— Сильвия! — Каттани обнял ее, нежно провел ладонью по лицу. Она наконец открыла глаза и сквозь пелену слез увидела перед собой комиссара. Кошмар кончился.
— Коррадо! — Она собрала последние силы и обеими руками обхватила его за шею. — Не уходи, не оставляй меня, Коррадо.
Он осторожно приподнял ее и взял на руки. Отнес в квартиру и вызвал врача.
— Прошу вас, только ничего не говорите мужу, — пробормотала она,
Каттани посмотрел на нее. Глаза у Сильвии были закрыты, она тяжело дышала. Он подошел к ней и прошептал на ухо:
— Не беспокойся. Об этом не узнает ни одна живая душа. Я останусь здесь и поухаживаю за тобой.
Приготовил кофе, но ему с трудом удалось заставить Сильвию его выпить.
— Мне ничего не надо, оставьте меня в покое…
Коррадо усадил ее в постели.
— Ну, перестань. Возьми себя в руки!
Поднес чашку к ее губам и заставил сделать глоток.
Через три дня Коррадо принес маленькую елочку. У дверей Сильвии он поставил дежурить полицейского. Увидев его с елочкой в руках, тот привстал и почтительно его приветствовал.
Состояние Сильвии не улучшалось. Наоборот. Иногда она бредила, билась в постели так, что на нее было больно смотреть.
— Ну, уже хватит, — сказал Каттани. Он присел на край кровати рядом с нею. — Пора успокоиться. Подтянись, Сильвия. Вставай, жизнь продолжается.
Она покачала головой, не поднимая ее с подушки.
— Оставь меня в покое.
— Даже и не подумаю. Я не дам тебе впасть в отчаяние.
Он просунул руку ей под голову и заставил приподняться в постели. Другой рукой пригладил ей волосы.
— Нет! — оттолкнула она Коррадо. — Отстань от меня.
Она вновь упала на подушку, отвернулась от него и натянула на голову одеяло. Тело ее содрогалось от рыданий.
— Послушай, что я тебе скажу, — продолжал Каттани. — Сейчас ты не спеша примешь душ, а потом мы пойдем прогуляться. Вот увидишь, это тебе поможет.
Из-под одеяла в ответ донеслись лишь всхлипывания, тихие и жалобные, словно плакал обиженный ребенок.
Каттани решил действовать по-другому. Резко откинул одеяло и взял Сильвию за талию.
— Ну-ка вставай! Будь послушной девочкой.
Поднимая ее, он чувствовал, как она дрожит. Сильвия вырывалась, закрывала лицо руками.
— Не хочу! Не хочу!
Он отнес ее на руках в ванную, открыл кран душа.
— Увидишь, тебе станет лучше.
Раздел ее и подтолкнул под горячую струю. Стал намыливать ей тело, в то время как она, протестуя, только трясла головой. Сильвия дала завернуть себя в махровую простыню и обхватила за шею комиссара, когда он понес ее обратно в постель. Ее отчаяние немного улеглось. Она потянула за край махровую простыню и стала вытирать волосы.
— Одевайся и выйдем, — сказал он.
На улице было туманно, но без дождя.
Каттани взял Сильвию под руку и повел по иллюминированным по случаю праздника улицам. Витрины магазинов отражали электрические звездочки, вокруг царила, согревая сердце, умиротворяющая рождественская атмосфера.
— Спасибо тебе, Коррадо. — И Сильвия наконец улыбнулась.
— Послушай, — потом сказала она. — А почему бы нам не зайти проведать нашего друга-монаха?
Они застала его в окружении двух десятков детей, которых он тщетно пытался утихомирить — дети были тем более возбуждены из-за приближающегося Рождества. Только Грета, казалось, не поддалась этой веселой предпраздничной суете. Однако она была не такая скованная, как прежде, и, громко окликнув их, бросилась навстречу Сильвии и Коррадо.
— Она сделала большие успехи, — с удовлетворением сказал бывший монах. Он положил руку на головку девочки. — Грета, ну-ка прочитай, что ты выучила наизусть к Рождеству.
Малышка заложила руки за спину и, немного посмущавшись, наконец, прочитала, сбиваясь и торопясь, стихотворение о младенце Иисусе.
В то время, как все ей аплодировали, монах-расстрига вдруг услышал, что его кто-то зовет. Он обернулся, и к нему подбежал кудрявый смуглый мальчик.
— Там приехал грузовик, — сообщил он. — Они хотят въехать внутрь.
— Грузовик? — насторожился Коррадо. — Оставайтесь здесь, я пойду посмотрю, в чем дело.
У ворот действительно стоял грузовик с включенным мотором. Шофер ожидал возле, подняв воротник, и, чтоб согреться, топал ногами.
— Мне надо разгрузить машину, — сказал он.
