Сев за руль, Лев набрал номер Крячко, надеясь, что тот уже управился в риелторской конторе «Твой дом». Крячко ответил, что картина там прежняя: дверь закрыта, внутри никого нет. Искать Андрея Марычева через адресный стол — дохлый номер.
— Понятно. Можешь возвращаться в управление, — сказал Гуров и тут же подумал, что по поводу таинственной риелторской конторы, занимающейся перебивкой клиентов, логичнее всего поговорить с человеком, который, что называется, ближе всех к теме — то бишь с Виктором Конышевым. По крайней мере, узнать, говорит ли ему что-нибудь название «Твой дом». Да и вообще, прояснить ситуацию со статьей — сколько процентов в ней соответствует истине? Что, если автор статьи не врет и что-то околокриминальное в прошлой риелторской деятельности Конышева все-таки было? А теперь объявились люди, обиженные им в те времена, и просто мстят успешному директору фирмы?
Так или иначе, а прояснить этот вопрос следовало, и он набрал номер Конышева, попросив о встрече. Вчера, за суетой, связанной с кражей и убийством, Лев не стал говорить на эту тему, к тому же, тогда он не обладал сведениями в полной мере — их ему сообщил Крячко только сегодня утром, да и то не досконально.
Виктор Станиславович от встречи не отказался — наоборот, был обрадован звонку и сказал, что готов видеть полковника хоть сейчас.
— Вы у себя в конторе? — уточнил Гуров, поскольку находился поблизости и за короткое время мог подъехать к Конышеву.
— Нет, я еду домой, — сообщил Виктор Станиславович. — Совершенно не могу работать! Понимаете, все валится из рук, голова не соображает — все мысли вертятся вокруг этих чудовищных событий вчерашнего дня. Поэтому я решил, что толку от меня в конторе все равно нет, и поехал домой. К тому же, Лев Абрамович был настолько любезен, что взял на себя переговоры по двум сделкам. Там, слава богу, мое присутствие необязательно. Так что, если хотите, подъезжайте ко мне.
— Вы будете один?
— Ну, дома, скорее всего, только моя дочь. Она нам не помешает. Пишите адрес…
Через двадцать минут Гуров подъехал к двенадцатиэтажному дому из числа новостроек в Сокольниках. Практически сразу он заметил автомобиль Конышева. Виктор Станиславович только что припарковал свой «Лексус» у одного из подъездов и теперь выходил из машины. Он пожал руку Гурову, и тот увидел в глазах Конышева немой вопрос. Но не стал ничего говорить, так как пока не имел какой-либо определенной информации.
Они поднялись на лифте на шестой этаж, и Конышев уже протянул руку с ключами к замку, чтобы отпереть его, как вдруг удивленно замер со словами:
— Странно, дверь не заперта…
Он толкнул дверь и прошел в квартиру, крикнув:
— Рита! Ты дома?
В квартире послышался какой-то шорох, доносившийся из гостиной. Конышев направился туда, вошел и стал озираться по сторонам. Вдруг из угла комнаты в прихожую метнулась какая-то тень, чуть не сбившая его с ног.
Тень, оказавшаяся высокой, долговязой фигурой, мчалась прямо на Гурова и стремилась выскочить в незапертую дверь. Лев среагировал мгновенно: выставив вперед ногу, преградил путь бежавшему, и фигура рухнула в прихожей, длинными ногами задев тумбочку, с которой с грохотом повалились вещи.
Гуров быстро наклонился и нанес удар по шее лежавшего, чуть ниже затылка. Затем схватил его руку — в ней было что-то зажато, и сильно дернул ее. Лежавший взвыл, а Лев, увидев в его руке пачки денежных купюр, крикнул:
— Виктор Станиславович!
Конышев уже спешил в прихожую, оправившись от первоначальной растерянности.
— Ничего себе! — воскликнул он. — Меня и дома пытались ограбить?! — И подскочил к человеку, руку которого Гуров продолжал держать вывернутой.
Тот голосил во весь голос, не стесняясь в выражениях. Конышев заглянул ему в лицо, вдруг побледнел и, заикаясь, проговорил:
— Т-ты?.. Ты посмел заявиться в мой дом? Я же тебе русским языком сказал, чтобы ты сюда не приближался!
— Вы его знаете? — спросил Гуров.
— Знаю… — тяжело дыша, чуть ли не с ненавистью ответил Конышев. — Только лучше бы не знать. Это знакомый моей… — Он вдруг осекся и побледнел еще больше: — А где Рита?
На этот вопрос ответа не было, и Конышев побежал к двери, располагавшейся справа, — туда, где, видимо, находилась комната его дочери.
