— Вот я и говорю, завидно тебе, Стас! — нарочно поддел его Гуров, пряча улыбку.
Станислав не поддался на провокацию и отказался комментировать замечание Гурова. Он лишь демонстративно поджал губы, выражая полное презрение как к кучке столичных бездельников, так и к высказываниям своего друга.
Лишь когда Лев уже взялся за ручку входной двери, Крячко бросил ему в спину:
— Смотри не зазнайся!
Гуров даже не повернулся, не стал отвечать на его шпильку и спокойно отправился домой, чтобы успеть переодеться. Только потом, уже сидя за столом перед началом банкета и незаметно наблюдая за собравшимися, он ощутил, что его друг Станислав Крячко в чем-то был прав.
Публика в доме Анны Кристаллер собралась довольно разномастная и разновозрастная. Мелькали как лица медийные, хорошо знакомые благодаря СМИ, так и совершенно неизвестные. Кое-кого из присутствующих Гурову доводилось видеть лично, однако практически ни с кем из них он знаком не был. Исключение составлял разве что Михаил Обручев, довольно молодой актер, служивший в том же театре, что и Мария. Он был задействован вместе с нею в нескольких спектаклях и пару раз даже бывал у Марии и Льва дома, однако другом семьи не считался в силу разницы в возрасте и интересах.
Однако, увидев Марию с мужем на этом приеме, Михаил сразу же подсел к ним и завел непринужденную беседу с Марией. Суть данного разговора, как определил Гуров, сводилась к тому, чтобы выведать ее мнение насчет предстоящего участия в мюзикле и, в частности, гонорара за этот проект. Гурову данная тема была не слишком интересна, и он продолжал следить блуждающим взглядом за другими участниками мероприятия. Собственно, банкет как таковой еще не начался. Все сидели в ожидании остальных гостей.
Саму хозяйку, Анну Кристаллер, Гуров с Марией видели лишь мельком, в самом начале, проходя в широкие чугунные ворота, украшенные причудливыми коваными розами. Она презентовала им дежурную любезную улыбку, склонила голову в знак приветствия, произнесла какой-то комплимент в адрес Марии. После чего Анна плавно, широко повела рукой, предложила гостям пройти в дом и тотчас потеряла к ним всякий интерес, переключившись на вновь прибывших персон.
На входе Гуров и Мария предъявили свои пригласительные. В сущности, это была чистая формальность. Ведь гости так или иначе были знакомы между собой. Ни одной совершенно посторонней личности, не известной никому из присутствующих, здесь не должно было быть по определению.
В просторном зале Гуров и Мария уселись за столом. Номера их мест были отмечены в пригласительных билетах. Они, как и все, стали дожидаться появления хозяйки банкета. Анна Кристаллер занималась встречей гостей, которые все прибывали. Одни с опозданием на пять минут, а другие и на все двадцать.
Гуров знал, что ничего вопиющего в этом нет. На подобные мероприятия не принято приходить минута в минуту, пунктуальность здесь не в ходу. Тем не менее его раздражало, что они уже добрых полчаса сидели просто так, не знали, чем заняться, и развлекались так называемой светской беседой, которую полковник считал откровенно пустой тратой времени.
— Если меньше сотки, то я даже не подумаю напрягаться, — донесся до него голос Михаила Обручева.
Гуров обратил внимание на его лицо с высокомерно оттопыренной нижней губой и подумал, что Михаил с радостью принял бы участие в проекте и за сумму, вполовину меньшую озвученной. Он не понаслышке знал, насколько невысока зарплата в обычных театрах. Особенно когда речь идет о молодых, никому не известных актерах, не являющихся протеже кого-то из власть имущих.
— А ты и за двадцатку не напрягаешься, — насмешливо осадила его пыл Мария, крутя в длинных пальцах салфетку. — В последнем показе вообще играл так, что мне приходилось тебя чуть ли не волоком по сцене таскать за собой!
— Я просто плохо себя чувствовал, — оправдываясь, произнес Михаил, захотел сменить тему и воскликнул с наигранным удивлением: — О, гляди! Сами Сенин и Полонский пожаловали!
— Всем привет, всем привет, всем привет! — послышался громкий тенор, и в зал прошел Андрей Сенин.
Его энергичная и несколько вихляющая походка была хорошо знакома телезрителям. Он вел популярное шоу на одном из московских телеканалов. Этот субъект просто лучился радостью и энергией, громко приветствовал присутствующих и тут же привлек к себе все внимание публики.
