— Послушай, Саша, — медленно сказала я, бросив ложку в недоеденный суп, — раз кто-то не хочет, чтобы в деле копались, значит, там есть где копать. Может, я чуть-чуть нажму — и все станет ясно, а?
— Я так понимаю, ты считаешь, что заказчик — Карасев? — спросил Сашка, осторожно расстегивая на мне халат. Я кивнула и вытащила руки из рукавов.
— Значит, с его смертью тебе уже никто не помешает разгадывать исчезновение Нагорного…
Но Сашка ошибался.
Утром, когда я появилась на работе, Зоя положила мне на стол протокол осмотра квартиры с видеокассетой.
— Когда это они успели? — удивилась я.
— Костя Мигулько принес.
— А чего он меня не дождался?
— А он это мне на стол бросил и помчался утреннюю сходку проводить.
— Чего-нибудь, изъяли? — спросила я, листая протокол.
— Костя сказал, что руоповцы набрали там визитных карточек, записок всяких, дискет и увезли к себе разбираться.
К этому я отнеслась спокойно: визитки Усамы бен-Ладена они там точно не найдут, и вообще Карапуз не такой был дурак, чтобы хранить компроматы в своей квартире. У них у всех даже электронные записные книжки запрограммированы так, чтобы, как только аккумулятор разрядится, вся информация из книжки стиралась, — на случай завладения книжкой врагами. Прошли те времена, когда можно было извлечь оперативно-следственную информацию из какой-нибудь видеозаписи кутежа, где видные политики, упившись в зюзю, танцевали шерочка с машерочкой, с лидерами организованных преступных сообществ. Теперь этим уже никого не удивишь. Да и желающих фиксировать с помощью видеокамеры все свои пьянки-гулянки в последнее время явно поубавилось, теперь это считается не комильфо. Так что пусть руоповцы (всех их, и тех, кто работает в УБОПе, и тех, кто попал в штат ОРБ, по старой памяти называют руоповцами) поизучают весь этот бумажный хлам, может, хоть систематизируют его и выстроят для нас какую-то систему отношений между Карасевым и его окружением.
— А Леня Кораблев не звонил? — поинтересовалась я, уже выходя с бумажками из канцелярии.
— Звонил, — кивнула Зоя, — и сказал, что подъедет попозже.
Ну и отлично — решила я, забросив протокол обыска вместе с видеокассетой в сейф. А я пока успею написать отсрочку — постановление о возбуждении ходатайства о продлении срока следствия по делу об исчезновении Нагорного, поскольку срок по делу уже на носу, а работы там непочатый край.
В отсрочке я быстренько перечислила и необходимость обшарить дно канала с помощью водолазов, и повторные допросы работников ресторана «Смарагд», и проведение дополнительной экспертизы по трупу жены Нагорного… Красиво распечатав текст постановления, я подписала его, скрепкой приколола к первому экземпляру план расследования, по совету Лешки раскрашенный цветными маркерами, и пошла к шефу.
На этот раз шеф был мрачен.
— Что у вас? — буркнул он, не поднимая головы от каких-то информационных писем из Генеральной.
— Отсрочка, — я робко протянула ему свои листочки, но он их не взял, мне пришлось положить бумаги на край стола.
— Какая еще отсрочка? — тем же недовольным голосом вопросил шеф, моего взгляда он по-прежнему избегал. На самом деле он прекрасно знал, какая отсрочка, только, видимо, словно ребенок, надеялся, что если он не проявит интереса, я обижусь и уйду, забрав провокационный документ. Поняв, наконец, что сопротивление бесполезно, он резко притянул к себе отсрочку и стал листать, что-то ворча себе под нос. Долистав до конца, он отшвырнул постановление к другому краю стола, бумажки проехались по полированной поверхности и жалобно махнули планом расследования, как перебитым крылом.
Некоторое время мы с ним оба держали паузу, потом шеф не выдержал и буркнул: «Нет», после чего снова уткнулся в информационные письма с таким видом, что продолжать стоять у него над душой мог только последний невежа.
— Владимир Иванович, вы не хотите отсрочку визировать? — нагло спросила я, потому что поведение шефа других толкований не допускало. Тут его проняло, и он поднял голову. Глаза у него, вопреки моим ожиданиям, были не злобные, а печальные.
— Не хочу, — сказал он устало. — Не надо, Мария Сергеевна. Поверьте, я не о себе забочусь, а о вас. Приостановите дело, не лезьте с ним в городскую, послушайте старика.
— Но не убьют же меня там, — возразила я.
— Там не убьют, — согласился он, голосом выделив слово «там», и грустно усмехнулся. А поскольку я не уходила, он подобрал отсрочку и вручил мне.
— Ну что, зацепило дело? — сочувственно спросил он, и я кивнула. — Ну так будьте умнее, не надо так упираться. Вам ведь поручили убийство Карасева…
— Ну… — кивнула я.
