– Да. Я все организовала, как смогла…
– Вот именно, как смогла, – презрительно фыркнула Арбенина. – А нужно организовывать так, как надо, как должно быть, а не как ты смогла, то есть кое-как. Когда следующие гастроли?
– Труппа сейчас в Иркутске, там пять спектаклей, потом прямо оттуда они должны ехать в Новосибирск, потом в Красноярск, в Томск, оттуда – в Кемерово. Большой тур по Сибири.
– Вот и покупай билет, лети в Иркутск и включайся в работу, – посоветовала Евгения Федоровна. – Что будет – то будет, а люди, твои коллеги, не должны страдать. Им нужно жить, работать и кормить семьи. При чем тут Лев Алексеевич? При чем тут твое личное горе? Как только что-то изменится, ты в ту же секунду можешь вылететь в Москву. Не нужна ты здесь сейчас, пойми это! Тебе надо деньги заработать, чтобы подготовиться к будущему. Это же Льву Алексеевичу нужно в первую очередь, вот и постарайся ради него. Представляешь, сколько тебе потребуется денег, если он вернется домой инвалидом? А если, не дай Бог, скончается? Ты хоть знаешь, сколько нынче стоят достойные похороны?
Елена, уже вроде бы успокоившаяся, снова заплакала.
– Я не могу об этом думать…
– А надо. Надо думать. И готовиться надо. Смерть, морг, гроб, венки, похороны, могилы – это все элементы нашей жизни, от которых никому еще не удалось скрыться и спрятаться. Все через это проходят. И тебе придется, рано или поздно.
Домой Арбенина возвращалась глубокой ночью. Она очень устала от разговора с Еленой, но в то же время была довольна: ей казалось, что она сумела встряхнуть бедную девочку и направить ее по конструктивному пути. В последние двое суток, после разговора с Каменской Евгения Федоровна много думала о возможности собственной внезапной смерти. Нельзя сказать, чтобы мысли были приятными и веселыми, это только перед своими коллегами она бодрилась, на самом деле страх поселился в ней с первого же мгновения, как только ей сказали, что могут быть еще жертвы. Она пыталась представить себе, как кто-то подкрадывается сзади и бьет ее чем-то тяжелым по голове, и… Что? Она умрет? Или, как Богомолов, впадет в кому и окажется в реанимации, и будет лежать там сутками, неделями, месяцами с непонятным исходом, слабеющая, с зондами и трахеостомой, подключенная к аппаратам? Нет, нет и нет! Лучше сразу умереть. Даже если выживешь после такой травмы, то прежней жизни уже не будет, а в таком случае пусть лучше вообще не будет никакой. Другая жизнь Евгении Федоровне Арбениной, народной артистке России, не нужна.
Этот вторник выдался не по-осеннему солнечным, хотя и холодным. У Ирины Савенич было запланировано выступление перед отдыхающими в пансионате, которым руководил ее муж Коротков, и она хоть и не без труда, но вытащила-таки Настю и Чистякова с собой за город. Настя, конечно, не забыла о своем обещании поехать, данном за две недели до этого, но в последний момент что-то заленилась, ей захотелось поваляться дома на диване, поспать, побездельничать, ну, в крайнем случае – поработать. Однако Чистяков проявил завидную твердость.
– Во-первых, ты обещала, и одним этим уже все сказано, – заявил он. – Во-вторых, ты бледная и заморенная, тебе надо воздухом подышать. И в-третьих, дай своему мальчику дух перевести. Я же помню, как все было, когда ты служила.
– И как же? – прищурилась Настя, натянув одеяло до самого носа.
– А ты все время ныла, что невозможно заниматься несколькими делами одновременно, потому что мозги не успевают перестраиваться с одного массива информации на другой. Было?
– Ну, было, – неохотно согласилась она. – И что с того?
– А твой мальчик тоже служит, и у него, кроме вашей общей театральной эпопеи, наверняка в производстве еще куча всего другого, а ты ему вздохнуть не даешь, таскаешь за собой по театру каждый день с утра до ночи. Совесть-то поимей, подруга.
– А вот и не каждый, – возмутилась она. – Я его в прошлый вторник не трогала. И сегодня отпустила. И, между прочим, вчера мы тоже не встречались. Я в театре одна была.
Она слукавила и испуганно зажмурилась. Интересно, Лешка обратит внимание на ее невинную ложь?
– А кто вчера каждые десять минут звонил тебе и спрашивал, надо или не надо? Ты-то в театре отсиделась, лентяйка, а он торчал за компьютером вашего потерпевшего и смотрел, нет ли там чего интересного. Ну, что ты на меня так затравленно смотришь? Ты же сама мне это сказала вчера. И про компьютер, и про то, как он тебе звонил. Врала?
– Нет, правду говорила.
