Ему внезапно пришло в голову, что он действовал в одиночку всю жизнь.
«Эллен не только в шутку называла меня „Мелоун рейнджер“. Она сразу меня раскусила. Уэс Мелоун один против всего мира. Он ни у кого ничего не просит — даже у единственного человека в мире, которого уважает и которому доверяет. Лоуни слишком горд, а может, слишком озлоблен — на отца, каждую ночь укладывавшегося в постель, не давая никому ничего — ни слова, ни взгляда, на мать, проклинающую жизнь, но берущую все, что может, обеими руками, перепачканными табаком. Давая, ты одерживаешь верх над миром, а беря, ползаешь перед ним на брюхе.
Но так ли это? Означает ли быть неудачником, если ты просишь о помощи, когда больше не в силах справляться сам? Разве вся корпоративная система в морской пехоте не основана на принципе „я здесь, братишка“?
Вот почему я паршивый коп, паршивый муж и отец. Вот почему даже Джон и Эллен иногда смотрят на меня так странно. Бибби слишком мала, чтобы это понимать. Я обманывал и себя, и их.
Но теперь у меня нет выхода. Я приперт к стене вместе с Эллен и Бибби. Их жизни поставлены на карту».
Мелоун посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого.
Меньше двух часов до установленного срока.
Он положил на стойку пару долларовых купюр, не ожидая сдачи, так как боялся передумать, и выбежал из закусочной.
Джон Секко встал и начал ходить по комнате. Он ненавидел свой кабинет и старался проводить в нем как можно меньше времени. Кабинет находился рядом с тремя камерами, был немногим больше их, с такими же побеленными пустыми стенами и разве только без решеток. Секко выглядел почти таким же усталым, как Мелоун.
— Если хочешь получить мой значок, Джон… — наконец заговорил Мелоун.
Шеф остановился. Его черные брови взметнулись к седой шевелюре.
— О чем ты?
— Я должен был сразу обратиться к тебе, будучи служителем закона…
— Ты не только служитель закона, но также муж Эллен и отец Барбары. За кого ты меня принимаешь? На твоем месте я поступил бы точно так же. — Он сел на вращающийся стул, откинувшись на спинку. — Нужно подумать как следует, Уэс. Мы не можем позволить себе ошибку. Основная проблема — Эллен и Барбара. И ты, если ты туда вернешься.
— Никаких «если», Джон. Я не могу оставить их одних.
Секко медленно кивнул.
— Вопрос в том, Уэс, как схватить эту троицу, не рискуя жизнью твоей семьи и твоей собственной.
— Такого вопроса нет, — сказал Мелоун. — Я тоже об этом думал. Это невозможно.
Шеф, казалось, собирался возразить, но не стал этого делать.
— В каком смысле невозможно? — спросил он.
— В самом прямом. Поверь мне, Джон, пока у них пушки, Эллен и Бибби, выхода нет. При любой нашей попытке они их пристрелят. Или пригрозят это сделать, если мы не отпустим их вместе с Эллен и Бибби в качестве заложников. Фуриа нечего терять. Убив одного человека, он запросто может убить еще двух или трех. Ты не знаешь этого типа, Джон. При любом осложнении он начнет стрельбу. Сомневаюсь, что его можно взять живым.
— Тогда что ты предлагаешь, Уэс?
— Отдать ему деньги.
Секко отвел взгляд.
— Нужно достать их из банковского сейфа. Если ты поговоришь с судьей Трюдо, он, может быть, согласится. Трюдо обязан тебе, Джон, — если бы не ты, он никогда не стал бы судьей. Получи у него ордер, забери деньги из сейфа и предложи Фуриа двадцать четыре тысячи в обмен на Эллен и Бибби. Дай ему гарантию безопасности и время для ухода. Ему нужны лишь деньги. Только так с ним можно договориться.
Мелоун умолк.
Шеф ничего не сказал.
— Ты не пойдешь на это.
— Нет, Уэс, не пойду. И знаешь почему?
— Почему?
— Потому что не в моей власти сделать то, что ты хочешь. Деньги принадлежат «Ацтеку».
— К черту «Ацтек».
— Это не так просто. На твоем месте, Уэс, я бы чувствовал то же самое. Но я отвечаю перед законом. Это не мои деньги, и я не могу ими распоряжаться.
— Тогда обратись к Кертису Пикни! Что значат паршивые двадцать четыре тысячи баксов в сравнении с двумя жизнями? Даже Пикни должен это понять!
— Они принадлежат не Пикни, а его компании. И «Ацтек» не может принять такое решение. Они застрахованы от ограблений, поэтому решать должна страховая компания. По-твоему, она согласится на сделку с грабителями за ее счет? Ты бы понял это, если бы не пришел в отчаяние.
