Отец снова вкатился в комнату.
– Если б на даче, – сказал, развивая навязчивую свою идею, – я б знал. Мы ведь недавно ездили. Ладно-ладно, молчу… – увидел недовольство на лице супруги.
Алина встала решительно.
– Извините. Спасибо. Мне было очень приятно.
– Вот видишь! – бросила Олеся Викторовна мужу упрек.
– Да что вы, что вы! – подошла Алина к старику, ласково погладила ему руку. – Просто пора.
– Ну… – развела Олеся Викторовна руками, – дорогу, как говорится, знаете. Мы вам всегда рады. Заходите на огонек – со стариками поскучать. А то Богдан у нас такой занятой…
Отец почему-то вдруг расплакался.
– Ну чего ты, чего! – подскочила к нему мать. – Перестань, все отлично. – И повезла из комнаты.
Алина замерла на мгновенье, потом быстро, крадучись подбежала к альбому, раскрыла безошибочно, вырвала фотографию дерзкой красавицы, спрятала и едва успела вернуться в два прыжка к двери, как показалась Олеся Викторовна.
– Спасибо, – покраснела Алина, едва не пойманная с поличным, – очень все было вкусно и тепло. До свиданья.
Олеся Викторовна проводила Алину до дверей, заперла, вернулась в гостиную, раскрыла альбом столь же безошибочно и увидела то, что, в общем-то, и ожидала увидеть: пустой прямоугольник вместо фотографии.
– Какая все же глупенькая, – откомментировала и снова проявила вокруг гла, з морщинки-лучики.
Алинина «Ока» тем временем фыркнула мотором, мигнула фарами и резко взяла с места.
Навстречу ей показался Богданов «шевроле» не «шевроле», скрипнул, притормаживая, возникло даже ощущение, что улыбнулся. Однако «Ока» на улыбку «шевроле» не «шевроле» отнюдь не ответила, а мрачно прибавила газу и, объехав изумленный «шевроле» не «шевроле», скрылась в перспективе, как бы даже на прощанье показала язык.
Ошарашенный «шевроле» не «шевроле» ткнулся вперед-назад, раздраженно разворачиваясь в тесноте улочки, но когда ему это наконец удалось, маленькой беглянки и след простыл. «Шевроле» не «шевроле» заглядывал во дворы и переулки, налево и направо, вертелся на перекрестках…
А Алина с украденной фотографией в руке вжалась в сиденье «Оки», припаркованной в темной глубине арки-подворотни, и без тепла смотрела, как проносится сперва в одну сторону, потом в другую обезумевший автомобиль капитана Мазепы.
На столе лежал том «дела», раскрытый на снимке убитого практически при ней директора «Трембиты», а рукодельница Алина выстригала канцелярскими ножницами с обломанными кончиками замысловатую фигуру из черной фотопакетной бумаги. Закончив, достала из сумочки украденную накануне красавицу и прикрыла ее получившимся трафаретом: ушли, скрылись под маскою роскошные девичьи волосы, спрятался кокетливый воротничок кокетливого платья – лицо убитого и лицо Богдановой подружки юности приобрели убедительное сходство.
Дверь отворилась, вошел капитан.
Алина захлопнула папочку, попыталась прикрыть ее непринужденным эдаким поворотом фигуры и, как давеча перед Олесей Викторовной, сделала перед капитаном невинное лицо. Но как не прошел нехитрый Алинин номер с мамой, так не прошел он и с сыном, только тот меньше деликатничал: подошел, отстранил невесту, взял том, полистал…
Фотография подруги юности выпала на пол вместе с черным трафаретом. Капитан поднял ее, аккуратно спрятал в карман.
– Копаешь, значит? – это были первые обращенные к Алине капитановы слова за сегодня.
Алина сидела, молча, подавленная, но упрямая.
– Адресок написать?
Мазепа подождал десяток-другой секунд, чтобы дать Алине возможность ответить, а когда понял, что возможность эту использовать она не собирается, пододвинул чистый лист бумаги, достал ручку и, не присаживаясь, настрочил адрес, фамилию, имя и отчество.
– Пиф-паф ой-ой-ой, – произнес, продул воображаемый ствол от воображаемого дыма и вышел, аккуратненько, бесшумно прикрыв дверь.
– Ты мне друг, Длатон, но истина дороже, – сказала Алина вслух, оторвавшись от созерцания пустого пространства, которое только что занимал капитан Мазепа, и спрятала адрес в нагрудный кармашек. Она, в общем-то, уже знала разгадку, но пока что это было интуитивное знание, нечестно подсмотренный в конце задачника ответ, поэтому просто необходимо было пройти шаг за шагом весь процесс собственно решения. Кроме того, и в задачниках – редко, конечно, – встречаются опечатки.
