– А вопрос у нас к вам, Михаил Александрович, пока всего один, – назидательно сказал Крячко и покосился на Гурова, который с интересом разглядывал Лукьянова из углового кресла кабинета заместителя префекта. – У вас есть любовница?
– Что-о? – вскипел Лукьянов и даже приподнялся со своего кресла. – Да как вы смеете?!
На Крячко этот всплеск эмоций не произвел никакого впечатления. Заложив руки за спину, он стоял перед столом заместителя префекта и чуть покачивался с пяток на носки. Станислав Васильевич задал вопрос и теперь ждал ответа. Эмоции его не интересовали.
Всплеск закончился, как и следовало ожидать, очень быстро. Лукьянов перестал изрыгать возмущение, нервно перекладывать бумаги на столе. Наконец он поднял взгляд на полковника и громко вздохнул.
– А почему это должно иметь какое-то отношение к убийству моей жены?
Крячко молчал и терпеливо ждал ответа. Очень выразительно ждал. Два матерых оперативника из Главного управления уголовного розыска – это не два участковых лейтенанта. Гуров в своем углу неэтично зевнул во весь рот, с клацаньем челюсти, и лениво полез в карман за сигаретами. Казалось, что все происходящее его абсолютно не интересует.
Лукьянов вдруг ощутил себя газелью в жаркой саванне, дорогу которой перегородили два огромных льва. Сзади – река, по бокам – скалы, а на пути – два льва. Они вроде и сытые, ленивые, но животное чутье подсказывает, что за этой видимой ленью и вялостью кроется кровожадная неумолимая сила. В один миг два вялых хищника вдруг могут обратиться в две желтых вспышки свирепой ярости. Бросок – и нежная плоть брызнет под когтями и клыками теплой кровью.
– Я бы еще понял подозрения в адрес жены, которую подозревают вместе с любовником в убийстве богатого мужа, – сказал Лукьянов каким-то неестественно тонким, срывающимся голосом.
– Вы полагаете, что пол имеет определяющее значение? – удивился Гуров, пуская сигаретный дым в потолок. – По документам ваша супруга была очень богатой женщиной. Посудите сами, Михаил Александрович, ведь в случае инициирования вами развода она могла бы и обидеться.
– Да вы… у меня жену убили! Как вы можете так кощунственно…
– Можем, Михаил Александрович, можем, – заверил Гуров из своего угла. – Мы еще и не так можем. Особенно когда ни в чем не повинных женщин убивают на пороге собственного дома, а ее муж уверяет, что любил супругу больше всего на свете. Изменять жене разве не кощунственно? Теперь вас совесть разве не мучает? Полковник, помогите подозреваемому.
– Зовут ее Ирина, продолжайте дальше! – жестко приказал Крячко.
– Красавина Ирина Владимировна, – тихо ответил Лукьянов.
– Дальше!
– Работает управляющей салоном красоты «Гармония». Живет на Ново-Сокольнической, 24, квартира триста пятнадцать.
– Пишите рабочий, домашний и мобильный телефоны!
Лукьянов взял ручку и с угрюмым видом стал записывать номера телефонов.
– Мы вам хотим посоветовать, Михаил Александрович, – тихо, по-отечески добрым голосом сказал Гуров. – Не звоните любовнице, не надо. Если мы узнаем, что вы ее предупредили о нашей беседе и предполагаемом визите к ней, то нам придется шепнуть прокурору, что вас нужно ограничить в действиях. Во избежание создания помех следствию. Понимаете?
– Да. Вы меня задержите?
– Послушайте, – изумился Крячко, беря из рук Лукьянова листок с номерами телефонов, – а где же заверения, что она тут ни при чем, что она не такая?
– Смысл? – хмуро буркнул Лукьянов. – Вы все равно мне не поверите. И все равно будете все проверять.
– Обязательно, – пообещал Крячко, – но все же… Как-то странно, такой естественный позыв… Но вы все-таки, Михаил Александрович, воздержитесь, пожалуйста, от активного отдыха, визитов к друзьям и от других передвижений по городу, не связанных с вашими профессиональными обязанностями. Дом, работа, дом. Очень обяжете.
…Красивая двадцативосьмилетняя женщина была так напугана, что все подозрения в ее причастности к убийству стали иллюзорными. В практике сыщиков, безусловно, встречались и не такие убедительные артисты, но интуиция сразу подсказала Гурову, что это «пустышка». И не потому, что, как удалось установить, Ирина Красавина в жизни не держала в руках огнестрельного оружия, и не потому, что ее мутило от вида крови. И не потому, что она была рафинированной блондинкой.