– Закончил он с компом возиться?
– Сказал, что закончил.
– Ну и пусть занимается своими делами, оставь ты парня в покое хоть на один день, у него и без тебя руководителей хватает. Позвони Сережке Зарубину и скажи… Нет, – спохватился Алексей, – я сам позвоню, а то ты еще что-нибудь не то скажешь.
Он быстро схватил телефон и нашел в записной книжке номер Сергея.
– Серега, ставлю тебя в известность, что Аськи сегодня целый день не будет, можешь спать спокойно, я ее увожу за город, – заявил он. – И мальчику своему передай, что руководящих указаний ему сегодня не поступит. Что? А при чем тут это? Извини, друг, на труп Лесогорова она не нанималась, ее подрядили только на Богомолова, или как там его… Ах, вот как? Тогда слушай, что я тебе скажу: моя жена – женщина в возрасте, она не может работать, как стальная машина, ей нужен отдых. Да? А нечего было ее на пенсию отправлять в пятьдесят лет, если ты считаешь, что она еще молодым фору даст. Не ты отправлял? А мне один черт, отправляла система, а ты – ее полномочный представитель. Короче, подполковник, моей жены для тебя сегодня нет и до завтра не будет. Усвоил? Обнимаю.
Настя вылезла из-под одеяла и нашарила ногами тапочки.
– Ну и злыдень же ты, – сердито сказала она. – Назвать меня женщиной в возрасте! Да как у тебя язык повернулся?
– Легко, – с улыбкой ответил Алексей. – Он у меня вообще подвижный. Давай умывайся, собирайся, позавтракаем и двинемся. Очень Юркиных шашлычков хочется.
Они долго выбирались из Москвы по утренним пробкам, зато потом, за МКАДом, дорога до самого пансионата оказалась свободной. Настя сидела рядом с мужем на переднем сиденье и смотрела по сторонам. Любоваться было особенно нечем, деревья уже все облетели, а снег еще не выпал, и пейзаж выглядел голым и каким-то неприкаянным, но она все равно смотрела, одновременно перебирая в уме все, что удалось узнать за последние дни. Настя Каменская не умела останавливаться, пока работа не закончена.
Юру Короткова она не видела несколько месяцев, хотя регулярно общалась с ним по телефону, и очень удивилась, увидев, как он округлился и раздался в талии.
– Так в коня корм, – рассмеялся Коротков. – Зато цвет лица какой, а? Я никогда в жизни не проводил столько времени на свежем воздухе. А тут приходится постоянно из корпуса в корпус бегать. Да и на территории все время какие-нибудь работы ведутся, приходится наблюдать и контролировать.
Мясо уже было замариновано, и Ирина, при-ехавшая еще накануне, колдовала над мангалом, раздувая угли.
– А Дашка где? – спросил Юрий. – Она же собиралась.
– Едет, – успокоила его Настя. – В Москве жуткие пробки, наверное, никак выбраться не может, мы по Ленинградке еле ползли.
Когда приехала Даша с детьми, Коротков моментально пристроил маленькую дочку в детскую группу, а старший, Саня, остался с ними. Шашлык удался, неторопливая прогулка по территории доставила Насте огромное удовольствие, и она уже забыла, как еще несколько часов назад не хотела ехать и собиралась променять эту радость на тупое лежание на диване. Все-таки какой Чистяков молодец!
– Ириша, – обратилась она к жене Короткова, – я в последние дни много общалась с актерами и обратила внимание, что ты на них как-то мало похожа.
– Это в чем же? – удивилась Ирина. – Толстая, что ли?
– Ну перестань, – рассмеялась Настя. – По-моему, у тебя просто комплексы. Понимаешь, я задаю им вопросы, а они рассказывают мне совершенно о другом. Увлекаются, отвлекаются, уносятся мыслью куда-то… Вместо ответа на свои вопросы я получаю повести о них самих. Это что, у всех так? Или мне просто не повезло? Ты же совсем не такая, а я тебя много лет знаю.
– Понимаешь, Настюша, я – не показатель, – задумчиво ответила Ирина Савенич. – Меня воспитывали две ни на кого не похожие женщины, уникальные, неповторимые. И хотя я плохо поддавалась воспитанию, кое-какие результаты все-таки налицо. Мне очень повезло, что они были в моей жизни. Впрочем, одна из них никуда не делась и до сих пор меня воспитывает, если успевает. – Она хитро улыбнулась. – Но, в силу ее и моей занятости, времени на это остается мало. А в целом мы, актеры, действительно очень эмоциональны и любим поговорить. Как правило – о себе. Между прочим, именно поэтому нам так нравятся творческие вечера. Стоишь на сцене один, никаких тебе партнеров, которые могут оттянуть внимание на себя, и отвечаешь на вопросы, рассказываешь о себе. Мечта!