— Ну так по нему и работайте. Я так понимаю, что все, что вы тут напланировали, вполне укладывается в расследование вчерашнего убийства, и экспертиза, и повторные допросы… Только план грамотно составьте.
Я покорно забрала отсрочку, забыв свои мстительные мысли — поехать с рапортом в Генпрокуратуру, настучать там на шефа, добиться продления срока через голову непосредственного начальника… Глупая, если уж родной шеф не хочет ставить визу на моих бумажках по делу Нагорного, смешно надеяться, что в городской меня встретят с распростертыми объятиями и продлят срок. Может, и правда, умнее будет не дразнить гусей и не привлекать внимания к Нагорному? Кто мне мешает все, что я наметила, сделать в рамках дела об убийстве Карасева? За исключением, пожалуй, водолазов; они наверняка выставят счет, оплачивать который надо будет через городскую, а там и без того тяжело выбивать какие-то деньги на следственные нужды, а если я начну лепетать, что мне нужно оплатить услуги водолазов по поиску трупа полугодовой давности, который, возможно, лежит, а возможно, и не лежит на дне канала — понятно, что меня погонят поганой метлой и запретят переступать порог следственного управления.
С более наглым предложением я приходила туда только пять лет назад, когда пыталась выбить деньги на поиск трупа в месте, указанном мне экстрасенсами. Поначалу меня еще слушали, но когда я упомянула, что информация о месте нахождения трупа получена от некоего ясновидящего, который проделал пассы руками над прижизненной фотографией пропавшего и установил, что пропавший убит, а тело его закопано на тридцать втором градусе северной широты и сто девятнадцатом градусе восточной долготы, посреди промерзшего пустыря, и мне надо пару десятков тысяч, чтобы оплатить геологический бур и экскаватор, — меня просто обсмеяли и выставили. При этом зональный еще обидно припомнил древний анекдот про то, что он перестал верить в ясновидящих после того, как позвонил к одному из них в дверь, а тот спросил: «Кто там?»…
После неудачного визита к шефу я, на всякий случай, взяла у Лешки телефон водолазной конторы и позвонила с вопросом, сколько будет стоить осмотр дна канала в зимних условиях. Хриплый водолазный голос мне назвал базовую цифру, а потом перечислил всевозможные надбавки за доставку специалистов на место с зимним снаряжением, за пробивание лунок во льду, куда будет опускаться водолаз, за холодную воду, за получение разрешения в городском хозяйстве (что для меня явилось сюрпризом). После подсчета итоговой суммы я тихо поблагодарила его, положила трубку и подумала, что дешевле пригласить экстрасенсов.
Пришел Лешка с соболезнованием:
— Что, не подписали отсрочку?
— Не-а. Ты не злорадствуешь? — удивилась я. Но Лешка был полон искреннего сочувствия.
— Чего шеф сказал?
— Шеф предложил не лезть в бутылку и искать Нагорного в рамках дела про убой Карасева.
— Мудро.
— Шеф вообще велик. Он сначала швырялся моей отсрочкой, потом по столу ее возил, и хоть бы одним глазком в нее глянул…
— А потом изложил близко к тексту, да?
Мы с Лешкой усмехнулись с полным взаимопониманием. По глазам нашим, что ли, шеф читал? Во всяком случае, он часто проделывал подобные штучки: вроде бы не слушал сотрудника, а потом раскладывал его речь по тезисам, или, что еще круче, — вроде бы и не смотрел в наши сочинения, как вдруг начинал с полным знанием предмета обсуждать написанное и никогда не ошибался в деталях. Иногда мне казалось, что ему достаточно просто положить руку на уголовное дело, чтобы тут же рассказать его содержание в подробностях; особенно этот его дар производил впечатление на фоне некоторых молодых руководителей, которые по три раза перечитывали полстраницы текста, а, потом путались в словах.
— Я тебе вчера забыл протокол отдать, карасевского охранника. Машинально сунул в папку, да так и умыкнул домой.
Он положил передо мной протокол допроса Горобца Валентина Ивановича, семьдесят восьмого года рождения, уроженца Пскова. Ах… ну да, господин Карасев же у нас родом был из Пскова, и, похоже, активно трудоустраивал в Питере молодое псковское население, причем предпочтение явно отдавалось развитым мышцам перед развитым интеллектом. Я пробежала текст глазами; Валентин Иванович говорил, что они въехали во двор, второй охранник вышел из машины и отправился проверять парадную, проверив, позвонил ему на трубку и сказал, что можно идти; они с Карасевым вышли из машины, и в этот момент на улице возле арки притормозила машина, из нее высунулся человек, прицельно выстрелил в Карасева, и киллеры рванули с места. Горобец четко называл номер машины, из которой стрелял киллер, и даже описывал царапину на правом крыле «ауди».