Каттани решил проверить. Он залез на грузовик посмотреть, что тот привез. Там было полно коробок с игрушками.
— А кто тебя прислал? Дед Мороз?
Веселое оживление детей превратилось в бурный взрыв радости. Бывший монах позволил каждому выбрать игрушку себе по вкусу, но сам не был особенно обрадован.
— Я знаю, кто это прислал, — пояснил он. — Тано.
Коррадо нахмурился.
— Позавчера он пытался, — продолжал расстрига, — предложить мне деньги. Нет, сказал я ему, мне не нужны твои подачки.
Но не для всех было веселым Рождество. Давиде Фаэти брел как потерянный по переполненным людьми улицам, глубоко засунув руки в карманы и подняв воротник пальто. Изо рта у него вырывались облачка сизого пара.
Ему никак не удавалось выкинуть из головы кадры, запечатлевшие нападение на Каттани и его людей. Эти кадры несколько раз показывали по телевизору. У него стояли перед глазами окровавленные тела убитых — эта кошмарная сцена преследовала как какое-то наваждение, перенося на пятнадцать лет назад, когда он стоял и плакал над трупом судьи Фьорани.
Он зашел в подъезд. В квартире, в которую он позвонил, жила вдова Тиндари.
— Синьора, я ваш друг. Я, как и вы, тоже сицилиец.
Прежде чем решиться впустить его, женщина подозрительно его оглядела.
— Кто вы?
— Я? Когда-то подававший надежды журналист. Бывший редактор грязного журнальчика. Словом, полностью бывший. — Он провел рукой по волосам. — Выслушайте меня внимательно. В жизни бывают такие минуты, когда нужно прислушаться к собственной совести.
Женщина отступила на шаг. Она сама не знала почему, но ей не очень нравилось, какой оборот принимает этот разговор.
— Происходит нечто ужасное, — продолжал Фаэти. — Но вы можете помочь мне остановить эту кровавую бойню.
— Я? Да ведь я — всего лишь несчастная вдова. У меня ни гроша денег. Конфисковали все, что принадлежало покойному мужу.
— Я это знаю. Мне немножко стыдно, но я порядком погрел руки на издании порнографических листков. — Он опустил руку в карман и достал чековую книжку. — И я в состоянии по отношению к вам проявить щедрость. Вот, я оставлю ее тут на столе. Если вам вдруг захочется, то проставьте сумму сами, потом позовите меня, и я подпишу чек.
Когда он клал на стол чековую книжку, женщина не проронила ни слова. С хмурым, отсутствующим видом она глядела в другую сторону.
— Даже какая-то самая мелкая деталь, — горячо продолжал Фаэти, — какая-то крупица истины может оказаться в высшей степени полезной. — Он стоял перед ней, склонив голову и широко разведя руки, словно в ожидании. — Подумайте над этим. Если решите что-нибудь рассказать, позовите меня.
Также и для Рази Рождество было не из веселых. Он сознавал, что стал игрушкой в руках сицилийца. Последнюю карту, чтобы освободиться от Тано, он разыграл вчера. Он поехал в Швейцарию к Эспинозе с предложением отдать ему пятнадцать процентов акций «Международного страхования». В обмен просил о том, чтобы Тано было немедленно отказано во всякой поддержке.
Эспиноза рассмеялся ему в лицо.
— Да на что мне ваши пятнадцать процентов? Через Тано я буду контролировать все объединение «Международное страхование». Тано лишь инструмент в моих руках.
В этой ситуации что представлял собой он, Рази? На что он был нужен? Вероятно, от него вообще через каких-нибудь несколько дней совсем избавятся. Выбросят ко всем чертям без всякого сожаления. Он плеснул коньяку на дно бокала и осушил одним глотком.
Вышел из дома. Дождя не было, но дул резкий, пронизывающий ветер. Он застегнул доверху пальто и зашагал по дорожке под гору, к маленькому озеру.
Через некоторое время его нашел слуга. Рази лежал, распростершись на земле, под плакучей ивой у самого озера, свесив одну руку в воду. Он выстрелил себе прямо в висок.
Когда прибыл комиссар, Эстер стояла на коленях над телом отца, сжимая в ладонях его безжизненную руку.
— Ты был прав, — проговорила она, подавляя рыдания, — Тано — преступник. Отец сам покончил с собой, но до отчаяния и самоубийства довел его он.
Каттани хотел помочь ей встать, но она отвела его руку и поднялась на ноги сама.
— Но я отомщу за него. Да, я докажу, что я тоже сицилийка. Я убью его, этого мерзавца. Он замыслил стать главой «Международного страхования»…
— Что? — Каттани был просто ошеломлен. Так вот к чему, оказывается, стремился этот сицилиец. Было чему удивиться!