— Ты должен сделать это для меня, Джон, — хрипло сказал Мелоун. — Мне наплевать, чьи это деньги. Если бы я мог позаимствовать двадцать четыре тысячи в банке или частной финансовой компании, я бы сделал это сразу же, даже если бы это означало попасть в кабалу до конца дней. Но ты знаешь, что ни Уолли Бэгшотт, ни кто другой не одолжит такую сумму человеку с моим жалованьем и без всякой гарантии. Даже продажа моего дома не поможет — вся его незаложенная стоимость составляет меньше шести тысяч долларов. Ради бога, Джон!..
Секко покачал головой. Мелоун стиснул кулаки.
— Я впервые обращаюсь с просьбой к тебе и вообще кому бы то ни было, и ты мне отказываешь!
— Я не могу этого сделать, — сказал Секко. — Я офицер полиции, ответственный за соблюдение закона в Нью-Брэдфорде, Уэс. Я приносил присягу и не могу брать чужие деньги и вступать в сделку с бандой, разыскиваемой за убийство и ограбление, — меня самого обвинят в заговоре и краже в особо крупных размерах. И даже если бы я согласился, ты думаешь, что эта шайка поверит, будто шеф полиции станет придерживаться условий подобной сделки? Уходя, они прихватят с собой Эллен и Барбару в качестве живого щита. Нет, должен быть какой-то другой выход…
Зазвонил телефон.
— Да? — Лицо Секко окаменело. — Да, Эллен, он здесь.
Мелоун выпучил глаза. Секко протянул ему трубку.
— Что случилось, Эллен? — прошептал Мелоун.
— Я ищу тебя по всему городу. — Он не узнавал ее голос, звучащий как автомат. — Они ушли.
— Ушли?
— Фуриа занервничал. Женщина убедила его, что тебе нельзя доверять. Поэтому они ушли и забрали с собой Бибби…
— Забрали Бибби? — Мелоун провел рукой по лбу.
Эллен заплакала.
— Они объяснили, как с ними связаться? Они вернулись в хижину на озере?
— Я не знаю, Лоуни…
— Перестань плакать, Эллен! Я должен знать точно, что они говорили.
— Фуриа сказал, что ты должен доставить деньги домой к завтрашнему полудню и ждать, пока они с нами свяжутся, не сообщая ничего полиции, иначе мы больше никогда не увидим Бибби. Это наш последний шанс…
— Я вернусь, как только смогу.
Мелоун положил трубку.
— Я все слышал, — пробормотал шеф Секко. — Я дам тебе столько времени, сколько ты захочешь, Уэс, — не буду ничего предпринимать и не скажу никому ни слова без твоего разрешения. Если я могу чем-то помочь, кроме…
— Иди к черту, — прервал Мелоун и вышел.
Он подползал к хижине, понимая, что осторожность не требуется, и надеясь, что это не так, но обнаружил там только мусорный ящик, полный пустых бутылок и консервных банок, и грязные тарелки в раковине.
Мелоун обыскал хижину в поисках какого-нибудь указателя на местопребывание шайки, но не нашел ничего. Почти теряя способность мыслить здраво, он выбежал из хижины и начал бегать по грязным дорогам вдоль озера, ища автомобиль в кустах или какие-нибудь признаки жизни.
Наконец, уже в сумерках, Мелоун сел в «сааб» и медленно поехал назад в город.
«Сначала мне дали деньги, но я потерял Бибби. Потом я вернул Бибби, но потерял деньги. Теперь я потерял все».
Суббота, воскресенье, понедельник, вторник
Слабость
В доме было холодно. Мелоун включил термостат, но ничего не произошло. Он спустился в подвал, нажал аварийную кнопку, и печь загудела. Впоследствии он не помнил ничего об отоплении, подвале и печи.
Эллен провела день, убирая мусор и наводя порядок в шкафах, а после возвращения мужа приготовила обед из того, что непрошеные гости оставили в холодильнике, но Мелоун не припоминал, чтобы съел хотя бы кусочек. Он не хотел ложиться спать, говоря: «Предположим…», но Эллен приложила палец к губам, сняла с него рубашку, брюки и нижнее белье, надела на него пижаму, как на Бибби, уложила в постель и легла рядом. Мелоун заплакал — впервые за много-много лет. Он вздрагивал, как под ударами хлыста, а Эллен обнимала его и шептала что-то, как мать ребенку.
Когда Мелоун заснул, Эллен встала с кровати и направилась в комнату Барбары. Она провела остаток ночи, сидя в маленьком креслице дочери с ее куклой на коленях и напевая мелодию, которую придумала сама, прежде чем Бибби научилась ползать. Это была отнюдь не «Колыбельная» Брамса — собственно говоря, ее и мелодией было трудно назвать. Когда-то Эллен со смехом признавалась, что абсолютно лишена музыкального слуха. Как, впрочем, и поэтического дара. Но слова она тоже придумала, и они шли от души.
