— Но она должна была рассказать это мне!
— И наверняка рассказала бы, если бы вы расположили ее к откровенности, если бы она надеялась, что ее поймут.
Марин молчит, потом неуверенно произносит своим сухим голосом:
— Хорошо, я готов ее выслушать. Это действительно мой долг.
Он уже готов отступить, но еще не может оправиться от удара. Для этого нужно время. Когда у людей телевизор ломается, и то они огорчаются. А тут произошла осечка в сфере куда более тонкой.
— Покончим с этим вопросом, — говорю я. — Но, как я вам уже сказал, для меня он имеет служебный интерес. Зачем понадобилось вашему брату в тот момент, когда вы в ссоре, преподносить вам этот сюрприз?
— Чтобы получить что—нибудь взамен. Это в его характере.
— И что он хотел от вас?
— Да чепуху. Он ездит на допотопном «БМВ» и, узнав, что я уезжаю, попросил привезти ему новые поршни. И еще какую—то мелочь, точно не помню, он записал на бумажке. Я был так подавлен, что почти его не слушал.
— А когда он обращался к вам насчет паспорта?
— Примерно, год назад. Тогда он переселился в Симеоново.
— А почему вы отказались ему помочь? Боялись, как бы он не сбежал?
— Я просто не допускаю этого. Прежде всего Филип слишком преувеличивал мои возможности. Я не столь влиятелен, чтобы достать ему паспорт для поездки в Австрию. И потом, вы уже имеете о нем представление… Я не уверен, что он не выкинул бы номер с контрабандой или что—нибудь в этом роде.
— Это все, что мне нужно было узнать, — говорю я и подымаюсь. — Благодарю за терпение.
— Скорее мне нужно вас благодарить, — глухо замечает Марин, — но сами видите, в каком я состоянии. Где же я могу найти Дору?
— Она сама вас найдет. Скажите, что ей передать?
— Пусть зайдет вечером, в восемь. Я буду ее ждать. Мало мне быть «инкассатором», теперь я и любовный почтальон!
Наконец—то я дома. Уже девять вечера. Натягиваю пижаму, ложусь на кушетку и беру со столика книгу. Хочу посмотреть, до какой страницы добрался. Но сегодня мне опять не до чтения — надо кое—что обдумать. Говорят, что в горизонтальном положении человек может лучше сосредоточиться… Кровь равномерно поступает во все части организма, включая мозговые центры. И так глубоко погружаешься в мысли, что даже… незаметно засыпаешь.
Пронзительный звонок пробивает мою дрему. Второй звонок полностью сбрасывает меня с рельсов сна, а при третьем я уже держу в одной руке телефонную трубку, а другой массирую лоб.
— Товарищ Антонов? — Массаж явно помог, я мигом узнаю голос Доры. — Мне нужно немедленно вас видеть. Марин исчез.
— Как исчез?
— Его нет дома. Вы мне сказали, что он будет ждать меня в восемь. Теперь уже одиннадцатый час, а его все нет.
— Задержался где—нибудь. У него много дел, завтра ему уезжать, — не слишком веря собственным словам, пытаюсь ее успокоить.
— Это исключено. Он бы заскочил домой, чтобы предупредить меня.
— Хорошо, хорошо. Только не волнуйтесь. Еду к вам немедленно.
Через пятнадцать минут служебная машина доставляет меня к дому Манева. Дора стоит у подъезда.
— Почему вы здесь? Разве у вас нет ключа?
— Мне уже неловко им пользоваться.
— Тогда дайте я воспользуюсь.
Быстро поднимаемся по лестнице, открываем квартиру и врываемся в темноту. Если мы ожидали увидеть что—то ужасное, то явно ошиблись. Гостиная, спальня и кухня — все в полном порядке.
Закрываем квартиру и сбегаем вниз. Дора садится со мной в машину.
— Давай к Витоше, — говорю я шоферу.
— Мог он задержаться у кого—нибудь из близких? — спрашиваю я Дору.
— Есть у него один приятель. Но ведь я уже говорила, это не в его характере — назначить встречу и не явиться, — отвечает нервно Дора.
«Если только он вообще не раздумал явиться», — думаю я, хотя это кажется мне не слишком убедительным.
— Теперь помедленнее! — говорю я шоферу, когда мы приближаемся к кафе «Бразилия».
Машина еле ползет. Сквозь широкие окна видно, что делается внутри. У столиков еще сидят редкие посетители, но лиц, которые нас интересуют, между ними нет.
— Жми в Симеоново! И побыстрей!
Это последний возможный адрес. Если Марина нет и там, придется принимать экстренные меры для его розыска.
