— Так вам тоже досталось? Не мне одной?
— Хотите честно? — Он откинулся на стуле. — С тех пор как началась эта заварушка, я вкалываю по восемнадцать часов, и кое-кому не мешало бы сказать хоть пару ласковых слов. А вместо этого меня гонят в шею. Вот пусть сам и разбирается с камерами видеонаблюдения. И работает сверхурочно. Не знаю, как вы, — он поднял кружку с пивом, — но лично я сегодня отдыхаю.
После той майской ночи Фли несколько раз сталкивалась на работе с Полом Проди — один раз, когда ее команда прочесывала каменоломню в поисках машины Симоны Блант, и еще несколько раз в здании, где ППР соседствовало с патрульной полицией. Проди производил на нее впечатление этакого качка, которого всегда можно встретить в мокрой найковской футболке на пути из тренажерного зала в душевую. Она следила за ним со стороны, избегая вступать в разговоры, и после месяцев наблюдения пришла к твердому выводу, что он понятия не имел, какой груз лежал в ее багажнике в ту злополучную ночь. Но тогда он еще служил в дорожном патруле, а сейчас он в подразделении по расследованию автомобильных аварий, что дает ему больше оснований мысленно вернуться к той ночи. Ее мучил вопрос, насколько приоритетным для ПРА является дело Китсон и на каком уровне им занимаются. Понятно, об этом не спросишь вот так с бухты-барахты.
— Восемнадцать часов в день? Тут любой загнется.
— Иногда удается прикорнуть на диванчике.
— А… — она постаралась задать вопрос как бы между делом, чтобы в нем не ощущалась личная заинтересованность. — А сколько у вас вообще живой силы… ну, в смысле, людских ресурсов? На другие дела хватает?
— Я бы не сказал.
— Не сказали бы?
— Нет. — В его голосе прозвучала некоторая осторожность, словно он понял, что его прощупывают. — Мы не ведем другие дела. Только это. Угонщик. А что?
Пожав плечами, она выглянула в окно, вдруг заинтересовавшись каплями дождя, стекающими с побегов глицинии, что висели за рамой.
— Просто подумала, что восемнадцатичасовой рабочий день — это не подарок. А личная жизнь?
Проди носом втянул в легкие воздух.
— Однако. Вот что я вам скажу. Не смешно. Вы женщина умная, но что касается чувства юмора, то тут у вас пробел, уж извините.
Она снова перевела на него взгляд, озадаченная этим тоном.
— Простите?
— Я говорю, не смешно. Хотите надо мной посмеяться — пожалуйста, на расстоянии. — Он запрокинул голову и осушил кружку одним глотком.
У него на шее выступили красные пятна, похожие на сыпь. Он со скрипом отодвинул стул и поднялся.
— Эй! — Она протестующе подняла руку в попытке его остановить. — Подождите. Мне это не нравится. Я что-то не то сказала, но что именно?
Он надел и застегнул куртку.
— Господи. Приличный человек по крайней мере объяснил бы, что я такого сказала. Нельзя же так, ни с того ни с сего.
Проди пристально на нее посмотрел.
— Что? Ну? Что я не так сказала?
— Вы действительно не понимаете?
— Нет. Я действительно не понимаю.
— В подразделении подводного розыска не звучат тамтамы?
— Тамтамы?
— Мои дети…
— Ваши дети? Я… — Она закрыла глаза рукой. — Вы меня запутали. Окончательно. Ей-богу.
Он вздохнул.
— У меня нет личной жизни. Давно. Я уже много месяцев не видел жены и детей.
— Но почему?
— Наверно, потому, что я бью жену. И издеваюсь над детьми. А!
Он снял куртку и снова сел. Красные пятна на шее постепенно бледнели.
— Наверно, потому, что я избил своих детей до полусмерти.
Фли засмеялась, решив, что он валяет дурака, но, осознав свою ошибку, сделалась серьезной.
— О господи, — пробормотала она. — Так это правда? Вы били жену? Издевались над детьми?
— Если верить моей супруге. Ей все поверили. Я уж и сам задумался.
Фли молча на него смотрела. Он был так коротко острижен, что даже череп просвечивал. Ему запрещено видеться с собственными детьми. Ничего общего с делом Мисти Китсон. Ее слегка отпустило.
— Тяжелая ситуация. Мне очень жаль.
— Да ладно.
— Клянусь, я ничего не знала.
— Что ж. Зря я, значит, спустил на вас собак. — За окном шел дождь. В пабе пахло хмелем, конским навозом и винными пробками. Из погребов доносился грохот сдвигаемой пивной бочки. В зале, кажется, стало теплее. Проди потер ладони. — Еще по одной?
— Пива? Смотрите сами, а я… — она взглянула на свой сидр, — лимонад или кока-колу.