— Где мне можно примоститься? Ах вот, у меня же стоит номер! — Он картинно хлопнул себя по лбу, прошел к указанному месту и небрежно опустился на стул.
Потом Сенин вытянул вперед свои кривоватые ноги, главным достоянием которых были модные ботинки. По всей видимости, они стоили очень дорого и были выставлены на всеобщее обозрение именно с целью демонстрации.
Андрею Сенину было уже хорошо за тридцать. На экране он смотрелся молодцеватым бодрячком, однако сейчас этот индивидуум сидел всего лишь в нескольких метрах от Гурова, при ярком освещении и без грима. Полковник смог разглядеть, что вокруг глаз Сенина молниями расползлись глубокие морщины. Уголки его губ уже смотрели вниз. Волосы он явно покрасил в темный цвет и начесал на затылке, поскольку уже сильно поредели.
Гуров сразу же определил Сенина как истерика. Тот изо всех сил старался обратить на себя внимание, манерничал, одежду выбрал самую яркую и кричащую. Все внутри него словно вопило: «Смотрите, смотрите на меня! Правда же, я достоин самого лучшего?»
За ним неторопливо подтянулся другой мужчина, пониже ростом, постарше и весьма упитанный. Он держался гораздо солиднее, сдержанно, с достоинством кивнул присутствующим и молча устроился рядом с Сениным. Это был его соведущий Федор Полонский. Вдвоем они составляли творческий тандем, довольно удачно дополняя друг друга.
Гуров не так уж и часто смотрел шоу с участием этих персон. Он вообще не был поклонником данного телевизионного жанра, однако признавал, что ведущие не лишены таланта. Причем в наибольшей степени, по его мнению, им был наделен именно немногословный и незаметный Полонский.
В отличие от своего велеречивого и юркого коллеги, он говорил редко, но, что называется, метко. По залу Полонский двигался мало, обычно сидел, вальяжно развалившись в кресле, и снисходительно поглядывал на зрителей из-под очков.
Обладая хорошим чувством юмора, Федор Полонский вставлял короткие, но емкие реплики всегда к месту и точно в тему. Он заставлял зрителей не просто тупо хохотать, а улыбаться. Его фишкой была тонкая ирония, объектом которой чаще всего становился именно Андрей Сенин.
Гуров подозревал, что и имидж ведущих, и диалоги были срежиссированы заранее. Однако природного таланта, умения подмечать тонкости характера партнера и подшучивать над ними у Полонского было не отнять.
Поговаривали, что в обыденной жизни Сенина и Полонского связывали очень близкие отношения. Эта сплетня отчасти подтверждалась тем, что оба были холостяками, однако подобные подробности Гурова интересовали меньше всего. Он вообще досадовал, что эта парочка разместилась неподалеку от них, поскольку Сенин по обыкновению тут же принялся трещать без умолку. С первых же минут Андрей изрядно утомил полковника.
Под стать Андрею Сенину была и еще одна женщина, уже не слишком юная, лет за тридцать. Ее волосы были выкрашены в жгуче-черный цвет и крутыми спиральками спускались на плечи. В облике этой дамы было что-то восточное. Худощавая, вертлявая, в каком-то умопомрачительном балахоне, усыпанном блестящими звездами, из-под которого выглядывали худые ноги, обтянутые черными лосинами.
Она тоже разговаривала без перерыва, громко и бесцеремонно, все время спрашивала что-то у кого-либо из гостей, иногда кричала через весь стол. Ей как будто не сиделось на месте, она постоянно вертелась, поправляла свои пышные волосы, покрытые лаком, и умудрялась вести диалог, кажется, со всеми присутствующими.
Это была достаточно известная журналистка Жанна Саакян. Она делала свою карьеру стремительно, агрессивно, при добывании материала не гнушалась никакими средствами. Жанна работала в газете, специализирующейся на подробностях частной жизни знаменитостей. Она пребывала в своей стихии, поскольку была неукротимой сплетницей.
Мария успела шепнуть мужу, что Жанна легко могла бы профессионально заниматься пиаром, как черным, так и белым. В искусстве создания общественного мнения госпожа Саакян вполне могла опередить любое информационное агентство.
Она специализировалась на скандальных новостях и сама была участницей нескольких крутых конфликтов с эстрадными звездами. Потом эти события долго и подробно смаковались в прессе. Гуров полагал, что Жанне такие скандалы были только на руку, способствовали росту ее популярности. Она не только не страдала от них, но даже раздувала намеренно.