Первый шаг решения, однако, кажется, относился в глубину времени на добрые два десятка лет. Алина сама выросла во дворе, правда, в московском, но вряд ли львовские дворы принципиально отличались, вряд ли принципиально отличались и дворовые нравы, разделенные промежутком возрастной разницы Мазепы и Алины. Так что воображению, опиравшемуся на собственные воспоминания, более или менее доверять было можно, и Алина представила себе, как юный, еще даже не шестнадцатилетний Мазепа шагает, по весенней полуночной улице, обняв за плечи красавицу с фотографии, и когда та увидела фонарь, почувствовала, что именно под ним поцелует ее возлюбленный свою возлюбленную: пускай, дескать, знает весь мир! – не важно, что весь мир спал…
Сколько ни затягивай обратную дорогу, как ни кружи переулками, как ни пропускай без поцелуя ни один фонарь, рано или поздно расставаться приходится, и пара сворачивает в подворотню.
И тут же – как им только не скучно, не лень было дожидаться, да еще тихо, не выдавая себя! – несколько теней перекрывают арку и с той и с другой стороны. Зачем? Убегать бы Мазепа не стал. Впрочем, где им понять гордую душу молодого шляхтича! Меряют исключительно по себе. Ну дальше тексты, приколы, как там это бывает, мат. Девочку отсылают, она сопротивляется.
– Иди! – кричит Мазепа. – Иди! Ничего со мной не сделается! Они трусы! Я первому же глаза выткну!.. – и принимает стойку, растопыривает пальцы, средний и указательный.
Но куда там! Это только у Бельмондо в кино получается раскидать десяток-другой шпаны. Пока Мазепа изготавливается, на него нападают сзади, валят, берут в кольцо и – какие уж тут глаза выткнуть, свои б уберечь – колотят ногами по чему ни попало.
Красавица с пронзительным визгом бежит через ночной двор, который и виду не подает, что слышит визг, колотит в окно первого этажа флигелька в глубине.
В комнате зажигается свет. Двадцатилетний парень, похожий на красавицу, как брат бывает похож на сестру, и на покойного директора «Трембиты», как сын бывает похож на отца, появляется – неглиже: черные трусы, синяя майка, – в перекрещенной раме окна, толкает ее…
– Убивают! Богдана убивают!
Брат одним махом перелетает подоконник, несется вместе с сестрою к арке, под сводами которой, в сущности, бьют уже не Мазепу, а его бесчувственное тело…
– Что же дальше? – сама у себя спрашивает Алина. – Неужели как в кино? Или повылазили-таки из квартир сонные бугаи-работяги, пришли на выручку? Нет это вот вряд ли. Что же все-таки дальше?
Гадючник у железной дороги
– Д дальше? – нетвердо, заплетающимся языком переспросила опустившаяся алкоголичка лет пятидесяти, в которой только весьма извращенное воображение способно узнать ту юную, гордую красавицу. – Д-дальше – К-коляня свистнул…
– Свистнул? – не очень сообразила Алина.
– Ага, – подтвердила бывшая красотка. – Вот так, – и оперевшись локтями о грязную, в пивных лужицах, в рыбной чешуе пластиковую столешницу, вставила, в рот два пальца и зашипела. – В общем, не важно, – резюмировала, удостоверившись, что свиста все равно не получится.
– И что же? Они послушались? – позволила себе Алина усомниться.
– Они-то? Как миленькие. Стоят – прям школьники, головы опустили. Один только залупнуться попытался, молоденький такой. Ты ж сам, – говорит, сказал! А Коляня ему: заткнись, мол, и матом, матом. Вот так вот приблизительно…
– Не надо, – поморщилась Алина. – Ради Бога, не надо!
– А-а-а… – протянула женщина и высунула язык. – Не нравится? Брезгуешь?
– Не нравится, – твердо согласилась Алина и как бы заново обвела взглядом жуткую эту пивную забегаловку на задворках. – А что Богдан?
– Что Богдан, спрашиваешь? Ты мне пивка еще принеси пару кружечек, а то совсем что-то память отшибает.
Алина брезгливо взяла за нечистые ручки порожнюю посуду, пошла к стойке.
– Б-богдан? А что Богдан?.. – бормотала меж тем алкоголичка.
«Ну да, – соображала Алина, стоя в очереди к крану, которым управлял молодой крепкий парень, сам явно непьющий. – Богдан был без сознания. Богдану потом впарили, что это Коляня его спас. – Алина и не заметила, как сама, мысленно во всяком случае, принялась употреблять жаргонные словечки. – На всю жизнь впарили! Привили чувство неистребимой благодарности. А как спас, как у него получилось – этими мелочами Мазепа не интересуется. Верит в сильного человека и считает, что все тому по плечу. И подружка, конечно, ничего не рассказала. Коляня отговорил. Припугнул. Хороша подружка… Не-ет, так запросто люди не спиваются».
