слов записан верно и мною прочитан».
– Елена Андреевна! – сказал Ильин. – Мы действительно иногда раскрываем такие пляжные кражи. Но лишь малую их часть, и бывает это так: или сами отдыхающие ловят пляжного вора и нам удается разными способами получить от него признание в других его кражах. Или иначе – мы получаем разными путями информацию о воре и тогда пытаемся взять его с поличным, затем работаем, чтобы получить признание в других его кражах. Потом сверяем с имеющимися у нас материалами.
– Уверяю вас, все я понимаю, – Елена Андреевна опять улыбнулась и встала, прощаясь. – Но вы хоть поговорили со мной, а то этот, как его там, Магомедов, что ли…
– Мамедов, – поправил Ильин.
– Да не все ли равно! Главное, что он стал поучать меня. А то я сама не знаю, что сглупила!
Тут Елена Андреевна спародировала акцент и жестикуляцию Мамедова, и сделала это так мастерски, что Ильин прямо представил себе Алика в этой комнате и не смог сдержать улыбку.
Задание было Ильиным выполнено. Заявление с гарантированным последующим постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием события преступления было принято. Завтра нужно будет дополнить его двумя-тремя объяснениями случайных отдыхающих, ошалевающих от бессмысленности вопросов: не видели ли они позавчера на пляже в шесть утра кого-нибудь подозрительного с женскими вещами в руках? И совсем уже одуревших от настойчивых требований-просьб опера подписать бланк показаний под названием «Объяснение» с бессмысленным текстом, мол, «да», в смысле «нет» – не видели. Таковы правила. Все это складывалось в «материалы» по заявлению «гр-ки такой-то». Далее Ильин, рассмотрев «материалы», вынесет постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в связи с тем, что лицо, взявшее вещи Елены Андреевны, могло посчитать их бесхозными. Дело ведь в том, что Елена Андреевна удалилась на расстояние, не позволявшее видеть вещи, соответственно, и с места, где находились вещи, нельзя было видеть ее тоже. Вещи непонятно чьи! Находка!
События преступления нет.
Нет «темного» преступления, что и есть сверхзадача.
Ильин вышел из пансионата и остановился под деревом. Ему почему-то было стыдно за свое притворство перед Еленой Андреевной. Ведь сам Ильин знает, что он желал именно этого результата – найти повод «отказать материал», поэтому именно так и построил беседу с ней. И чем он тогда лучше того же Мамедова? Мамедов хотел того же, просто действовал неэффективно – ремеслом владел хуже.
«А что такое человек?» – задумался Ильин и присел на скамейку у входа. «Раз он не кирпичики в пустоте, то это наши эмоции от поступков, своих и чужих, или еще тоньше – наши мысли и желания? Ведь как часто наши поступки не совпадают с нашими же мыслями, с желаниями» Не найдя ответа, он решил, что надо будет обсудить это при случае с мудрым Георгием Георгиевичем, и отправился к «Запорожцу».
Почувствовав, что хозяин явно не в духе, Тарас не стал противиться поездке домой и снова завелся сразу. А может, ему просто захотелось в гараж? Ведь за окном все опять посерело и пошел противный мелкий дождь, такой же, как и вчера. И позавчера. И всю неделю с небольшими перерывами.
Погоды не было. Ветра не было. Тепла не было. Холода не было. Лета не было. Природа хандрила. Хандрил и Ильин. А посему придумал, пока ехал, короткое четверостишие. Про хандру. Чтобы ее разогнать, заняв мысли сложением слов…
Хандра имеет цвет? Она имеет форму?
Есть запах у нее? Она рождает звук?
Глухонема она, бесформенная прорва!
И пахнет серой! И черно вокруг!
Следующий день подарил сапфировой синевы небо. Вся серость прошлой недели растворилась в дожде и за ночь пролилась вниз, на газоны и тротуары. Трава и листва были еще влажны и оттого зеленее зеленого, мокрый асфальт обрел благородный блеск, а воздух прозрачность.
Ильин встретил Петровича на этаже оперов.
– Слушай! – не сказав ни «здрасьте», ни «до свидания», начал Петрович. – А может, пойдем в народное хозяйство – не пропадем ведь?
– Это ты из-за вчерашнего боксера? Что-то не так?
– А что такое «так» и что такое «не так»? С одной стороны – все «так». Задержали, показания дал. Не отпирался, да и не собирался. А с другой стороны, все «не так»: начальник следствия дала указание следаку по делу – на трое суток отправить парня вниз, в «капэзуху». Чтобы закрепить доказательства. А я, когда показания принимал, парню обещал: мол, похлопочу, чтобы до суда он был на свободе… ну, и кто я после этого?
Петрович действительно был расстроен, он переживал и за парня, и за невозможность теперь уже влиять на процесс.
– А еще возьмет и арестует, да натянет на умышленное, чтобы показатели по убийствам поднять! Жених-то парень бесхитростный, его раскрутить на более тяжкий состав – раз плюнуть! – продолжал рассматривать негативные варианты развития событий Петрович.
– В таком случае мы ему организуем побег, – мрачно пошутил Ильин, чтобы отвлечь Петровича.
Шутка, очевидно, не удалась, и Петрович стал рассуждать о том, что жениха-боксера ведь в центральную тюрьму тогда переведут, а как оттуда? Но быстро сообразил, что сказано это было не всерьез. Прервал рассуждения на полуслове, сообщил Ильину, что тот придурок и – почему-то – лагерный. И ушел в зону следователей. Ильин пошел к себе.
«Черт, а ведь и вправду тут все будет зависеть от показаний самого жениха-боксера, его невесты и друга и… еще от того следователя, который будет стремиться повернуть дело так или эдак в соответствии с той или иной квалификацией состава преступления», – Ильин снова вернулся к вчерашним размышлениям о поступках и мыслях. А что движет следователем или опером… нормальным следователем или нормальным опером, когда они раскрывают преступления? Задав сам себе этот вопрос, опер вспомнил, что вот сегодня-то как раз опять дежурит Георгий Георгиевич, и отправился в дежурку.
Георгич занят не был. Дежурство принял и, как обычно, разгадывал кроссворд. Ильин тут же переадресовал свои сомнения Георгичу, глубокомысленно отметив, что вопрос не по горизонтали и не по вертикали. А вглубь. Или вширь – на усмотрение дежурного. Тот оторвался от кроссворда. Секундочку подумал, что-то явно прикидывая в уме. По лицу майора было видно, что сегодня у него не философское, а игривое настроение. И потому с ехидной улыбкой он сказал:
– Хорошо! Но только сэгодня будем использовать твою руку, а не мою, как прошлый раз, когда мы говорили о боге.