Как выяснилось, Красавину вполне устраивало положение любовницы. Необременительная связь с молодым симпатичным мужчиной, который не требовал верности до гроба, который делал дорогие подарки, несколько раз покупал Ирине путевки на дорогие курорты. И визиты к любовнице у Лукьянова тоже были не очень частыми. Не очень обременительная, но весьма доходная связь для молодой женщины, которая по натуре не была домоседкой, не горела желанием обзавестись тихим семейным уютом и кучей детей. Красавина еще не все взяла от жизни. Мотива нанимать убийцу и подсылать его к законной жене своего временного любовника у нее не было. Казалось бы.
Через два дня Сузиков засек Ирину Красавину в обществе молодого, спортивного телосложения мужчины. Они провели вечер в ресторане, а потом поехали к Красавиной домой. Неизвестный не покидал квартиры всю ночь, до восьми часов утра. Капитан Сузиков получил приказ срочно установить неизвестного, род занятий и его связи.
* * *
Генерал Орлов слушал доклад сыщиков и чертил карандашом узоры на листе бумаги. Он не задал ни одного уточняющего вопроса, ни разу не перебил Гурова. Практически Петр Николаевич ни разу не поднял на сыщиков глаз.
– Мы считаем, что ситуация тупиковая, – неожиданно брякнул Крячко. – Отработаны все версии. Новых нет, а ждать, что всплывет на черном рынке, можно до морковкиного заговенья.
Гуров покосился на друга. Он понял, что Стас все это сказал умышленно. Не потому, что он так считал на самом деле, а потому, что хотел спровоцировать шефа хоть на какое-то признание. Какого черта двух полковников из главка гноят на этом заурядном деле, которое находится в юрисдикции МУРа и прокуратуры округа?
– В самом деле, Петр, – сказал Гуров, – может, посвятишь в тонкости большой политики?
Орлов долго молчал, водя карандашом по бумаге. Потом поднялся и подошел к большому окну кабинета. Генерал молчал и смотрел на ярко освещенную вечернюю улицу, проносящийся поток машин и разноцветные огни рекламы.
– Лева, ты помнишь, что говорил мне год назад? – спросил Орлов. – Вот в этом самом кабинете?
– Я много чего говорил в этом кабинете и год назад, и месяц назад, и на прошлой неделе…
– Перестань, пожалуйста, – устало попросил Орлов и сел в свое кресло.
Вот такая тихая просьба, прозвучавшая второй раз за истекшую неделю из уст генерал-лейтенанта милиции, человека жесткого, непримиримого, сказала Гурову многое. Видать, все очень серьезно, и, видать, силы Петра Николаевича Орлова не беспредельны.
– Ты сказал, что твое место тебя вполне устраивает, – напомнил Орлов. – И ты сказал, что не желаешь ни за какие погоны и пенсии играть в игры с политиками от грязного бизнеса и бизнесменами от грязной политики. Вы в самом деле со Стасом считаете, что главный сыщик страны может быть вне политики?
– Давай, давай, Петр! Колись. Ты уже созрел для того, чтобы давать показания.
– Пошел ты… Ладно, мужики. Только не ждите, что это поможет вам в розыске.
– Тогда какой смысл говорить об этом? – разочарованно сказал Крячко.
– А такой! – вдруг разозлился Орлов и хлопнул ладонью по крышке стола. – Такой, что вы поймете, что стоит на кону, и будете пахать за десятерых.
– Плохо тебе, Петр, – понимающе кивнул Гуров, – устал ты.
– Устал! – рыкнул Орлов. – Мне стрелять хочется… Ладно, ввожу вас в курс дела и объясняю, почему это дело мне нужно обязательно раскрыть. И в кратчайшие сроки. Поэтому я вас и подключил.
– Без дифирамбов, пожалуйста, – хмыкнул Гуров. – Мы не институтки.
– Начальник главка в любом министерстве, – продолжил Орлов, проигнорировав замечание Гурова, – это человек министра. Это неизбежно. Либо ты работаешь в команде и в интересах команды, либо ты не работаешь вообще. Каждый министр – человек своего братства в политике, поэтому он и министр. И играет он по правилам братства – в те ворота, в которые ему велят. Это в райотделах Урюпинска да у вас вот со Стасом можно заниматься только преступностью и отвечать за раскрываемость, за соблюдение законности, секретности в оперативной работе и так далее. А вот я вынужден еще и в политические игры играть. И не дай вам бог узнать, чего это мне стоит и еще кое-кому! Мне мало хорошо на коллегии выглядеть, мне важно министра не подставить. И тех, кого он подставить не хочет. И будь у меня хоть на грош сомнений в их порядочности, плюнул бы и ушел на пенсию. Это усвоили?
– Петр, мы никогда в непорядочности тебя не подозревали, – напомнил Крячко. – Что, появилось желание исповедоваться?
