— Не пойму я вас, Феликс. То не повезло, то хорошо, что встретила.
— Да скучный он, — простодушно объяснил писатель. — Ни куража, ни шарма. Ничего общего с Игорем, хоть и изготовлены, хм, одним производителем. У Игорька еще в детстве обозначилась деловая хватка, а Иван по жизни был тюфяком. Двадцать лет проработал инженером, по настоянию брата, которому больно было смотреть, как тот влачит существование, занялся мелким бизнесом. Игорь помог на первых этапах, а когда Иван встретил Ольгу, собрался завести семью, даже дом ему построил. Подросшего пасынка на хорошую работу определил…
— Усвоено, — кивнул Турецкий. — Мы, кажется, про кого-то забыли. Ах, да, иностранцы. Держу пари, вы хорошо их знаете.
— А я вообще их не знаю, — хохотнул Феликс. — В прошлом году на майской «марине» таковых персоналий не было. Впервые вчера увидел, когда они примчались позже всех. Втроем — они да шофер — никак не могли вытащить из багажника чемодан — здоровенный такой. Всунуть смогли, а вытаскивали так, что хоть на камеру снимай. Игорь с Ириной услышали шум, спустились, Игорь похихикал над ними. Эти чудики — особенно баба — немного экстравагантные, не без этого, но, по-моему, нормальные люди.
— Только не убеждайте меня, что Николь не принимает наркотики, — пробормотал Турецкий.
— А вот это увольте, — писатель протестующее закрылся пухлыми ладошками. — Обвинять, инкриминировать — давайте сами. Впрочем, отдаю должное вашей наблюдательности. Давайте считать, что Николь, долбанувшись по прибытии, отправилась в прогулку по ночному кораблю, вторглась в каюту к незнакомому молодому человеку и лишила его жизни.
— Их нельзя назвать незнакомыми, — усмехнулся Манцевич. — В марте, на дне рождения Игоря Максимовича, Лаврушины и чета Буи сидели за одним столом и тесно общались. Они знакомы. Робер и Николай, выпив виски, обсуждали дела гостиничного бизнеса в Геленджике, в котором крутятся деньги Буи и Голицына, а Николай работает в фирме, занимающейся юридическим обеспечением этой сферы бизнеса.
— А меня не пригласили.
— Вас приглашали, Феликс, — возразил Манцевич, — но вам приспичило на той неделе убраться в Лондон, на встречу с туманами, и вы впоследствии долго извинялись перед Игорем Максимовичем, что не смогли подкорректировать свой график.
— Ну, я же не виноват, что мои произведения хотели издать в «Саймон и Ко», — развел руками Феликс. — Написали приглашение, пришлось бросить все свои дела…
— Раз уж вы здесь, господа, — кашлянул Турецкий, покосившись на тело, про которое, кажется, забыли, — давайте сразу уясним, где вы находились вчера вечером, и не стали ли свидетелем чего-то необычного.
— Вы собираетесь нас допрашивать? — насторожился Манцевич.
— И очень кровожадно, — кивнул Турецкий. — А с жалобой обратитесь к Голицыну, хотя весьма сомневаюсь, что он предоставит вам иммунитет. Думаете, мне доставляет огромное удовольствие вас допрашивать?
— Смешно, — хрюкнул Феликс. — Всю жизнь выдумывал детективные истории, и вот, наконец-то, стал подозреваемым. Замечательно! Эту историю я обязательно где-нибудь отражу — изменю, конечно, имена, кое-какие обстоятельства. Эта идея не кажется такой уж затертой?
— Вот видите, как удачно для вас складывается, Феликс. Не нужно напрягаться, выдумывать сюжет, не спать ночами, ломая голову. Кстати, вы хорошо спали вчера ночью?
