Не удостаивая его даже взглядом, Лев лишь отрицательно качнул головой. В этот момент послышался голос криминалиста, успевшего проверить дактилоскопический материал на портативном сканере:
— Вниманию понятых! Предварительным исследованием установлена с точностью до девяноста девяти процентов тождественность отпечатков пальцев гражданина Багджи на рукояти пистолета, на обойме и гильзах патронов. Это подтверждает, что пистолет принадлежит данному гражданину.
— Что и требовалось доказать… — заключил Гуров, мельком взглянув на окончательно деморализованного Бройлера. — Ну, все, я отбываю. Заканчивайте с протоколом, этого деятеля — в СИЗО, пусть сидит, думает там о своем будущем. А оно у него незавидное. Очень незавидное!
Увидев, что он уходит, Багджа затравленно огляделся и, заикаясь, спросил:
— Постойте, гражданин начальник! Чего вы хотите?
— Нужна правда, и только — правда, — оглянувшись, невозмутимо произнес Лев.
— Мы могли бы поговорить один на один? — видимо, приняв какое-то решение, попросил Бройлер.
— Разумеется! Через полчаса-час обязательно побеседуем в СИЗО, — бросил на ходу Гуров, направляясь к машине.
Их разговор состоялся в помещении, знакомом очень многим из тех, кто оказался в СИЗО, будучи задержанным по подозрению в совершении чего-то очень опасного, далеко выходящего за рамки законов. Здесь на окнах были толстые решетки и привинченные к полу стол и стулья. Уже окончательно деморализованный Бройлер угрюмо взирал на стены и потолок. Легко и просто было духариться, заведомо зная, что тебя и «отмажут», и откупят. А вот теперь, оказавшись в руках тех, кто безразличен к «баблу», кто самым серьезным образом намерен исполнить закон, корчить из себя нечто крутое как-то уже и не хотелось. Отчего-то постоянно ныло в низу живота, предательски подрагивали руки, ноги делались слабыми и неуверенными.
Попросив конвой удалиться, Гуров окинул задержанного внимательным взглядом. Глядя в пол, тот угрюмо молчал.
— Ну, что, давайте побеседуем, — спокойно, даже как-то буднично предложил Лев. — Начнем с ваших биографических данных — фамилия, имя, отчество, место и год рождения.
Не поднимая головы, Багджа говорил сдавленно и неохотно. Отвечая на дальнейшие вопросы, он рассказал, что после второй своей отсидки решил «окопаться» в столице. Здесь было много земляков. Правда, большинство ему обрадовалось не очень. Работать на производстве или хотя бы организовать свое дело Бройлер не желал. А жить хотелось широко и «красиво». И вот тут-то грабителю-неудачнику наконец-то улыбнулась бандитская фортуна — он встретил Шашлычника, который сам себя предпочитал называть Великим Наставником.
— Вот с этого места — поподробнее, — сказал Лев, остановив это монотонное повествование. — Меня интересует, что собой представляет его группировка и почему у нее такое название.
Повздыхав, задержанный сообщил, что «Звезда истины» — это не какая-нибудь там вульгарная бандитская шайка, а особое эзотерическое вероучение, созданное Великим Наставником.
— Он тоже в своей жизни прошел через многое, тоже немало лет провел за решеткой по ложным обвинениям, — впервые за все время разговора взглянув на Гурова, с некоторой даже напыщенностью произнес Багджа. — И тогда он поехал на Алтай, нашел там Учителя, который посвятил его в тайны мира и на священной горе, именуемой Уч-Сумер, ввел в число посвященных, достойных тайн Шамбалы. И теперь Великий Наставник намеревается воздвигнуть храм «Звезды истины». Но ему специально мешают очень многие — и власти, и соседнее население. Они неправильно понимают его мысли и дела… — Поймав ироничный взгляд Гурова, Бройлер осекся и замолчал.
— Послушайте, гражданин Багджа, вы сами-то верите в то, что говорите? — пожал плечами Лев. — Я что-то никак не пойму — вас как будто подменили. У «Джомолунгмы» был обычный, отмороженный урка, а здесь — прямо проповедник каких-нибудь баптистов-иеговистов. Ну, ладно… То есть, как я понял, вы состоите в некой общине религиозного толка, но с явным криминальным уклоном. Верно?
— Криминальный уклон — это понятие относительное, — снова повесив голову, буркнул задержанный. — По законам государства он, может быть, и криминальный, а по учению «Звезды истины» — соответствующий законам природы.
— Ну, пока давайте отставим эту вашу «Звезду» и поговорим о вещах куда более прозаических, — коротко отмахнулся Гуров. — Что вы можете сказать о смерти неких Бакалавра, Хрысанина и Любавского? Вы же их знали?