Он рассмеялся.
— Лимонад? Боитесь, что я вас снова стану проверять на алкоголь?
— Нет. — Она смерила его взглядом. — С какой стати мне так думать?
— Не знаю. Мне показалось, что после той ночи вы меня невзлюбили.
— Ну… было дело.
— Вот. С тех пор вы меня избегаете. До этого вы всегда меня приветствовали при встрече. А затем вдруг… — Он провел ладонью по лицу сверху вниз, показывая, что превратился для нее в человека-невидимку. — Признаюсь, это меня задело. Но и я с вами обошелся жестко.
— Нет. Справедливо. На вашем месте я бы поступила так же. — Она постучала пальцами по кружке. — Хоть я и не была пьяна, но вела себя по-идиотски. Неслась как на пожар.
Она улыбнулась. И он в ответ. В тусклом луче из окна плясали пылинки над баром. А еще высветились белесые волоски на руке Проди. Симпатичные руки. У Кэффри они жилистые, покрытые темным ворсом. У Проди же светлее и мясистее. Надо думать, мягче на ощупь.
— Так что, лимонад?
До нее вдруг дошло, что она слишком пристально его разглядывает. Улыбка сразу слетела с ее губ, лицо онемело.
— Извините. — Она встала на нетвердых ногах и направилась в дамскую комнату. Закрывшись в кабинке, она пописала, потом вымыла руки и подставила их под сушилку. Тут она поймала в зеркале свое отражение. Она подалась вперед, чтобы лучше себя разглядеть. Щеки раскраснелись после холода и выпитого сидра. Вены на руках, на ногах и на лице набухли. Она воспользовалась мини-душевой в передвижном вагончике, но, так как там не было фена, волосы высохли сами собой и теперь торчали блондинистыми жгутами.
Она расстегнула верхние пуговицы на блузке. Здесь никаких красных пятен. Ровный постоянный загар, сохранившийся еще с тех времен, когда она, маленькая девочка, занималась на каникулах дайвингом вместе с мамой, папой и Томом. Перед глазами всплыл взбешенный, орущий на нее Кэффри. Приятным в обращении его трудно было назвать, и все же подобная ярость казалась необъяснимой. Она застегнула блузку и оглядела себя в зеркале. Подумав, все же расстегнула верхние две пуговицы, слегка открыв декольте.
Проди сидел в баре за столом, перед ним два лимонада. Он сразу заметил расстегнутые пуговицы. Повисла пауза, оба испытывали неловкость. Он посмотрел в окно, затем снова на нее, и ей сразу все стало ясно. Она не совсем трезва и выглядит нелепо с выглядывающими сиськами, колесо вот-вот отвалится, и она окажется в канаве, из которой непонятно как выбираться. Отвернувшись, она поставила локти на стол, чтобы прикрыть декольте.
— В ту ночь это была не я, — сказала она. — За рулем.
— Не понял?
Вышла глупость. Она не собиралась делать никаких признаний, а рот открыла, чтобы побороть смущение.
— Это был мой брат. Я никому не говорила. Он был пьян, в отличие от меня, почему я его и прикрыла.
Проди помолчал. Потом прочистил горло.
— Хорошая сестренка. Мне бы такую.
— Нет. Я поступила глупо.
— Да уж. Не повод для защиты. Повышенное содержание алкоголя в крови.
Бла-бла-бла, подумала она про себя. Если б ты узнал, от чего я на самом деле его защитила, то обвинение в превышении алкоголя показалось бы тебе цветочками. У тебя бы сейчас глаза вылезли из орбит. Она одеревенела. Лицо пылало. Хорошо, если он ничего не заметит.
Принесли еду, и это их выручило. Свиные сосиски с картофельным пюре. И с краю на тарелке — красные маринованные луковки, как непрозрачные стеклянные шарики. Проди ел молча. Подумав, что, может быть, он еще не отошел, она решила дать ему время и просто наблюдала. Потом они поговорили на другие темы — о ее подразделении, о дорожном инспекторе, который в тридцать семь лет умер от сердечного приступа прямо на семейной свадьбе. В половине второго, покончив с едой, Проди поднялся. Фли чувствовала усталость, голова распухла. Хотя дождь прекратился и выглянуло солнце, на западе собирались новые тучи. На известковом грунте парковки виднелись желтые лужицы. Не доходя до своей машины, она остановилась у парапета над восточным порталом туннеля и обратила взор к темной воде канала.
— Там ничего нет, — сказал Проди.
— Все-таки что-то здесь не так.
— Держите. — Он протянул ей визитку со своими телефонами. — Если вспомните, что именно, дайте мне знать. Обещаю на вас не орать.
— Как Кэффри?
— Как Кэффри. Может, поедете домой, отдохнете? Дадите себе передышку?
