– Я еще хотела спросить: это правда, что артисты – люди зависимые и их это ломает?
Ирина задумчиво помолчала, сломала веточку на кусте, мимо которого они проходили, и зажала ее губами.
– Это правда, – наконец ответила она. – Знаешь, что самое страшное в нашей профессии? Когда телефон молчит. Вот ты снялся в фильме, говорят, что удачно, тебя хвалят, у тебя все получилось, и кажется, что завтра начнется новая жизнь, что тебя станут рвать на части, приглашать всюду, снимать… А телефон молчит. Месяц молчит, два, три… Никто никуда тебя не зовет, даже на пробы не приглашают. И ты не понимаешь, сколько еще это продлится, и позовут ли вообще когда-нибудь куда-нибудь. Если ты работаешь в театре – это одна песня, и такое молчание можно как-то пережить, хотя тоже тяжело, потому что… ну, в общем, тяжело. А если ты не в труппе, то вообще караул. И тут самое главное – уметь ждать, верить и надеяться. Актер, который не умеет ждать и надеяться, не сможет много лет быть актером, он или сопьется, или сколется, или уйдет из профессии.
– То есть для того, чтобы быть артистом, надо, с одной стороны, быть темпераментным и эмоциональным, а с другой – терпеливым и упорным? – уточнила Настя.
– Совершенно верно. Ты очень точно сформулировала.
– Но ведь это же невозможно! Терпение и упорство, умение ждать и верить несовместимы с бурным темпераментом и эмоциональностью, это же из разных опер, – удивилась Настя.
– И это верно, – засмеялась Ирина. – Вот поэтому много кто хочет стать актером, а становятся ими единицы. Когда я говорю «становятся», то имею в виду, что человек не только получает актерское образование, но сохраняет себя психически здоровым на протяжении долгих лет и при этом активно работает в профессии. Думаешь, почему актеры так много пьют? Да потому, что никакие нервы не выдерживают такой жизни. Но, вообще-то, артисты разные, как и все люди. Не надо равнять всех под одну гребенку.
– А режиссеры?
– Режиссеры? – переспросила Ирина. – Ты имеешь в виду, все ли такие, как Лев Алексеевич Богомолов? Отвечаю: далеко не все. И не все кричат и матерятся, среди режиссеров очень много спокойных и уравновешенных людей. Ты же сама меня учила когда-то, что все люди разные. Вот и мы тоже очень разные. Я с твоим Богомоловым никогда дела не имела, он же кино не снимает, а я в театре не играю, но наслышана, конечно. Так вот он – нежный цветок по сравнению с некоторыми деятелями. Не знаю, как в театрах, а про съемочную площадку могу сказать ответственно: есть такие режиссеры, от которых все рыдают, а есть такие, которые к своей группе относятся с вниманием и уважением, особенно к актерам, любят нас и считаются с нами.
– У меня еще вопрос. Ты про Михаила Львовича Арцеулова что-нибудь слышала?
– Про Арцеулова? Ну, я с ним один раз снималась, у него была главная роль, а у меня – роль второго плана. А что ты хочешь узнать?
– Меня интересует его сексуальная жизнь, – пояснила Настя.
– Как у всех, – пожала плечами Ирина. – Михаил Львович настоящий мужик, у него девиз: ни одной юбки мимо.
– То есть он не голубой?
– Да Бог с тобой! – расхохоталась Ирина. – Кто угодно, только не он. И потом, он дважды был женат и сейчас живет в гражданском браке с… Господи, как же ее… Ведь знала!
– Да ладно, не вспоминай, – Настя махнула рукой. – Будет нужно – я и сама узнаю.
– А с чего ты взяла, что Арцеулов голубой? Тебе так показалось или кто-то сказал?
– Арбенина намекнула.
– Арбенина?! – Ирина выразительно закатила глаза. – Ну, Настя, ты же здравый, умный человек, разве можно верить тому, что говорит такая актриса, как Арбенина?
– А что? – насторожилась Настя. – С ней что-то не так? Тебе что-то известно о ней?
– И о ней, и о любой другой актрисе ее возраста, статуса и положения. Подумай сама: в кино ее уже давно не снимают, остался только театр, но в театре ролей для возрастных актрис очень мало. Конечно, ей дают играть все, что можно, но ведь этого «можно» – чуть, капля. Она одинока, у нее нет ни мужа, ни детей. Правда, я слышала, что у нее есть любовник, но такой замшелый, что это скорее друг. Чем ей заняться? Ей же скучно, пойми это, скучно! И вдруг такая оказия: преступление.
– Даже два.
– Тем более! Сыщики пришли, настоящие, из милиции, вопросы задают, и главное – слушают. Ну как тут не соблазниться! Настюша, не мне тебя учить, ты свое дело знаешь лучше многих, но, имея дело с театром и с артистами, ты должна все время иметь в виду: им нужно внимание. Любой ценой. Они даже соврать могут, лишь бы вызвать к себе интерес и заставить слушать. Нет, дорогая моя, насчет Арцеулова даже и не думай. А про то, что Арбенина намекала, – забудь.