Машина с ревом несется по шоссе через лес. Мощные фары высвечивают стволы и кроны деревьев. Через несколько минут приближаемся к вишнево—яблоневому саду, и я показываю шоферу, где остановиться. В домике темно, и сам он едва виднеется за деревьями. К счастью, ярко светит луна, и мы идем, не боясь вывихнуть ноги.
— Филип обычно оставляет ключ вон под тем бревном, — говорит Дора.
Но там нет никакого ключа. Пользуясь услугами одного «приспособления», входим в дом и включаем свет. Комната в том же виде, какой я ее запомнил, с живописными шедеврами на стенах и мольбертом в углу. Никакого напоминания о братьях. Кухня и кладовая тоже пусты.
— Да, — говорю я. — Нужно осмотреть внимательно весь дом. Здесь есть подвал, чердак?
— Не знаю, — шепчет побелевшими губами Дора.
— Давай, Кольо, осмотри там, — говорю я шоферу, — а я займусь комнатой.
Осмотр длится не более двух минут: отодвигаю кушетку и обнаруживаю в полу квадратную крышку. Поднимаю ее, направляю вниз луч фонаря. Небольшой зацементированный погреб. Луч света выхватывает из темноты согнутое пополам и аккуратно «перевязанное» человеческое тело. Это Марин…
Зову Кольо, общими усилиями мы извлекаем «узел» на поверхность и приступаем к его распаковке. Когда выдергиваем изо рта кляп, Марин жадно восстанавливает запасы воздуха в легких и лишь после этого произносит:
— Еще немного, и я бы задохся.
— Кто это сделал?
— Филип.
— Как это случилось?
— В восьмом часу иду домой и вижу его в «БМВ». «Быстро, — говорит он, — случилось что—то ужасное». «Что именно?» — спрашиваю. «Дора отравилась». «Как, когда?» «Садись, — говорит, — по дороге все объясню». Сажусь, конечно, по дороге он мне бессвязно рассказывает, что приехал в Симеоново, ключа на месте не оказалось. Дверь была открыта, а в комнате лежала Дора. Шесть пустых тюбиков валялись рядом. Хорошо, что поблизости живет врач. Филип нашел его, и тот принял необходимые меры. «Теперь, — говорит Филип, — опасность миновала».
Марин поднимает на меня усталые глаза и просит:
— Если можно, глоток воды…
Дора бежит за водой. Марин пьет крупными глотками. Пальцы его еще дрожат.
— А потом?
— Приехали сюда. Как только машина остановилась, Филип кинулся к дому, я, конечно, за ним. Он у порога уступил мне дорогу, я вошел и не успел осмотреться, как он ударил меня сзади. Очнулся уже связанный, в темноте… Для чего он это сделал? — спрашивает Марин, беспомощно глядя на меня.
— Где ваш заграничный паспорт?
— У меня. — Манев лезет во внутренний карман пиджака и восклицает:
— Паспорта нет! Билетов на самолет тоже! И валюты!..
— Вот вы и ответили на свой вопрос, — говорю я, полагая, что это ответ и на некоторые мои вопросы.
— Но это глупость! Ведь паспорт на мое имя! — говорит Марин.
— Если вы не против, надо ехать, — предлагаю я.
И вот наша машина снова летит мимо редких домишек, потом врывается в лес. Марин еще задает отрывочные вопросы, скорее себе, чем мне, и это освобождает меня от необходимости отвечать.
Я сижу рядом с Кольо. И насколько могу судить по отражению в зеркале, на заднем сиденье дело идет к примирению.
Стенные часы аэропорта показывают ровно семь, когда я пересекаю зал ожидания и направляюсь в паспортный контроль. Мое присутствие здесь не обязательно, но у меня есть желание лично понаблюдать за происходящим.
Примерно в семь двадцать пассажиры начинают проходить перед окошком. Встав в сторонке, я жду появления знакомого мне красивого лица, обрамленного дугой модной бородки. Однако щеки и подбородок знакомого мне лица, склонившегося перед окошком, выбриты до последнего волоска.
— Марин Стефанов Манев, — произносит контролер. Марин, то есть Филип, лишь кивает, слегка улыбаясь. Он делает шаг и оказывается рядом со мной.
— Здравствуйте! Ведь у вас вроде была борода? Высокий, красивый мужчина криво улыбается, не теряя,
впрочем, самообладания.
— Так вы выглядите гораздо лучше, — говорю я ободряюще.
— Нельзя ли без дешевых эффектов? — спокойно парирует Манев.
Филип пока что держится самоуверенно, точно задержали не его, а меня.
— Обыщите его, — говорю я человеку, стоящему у дверей. Минут через десять мне становится понятно, почему этот красавец ведет себя столь высокомерно. Обыск не дает ожидаемых результатов. И в частности, что касается валюты — ничего свыше суммы, взятой из кармана Марина и указанной в декларации.