— М-м… средненько. Не так хорошо, как хотелось бы, но и не так плохо, как могло бы быть. Ладно, детектив, давайте вспомним. Без четверти двенадцать яхта отдала концы… я имею, в виду, пустилась в свое драматическое плавание. Мы посидели минут пятнадцать в кают-компании… кто же был при этом? Ах, да, Игорь Максимович, Робер с Николь, ваш покорный слуга, заглянули Николай с Ксенией — и быстро убежали. Пришла Ольга Андреевна — у нее, кстати, было прекрасное настроение, поблагодарила за приглашение, извинилась за Ивана Максимовича, который лег спать, потому что у него голова болела… Ничего необычного. Посидели, отправились спать, договорившись встретиться утром на верхней палубе. Я спустился к каютам через подсобки и камбуз, на минутку выглянул на улицу… О! — Феликс поднял указательный палец. — На левом борту я заметил Николая и Ксению, они о чем-то беседовали. Мне показалось, что беседа носит напряженный характер. Слов не слышал, но Ксения энергично что-то выговаривала Николаю. Я человек скромный, в чужие дела не лезу, быстренько удалился. Когда входил в свою каюту, видел, как с другого конца палубы в коридор вошли Робер и Николь. Николь смеялась, Робер брюзжал. В языке Дюма и Мопассана я, увы, не силен. Видимо, они спустились по наружной лестнице у бака. Охота же им ноги ломать… Вот и все, детектив. Уснул, проснулся, несколько раз вставал хлебнуть водички — из каюты не выходил, — проворочался минут пятнадцать, что довольно неплохой результат в сравнении с еженощной пыткой, отлетел в объятия Морфея, до утра не просыпался. В начале десятого поднялся на камбуз, обсудили с Гердой меню на день грядущий, развалился на палубе, где уже сидел Манцевич. Вскоре потянулись остальные. Предвосхищаю второй вопрос: нет, в их поведении я не заметил ничего странного. Хотя все они на что-то жаловались. Робер сокрушался, как можно делать деньги без рекламы? Голицын пошутил, что без рекламы делать деньги можно, но способен на это только монетный двор. Николь не понравилась погода, а утро действительно выдалось ветреным. Ирине — прогноз на последующие дни: она услышала где-то по радио, что нас ожидают бури, грозы, шторма, цунами и гигантские блуждающие волны. Голицын уверил, что она слушает не то радио. По его агентурным сведениям, все будет нормально. Ксения жаловалась на легкую простуду. Ольга Андреевна — на слезящиеся глаза, из-за чего она даже в отсутствие солнца вынуждена носить черные очки. Лаврушин-старший — на склонность к перепадам внутричерепного давления. Герда принесла напитки, жаловаться перестали, начали хихикать, обсуждать Николая, который спит, как хорек, и может проспать весь круиз…
— Вы? — Турецкий повернулся к Манцевичу.
— Не буду таким многословным, как Феликс, — пожал плечами помощник миллионера. — Когда вечером уходил из кают-компании, там оставались Игорь Максимович с женой. На яхте было тихо, никого не видел. Заперся в каюте, лег спать. Проснулся в восемь, прошелся по нижней палубе, поднялся на верхнюю. Герда уже не спала, готовила завтрак. Поздоровался, перекинулся парой слов, расположился на палубе. Люблю, знаете, утренний бриз.
— Не густо, — пробормотал Турецкий. — И последнее, господа. Ваше мнение о случившемся. Не поверю, что мысленно вы не очертили круг подозреваемых. Вы, Манцевич, обязаны это делать по долгу службы, а вы, Феликс — из профессионального писательского интереса. Все свои, понимаю, но ведь кто-то это сделал? Вы готовы исключить из списка чету Лаврушиных и невесту убиенного?
Манцевич смотрел на Турецкого с возрастающей неприязнью. Феликс смял платок и высморкался.
— Глупо подозревать родителей и невесту, не находите? — вкрадчиво произнес Манцевич.
— Иван Максимович — не родной отец, — возразил Турецкий.
— Иван Максимович — рохля, — фыркнул Феликс. — Да и не было у него в отношениях с пасынком неразрешимых противоречий. А Ольга Андреевна души не чаяла в своем единственном сыне.
— А Ксения — девушка разумная, — тихо заметил Манцевич. — Можно поссориться с женихом, можно его толкнуть в припадке злости, но молчать после этого, как рыба… Она не убивала. Она была потрясена, когда узнала о смерти жениха.
«Она могла его толкнуть и уйти, — подумал Турецкий. — А утром узнала, что он скончался».
— Была потрясена и Ольга Андреевна, — продолжал Манцевич, — Реакция, знаете ли, будь здоров… Сильно расстроился Иван Максимович…
— Могу вам, впрочем, подыграть, детектив, — внезапно заулыбался Феликс. — В Северо-Западном округе столицы на улице Балканской в апреле-месяце пропал молодой паренек семнадцати лет. Родители убивались, милиция и добровольные помощники сбились с ног. Искали по пустырям, лесным массивам, гаражным кооперативам. Когда надежда на благополучное возвращение испарилась, один из оперов обратил внимание на странное поведение родителей. Была устроена засада. В багажнике машины нашли расчлененное тело паренька. То есть расчлененное полностью — голова, конечности, торс рассечен надвое. Стали выяснять шокирующие подробности. Волосы дыбом — даже у видавших виды оперов. Жили-поживали — обычная российская семья. Мама, папа, сын. В один прекрасный день паренек нарисовался пьяным, наехал на предков, требовал денег — в циничной и оскорбительной форме. Слово за слово, хреном по столу… Мать взъярилась, схватила нож со стола, всадила сынуле под ребро. Покойник, шок, слезы! Порыдали с мужем, а что делать? Одну жизнь угробили, гробить еще две? Нужно от тела избавляться. Вынести трудно — под домом оживленная магистраль, даже ночью хватает людей и машин. Расчленили в ванной, кровь слили в канализацию, освободили старый холодильник, что стоял в «клоповнике», сунули туда части тела. Так и покоился в холоде бедолага, пока велись поиски. Милиция несколько раз бывала в доме, но кому придет в голову открывать старый холодильник? Резинка плотная, запах не просачивается. А потом видения стали мучить, призраки блуждали по квартире — решили избавиться от тела. Снесли частями в машину, поехали на Волоколамку, а тут и опера…