— Так, совсем немного знал… — поколебавшись, неохотно ответил Бройлер. — А что говорить об их смерти? Все рано или поздно умирают.
— Так, а что вы знаете о предпринимателе Перлинове? Как вы думаете, где он сейчас может быть?
— Эту фамилию слышу впервые, — с вполне искренним недоумением сказал тот, мотая головой и пожимая плечами. — Так что где он может быть — я не знаю.
— Может, хватит финтить? — строго нахмурился Лев. — Что мы все в кошки-мышки играем? Если есть желание, как говорится, «пойти в несознанку» — да на здоровье. Это не мне в убыток, а кое-кому другому. И этот кое-кто зря валяет дурака. Зря! Меня интересует, кто и за что убил этих троих людей и что случилось с Евгением Перлиновым. Вам ясно?
Багджа провел по лицу ладонями рук, скованных наручниками, и убедительно помотал головой:
— Об убийстве я ничего не знаю. Лично я никого из них не трогал. Перлинова никогда в жизни не видел. И вообще, где мой адвокат?
— Сейчас придет. — Лев чуть поморщился и произнес: — Мне, был момент, почему-то показалось, что задержанный Багджа собирается пойти на чистосердечное. Как видно, «не срослось». Последний вопрос: откуда пистолет?
— Я же сказал, что нашел… Я на «чистуху» идти и не собирался. Хотел «перетереть» насчет суммы — плачу «бабло», и мы прощаемся. Но мужики в камере сказали, что вам предлагать бесполезно. Поэтому тему закрываем.
— Закрываем!.. — иронично улыбнулся Гуров и, вызвав конвой, приказал отвести задержанного в камеру.
Выйдя на улицу уже в темноте, он с удивлением обнаружил, что асфальт успел подмерзнуть и покрыться тонкой корочкой льда, и мысленно отметил: «Блин! А я зимнюю резину с шипами никак не поставлю. Завтра же надо «переобуть», а то еще не хватало влететь в какое-нибудь ДТП…» Запустив двигатель, он осторожно вырулил на дорогу и, чуть прибавив газу, поехал на минимальных оборотах, не рискуя ехать больше сорока.
Станислав Крячко, направляясь в сторону Осинок, наслаждался солнечной погодой и жизнерадостно насвистывал, озирая хотя и осенние, но такие уютные пейзажи. «Мерин», умиротворенно урча мотором, проворно летел по шоссе. Кругом расстилались уже пожелтевшие луга, оголившиеся перелески, водоемы с по-осеннему холодным кобальтом волн.
Миновав Осинки и проехав еще километров пять, Станислав прибыл в большой поселок Яркино, где разыскал местную школу, размещавшуюся в просторном четырехэтажном здании. Он остановил машину невдалеке от ворот школы и, пройдя по дорожке из бетонных плит, поднялся на крыльцо к стеклянному вестибюлю и потянул за ручку двери. Однако она даже не шелохнулась. В этот момент внутри здания прозвенел звонок, и в другом конце вестибюля тут же резко распахнулась настежь дверь, из которой вывалила орущая толпа учеников — от мелюзги из первого класса до двухметровых «фитилей» из старших.
У Крячко невольно защемило сердце — ведь и он когда-то, в пору далекого беззаботного детства, вот так же радовался перемене, едва ли не раньше всех вылетая в школьный двор. Как же давно это было!
Он вошел в просторный холл и, увидев пожилую тетку, сидящую за столом невдалеке от входа, подошел к ней и, показав удостоверение, поинтересовался, как бы ему увидеть директора или завуча, в общем, кого-то из преподавательского состава, кто хорошо помнил бы выпускников прошлых лет.
— А, это вам к Петру Витальевичу надо бы подойти, — закивала вахтерша. — На второй этаж поднимитесь, повернете направо, и — первый кабинет слева.
Директор школы — сухощавый мужчина средних лет, спортивного телосложения, услышав о Перлиновых Илоне и Артеме, утвердительно кивнул:
— Помню их, помню. Саму семью знал не очень хорошо — за все время родители в школе были только раз или два, но вот их дети свой след здесь оставили. Ну, какой след? Илона, конечно, избалована была до крайности. Очень своенравна, эгоистична, невыдержанна… Учителя, что называется, от нее чуть не рыдали. Бездна амбиций при явно сниженном интеллекте и крайне низкой моральной составляющей. Ей еще лет двенадцать было, когда я начал замечать, что она проявляет не по годам преждевременный интерес к определенным сторонам жизни. А год спустя узнал, что вне школы она уже вовсю, так сказать, «крутит любовь» со взрослыми парнями. Когда она закончила одиннадцатый, мы нарадоваться не могли…
