, он так и не смог скрыть равнодушия. Пусть и не в отношении темы, то лично к двум молодым мастерам.
Во-первых, тон очень легкомысленный. Словно окликает кого-то из студийцев. Ну что за «Герасимов Сергей»! А художника Ефаева просто не существует, а есть Василий Ефанов.
Да и соседство сомнительное. Рядом с Ефановым лучше смотрелся бы не Сергей, а Александр Герасимов. Все-таки Сергей был больше живописец и реже отвлекался на портреты вождей.
Словом, обмишурился. Каких-то несколько букв спутал, а впечатление испорчено.
А ведь - еще раз повторим - не жаловался на память. А уж о мастерах прошлого знал все. Порой вспомнит такие подробности, которые и вообще не должны сохраниться.
Никогда не забудет о том, что каждый язык имеет свой окрас. Немецкий похрустывает, французский мягко стелется, итальянский бурлит и беснуется.
Так произнесет фамилию мастера, что можно не объяснять, из каких он краев.
Пусть даже у художника два или три имени, он продемонстрирует, что ему важны все.
Ученикам не справиться с этими многоколенчатыми именами размером чуть ли не с предложение, а Альфреду Рудольфовичу хоть бы что.
Словно речь о каком-нибудь Василии Прокофьевиче или Александре Михайловиче, а не о Рогире ван дер Вейдене, Гертгене тот синт Янсе или Беноццо Гоццоли.
Имена и обстоятельства
Самое неприятное, что это было сделано как бы исподтишка. На протяжении всей фразы он оставался серьезен, а под конец позволил себе фамильярность.
Словно просунул в дверь голову, выкрикнул дразнилку, а затем скрылся.
Это они-то «Герасимов и Ефаев»! Словно не авторы знаменитых полотен «Сталин и Ворошилов в Кремле» и «Встреча артистов театра Станиславского с учащимися академии Жуковского», а пара двоечников и драчунов.
Альфред Рудольфович чаще всего рисует по фотографиям, а Герасимов и Ефанов со своими мольбертами направляются прямиком в Кремль.
Никто не станет им позировать, но присутствовать разрешат. Сядут художники в конце кабинета и стараются ничего не пропустить.
Иногда вопросы государственной важности при них обсуждаются. Втянут голову в плечи и сделают вид, что целиком ушли в работу.
Александру Герасимову не раз выпадала честь сидеть со Сталиным за столом. Пили чай, обсуждали проблемы социалистического реализма, упоминали тех или иных мастеров.
То есть говорил, в основном, Герасимов, а Сталин в ответ выпустит то длинную струйку дыма, то короткую.
По длине этих струек и стараешься понять, в каком направлении вести разговор.
Эберлингу с Николаем II было куда проще. Художник демонстрирует почтительность, но и государь ему не уступает. Так и топчутся на месте, словно Бобчинский с Добчинским.
А Герасимов ощущает неловкость и за столом. В какой уже раз меряет взглядом столбик и не понимает, от чего зависят перепады.
Зато в кресле Президента Академии с лихвой отыграется.
Помните того гордого собой художника, что предрекал своим работам судьбу картин Леонардо?
В кабинет Герасимова он входил чуть не на цыпочках. Никак не мог решить, лучше с улыбкой или без. Да если и улыбаться, то во всю физиономию или уголками губ?
Разногласия
Что касается «Герасимова и Ефаева», то всегда можно сказать, что рука повела не туда.
Не казните за описку! Потерпите, пока перепишу!
Конечно, никакой ошибки нет. Если в какой-то момент был искренен, то лишь тогда, когда называл фамилии живописцев.
Только три слова, но зато честных. Уже кое-что. Ведь бывает, изведут рулоны бумаги, а ничего не скажут по существу.
Есть у Эберлинга разногласия с этими мастерами. При этом предмет спора самый что ни есть принципиальный.