Гуров, тем временем достал наручники и пытался надеть их на пойманного парня. Из комнаты, в которой скрылся Конышев, донесся отчаянный крик, и Гуров, поняв, что там его поджидает еще один неприятный сюрприз, быстро приковал парня за руку к ручке входной двери, а сам бросился в комнату.
Конышев стоял на коленях перед широким диваном. На нем плашмя, глядя вытаращенными глазами в потолок, лежала девушка, прямые каштановые волосы которой разметались по подушке. Едва Гуров бросил на нее взгляд, как сразу понял, что девушка мертва, рука его автоматически потянулась к телефону…
— «Скорую», «Скорую» быстро! — вопил Конышев, легонько хлопая девушку по щекам, а Гуров уже щелкал кнопками, хотя понимал, что это бесполезно.
Тем не менее повинуясь выработанному правилу, он шагнул вперед и взял ее за руку. Пульса не было. Глаза у девушки словно грозились вылезти из орбит, язык высунулся наружу и завалился на сторону. Слипшаяся прядь волос попала в рот. На шее виднелись багровые кровоподтеки. Судя по всему, ее задушили…
Он внимательно осмотрелся. Ничего похожего на удавку не заметил и решил предоставить опергруппе заниматься поисками улик. Сейчас же на его попечении был Конышев, который, кажется, чуть не тронулся умом, а также неизвестный парень в прихожей. Судя по звукам, которые оттуда доносились, он отчаянно пытался освободиться, но это было просто нереально.
Гуров выпрямился, положил руку на плечо Конышева и тихо произнес:
— Сейчас приедет группа. Это ваша дочь?
Конышев поднял на него лицо, и Лев был изумлен тем, как оно изменилось. Цвет стал каким-то тускло-серым, нос словно заострился, а глаза стали больше. Виктор Станиславович, что называется, на глазах спал с лица.
— Да, это моя, моя дочь, — скороговоркой выговорил он, продолжая трясти девушку за плечи. — Рита… Рита! Господи, ну где же ваша «Скорая», почему она так долго едет? Они же могут не успеть!
Гуров попробовал взять его за руку и увести от тела дочери, но Конышев был словно невменяем. Он чуть ли не вцепился в спинку дивана, словно это была единственная нить, еще хоть как-то связывавшая его с дочерью, которую он боялся отпустить… Он так и простоял возле дивана, не слушая ничего и лишь повторяя: «Ну скорее же, скорее!»
Только когда послышались шаги из прихожей, когда в комнату вошел врач с чемоданчиком в руке и прошествовал к дивану, когда он оттянул веко девушки и коротко произнес «конец», Виктор Станиславович, кажется, понял, что сопротивляться неизбежному бесполезно.
Он как-то сразу поник, плечи его опустились, и он заковылял к двери, ухватившись по пути за косяк, чтобы не упасть. Гуров подошел к нему и поддержал за плечо. Конышев слабо кивнул.
— Лев Иванович, а это что у вас тут за кадр? — раздался из прихожей голос одного из оперативников.
Эта реплика словно напомнила о чем-то Конышеву, он вдруг переменился в лице, в нем появилась злоба и ненависть, и он бросился в прихожую, вцепившись обеими руками в горло прикованного к двери «кадра».
— Ах ты, гад! — шипел он, сжимая руки все сильнее. — Подонок, мерзавец, ты на мою дочь руку поднял, я же тебя своими руками задушу!
Гуров с оперативником с обеих сторон пытались разжать руки Конышева, одновременно увещевая его не совершать глупостей. Парень хрипел и дергался, свободной рукой стараясь ухватиться за пальцы Конышева, впившиеся в его горло смертельной хваткой. Наконец Гурову удалось справиться с обезумевшим от горя отцом, и он вместе с оперативником оттащил его от парня.
— Воришка один, — отдуваясь, проговорил он, запоздало отвечая на вопрос оперативника. — За деньгами залез. Я у него их в руке нашел. Вот, смотрите.
Оперативник быстро пересчитал деньги — их оказалось около двадцати тысяч.
— Это ты, гад, чтобы деньгами моими воспользоваться, Риту убил? — простонал Конышев.
— Я… Не убивал, — проговорил парень слабым голосом. — Она до меня уже такая… лежала…
— Не убивал? А кто, по-твоему, ее убил, кто?! Ты, мразь, всю жизнь ей испортил, а теперь окончательно в могилу свел? — Конышев повернулся к Гурову и продолжил торопливо, брызгая слюной: — Он же в шкафу у меня шарил — там, где я деньги держу на повседневные расходы! Вон, дверка до сих пор открыта! А как услышал, что мы пришли, в угол забился, сбежать хотел, не знал, что нас двое! Он Рите голову задурил, разжалобил, вот она его и пустила, глупенькая, по доброте душевной! А он вон чем отплатил!
— Чем разжалобил? — уточнил Гуров.