Пока они бродили по ухоженным, обсаженным кустами дорожкам, Настя задала Ирине еще множество вопросов про актеров, режиссеров и театральную жизнь, но ответы не пролили ни капли света на совершенные преступления.
К вечеру солнце скрылось, и стало холодно, так что ужином Коротков кормил своих гостей в маленьком банкетном зале. В восемь вечера начался творческий вечер Ирины Савенич, Настя с Алексеем сидели в первом ряду вместе с Коротковым, Дашей и ее детьми. Настя наблюдала за Ириной и все время вспоминала ее слова: ты одна на сцене, партнеров нет, никто не оттягивает на себя внимание, и отвечаешь на вопросы о себе. Мечта!
Весь следующий день Настя и Антон снова провели в театре, и снова безрезультатно. Никто не видел никого, кто поднимался бы по лестнице в сторону служебной квартиры во время спектакля. Ближе к вечеру ей позвонили и сообщили, что расшифровка стенограмм готова.
– Вам распечатать? – спросила женщина на том конце провода.
– Не нужно, я сама распечатаю, если потребуется. До которого часа удобно к вам подъехать забрать работу?
– Я не ложусь до двенадцати.
На этот вечер Настя с Антоном запланировали понаблюдать во время спектакля за передвижениями в районе прохода от фойе через неохраняемую дверь к лестнице, ведущей в квартиру. Кто обычно по вечерам здесь бывает, кто куда ходит, появляются ли здесь зрители и так далее. Уйти раньше десяти вечера не удалось, и на Юго-Западе Настя оказалась только в двадцать минут двенадцатого. Забрав диск с материалом, она поехала домой, чувствуя, что засыпает на ходу. «Не буду сегодня читать, – решила она. – Я такая сонная, что толку от такого чтения все равно не будет, все самое главное пропущу, если оно вообще там есть, это главное… А скорее всего, ничего в этих стенограммах нет. Прочту завтра, вот прямо с утра встану и прочту, все равно мы с Антоном договорились начинать после обеда, у него какие-то дела…»
Дома Настя сразу же вынула диск из сумки, положила рядом с компьютером и отправилась в душ. Она так устала, что даже есть не хотела.
– Ася, – в ванную заглянул Алексей, – что за диск валяется на столе? Его куда-то убрать или можно выбросить?
– Это я принесла, – ответила она, не открывая глаз, потому что по лицу стекали горячие струи.
– И что на нем?
– Стенограммы репетиций.
– А это что такое? – удивился Чистяков.
– Ну, сидит человек на репетиции и дословно записывает, кто что сделал и кто что сказал.
– И зачем это надо?
– Да Бог его знает. Наш потерпевший этим увлекался. Вот хочу почитать, может, там что-то интересное есть.
– А можно мне тоже почитать? – попросил он. – Я же никогда не был в театре на репетиции, а мне страшно любопытно, как это происходит.
– Читай, – разрешила Настя, обильно поливая губку гелем для душа, – я все равно сегодня уже работать не буду, спать хочу смертельно. Завтра с утра начну читать. Да, Леш, – спохватилась она, – если найдешь там что-нибудь, не относящееся к репетиции, сделай закладочку, ладно?
– А ты спать собираешься? Тогда я на кухне почитаю, на твоем ноутбуке, чтобы тебе в комнате не мешать.
– А его сделали? – обрадовалась Настя. – Ты привез? Спасибо тебе, солнышко!
Она домылась, почистила зубы и рухнула в постель. Ей казалось, что прошло много времени, чуть ли не полночи, когда она проснулась, сперва даже не поняв, что ее разбудило. Какие-то странные звуки… За стеной хохотал Чистяков. Громко, сладко, упоенно, повизгивая и похрюкивая, как хохотал только в далекой молодости.
Настя сползла с дивана и, завернувшись в одеяло, побрела на кухню.
– Леш, ты чего? – укоризненно спросила она.
Алексей долго не мог успокоиться, тыкал пальцем в экран компьютера, набирал в грудь побольше воздуха и снова разражался хохотом. Наконец ему удалось справиться с душившим его смехом.
– Я тебя разбудил? Ну прости, Асенька, но это выше моих сил! Почитать тебе вслух? Или подойдешь и сама почитаешь?
Она взгромоздилась на стул, подобрав одеяло, чтобы оно не лежало на полу, отхлебнула чай из чашки мужа и потребовала:
– Читай вслух, только с выражением. Раз уж я все равно проснулась, так хоть удовольствие получу.
– Ну, слушай. «Автор: «Вы неправильно говорите, не «доказательная» база, а «доказательственная». У меня в тексте написано: «доказательственная база». А вы вслед за всеми СМИ говорите «доказательная», это неправильно, это безграмотно». Колодный: «Зато так удобнее произносить, ваша доказательственная база на язык не ложится. Да мало ли безграмотного в повседневной жизни – и ничего, никто не сдох. Вот я, например, недавно видел объявление на витрине магазина: «КОЖГОЛОНТИРЕЯ, ОКССЫСУАРЫ». И ведь никто не снял, все читают и ржут. Нет, правда, Артем, пусть будет «доказательная» база, так легче произносить».
