У Давыдова в кармане запел мобильник. Он машинально дернул рукой, чтобы достать трубку, но резкая боль в запястье заставила его застонать. Давыдов побледнел от бессилия, но потом все же преодолел боль и каким-то сверхусилием сумел добраться до телефона.
– Да! – зло бросил он в трубку. – Я слушаю!
– Алексей Петрович! – в большом волнении обратился к нему его собственный бухгалтер. – Я тут с ног сбился, вас разыскиваю. Вы где? Тут счета пришли и от поставщиков прайс-листы. Они взвинтили цены на десять-пятнадцать процентов! А по счетам вообще отдельный разговор…
– Я занят! Понимаете? Занят! И попрошу больше мне не звонить! Когда будет нужно, я сам вас извещу! – он резким движением сунул телефон в карман.
– А вот это зря! – сочувственно заметил Пашка. – Тебе нельзя сейчас нервничать. Нервный человек всегда вызывает подозрения. То есть легкая взволнованность, вызванная гибелью знакомого человека, не противопоказана, но, пожалуйста, без вспышек эмоций. Нельзя привлекать к себе внимание, Леша!
– Ты, кажется, окончательно записал меня в сообщники? – мрачно проговорил Давыдов.
– В партнеры, Леша, в партнеры, – поправил его Пашка. – Помнишь, как Леня Голубков говорил? И если ты взвесишь все, пропустишь, так сказать, через свой аналитический мозг, то поймешь, что иного выхода у тебя нет. Ну, то есть не совсем так – выход, конечно, есть, но он тебе не понравится, этот выход. Придется через этот выход в наручниках идти, с низко опущенной головой, понимаешь?
– Это еще не факт, – упрямо сказал Давыдов.
– Это более чем факт, – возразил Пашка. – Ведь если ты выберешь этот вариант, тебе придется сдать меня, а я буду держаться своей линии – заказчик убийств ты. У меня теперь и доказательство имеется материальное – твои деньги. Ментам будет несложно доказать, что это твои деньги. Надеюсь, об этом ты догадываешься?
Давыдов похолодел. Вчера вечером он снял эти деньги со своего счета в банке и там же обменял их на доллары. Доказать это ничего не стоит. Он пропал – ловушка захлопнулась.
– Так вот оно что! – проговорил он медленно. – Вот, значит, что ты задумал! Спасибо, дружок драгоценный! Я думал, что встретил Пашку Сенчукова, Ковбоя, веселого доброго парня, а встретил…
– Чудовище, – подсказал Пашка. – Ну ты же знаешь, что в одну реку нельзя войти дважды. Никогда не возвращайтесь в прежние места… Так, кажется? Кто тебе велел выходить в тот раз из машины? Проехал бы себе мимо, белый и пушистый, и горя бы не знал. Оттяпал бы сейчас у тебя Величко фирму, и стал бы ты свободным художником без гроша в кармане – зато какие впечатления! И какое самоуважение! Увы, все это уже в прошлом. Как говорится, Аннушка уже разлила масло… Так что ты выбираешь, Леша, – партнерство ради прогресса или лесоповал? Решать ты должен сейчас. Времени совсем не осталось.
– Если я скажу «нет», ты меня прикончишь? – спросил Давыдов. – Как Савелия? Наверняка эту машину ты угнал. Выстрелишь мне из пистолета с глушителем в сердце и пойдешь себе дальше, а я останусь сидеть в чужой машине, пока меня не найдет милиция. Никаких следов, никаких свидетелей…
– Вообще-то насчет машины ты прав, – заметил Пашка. – Но убивать тебя я, конечно, не стану. Не такое уж я чудовище. Я просто исчезну из города, а ты будешь сам расхлебывать эту кашу. Гарантирую, что расхлебать ее тебе не удастся. Через пару месяцев ты уже будешь хлебать баланду.
В их разговоре наступила пауза. Рука у Давыдова постепенно отходила, и в ней появилась настойчивая дергающая боль. Впрочем, это были пустяки по сравнению с тем, в какую он попал передрягу. Выбора у него действительно не было, или, лучше сказать, ему не хотелось никакого выбора. Заказ на убийство – преступление тяжкое. Вряд ли суд захочет проявить к нему снисхождение. Бизнесмены и так не пользуются в обществе почетом, а когда их руки обагрены кровью, их побивают камнями с особым удовольствием. Смешно думать, что за явку с повинной его решат пощадить. Пусть не по максимуму, но срок ему обеспечен. Но тюрьма – не для него. Он не выдержит там даже месяца. А что будет здесь с его семьей? Нет, все – руки у него связаны, а на шею накинута удавка. Чем больше он будет дергаться, тем хуже ему будет. Но как все это произошло? Как получилось, что в несколько дней он из нормального честного человека превратился в преступника? Это было похоже на колдовство. Где он допустил ошибку? Что сделал не так? Давыдов не мог этого понять, и эта непостижимость пугала его сильнее всего.
– И сколько ты хочешь получить с меня за убийство моего собственного шофера? – хмуро спросил он, не глядя на Пашку.
– Немного, – спокойно сказал тот. – Не больно крупная сошка. Правда, попутно удалось подставить нашего главного врага, и за это ты должен выплатить бонус. В общей сложности – пятнадцать штук «зеленых». Думаю, это по-божески. Но если мы собираемся и дальше вести борьбу, то ты должен приготовиться к более значительным тратам. За окончательную деморализацию противника я намерен получить с тебя сотню. Это будет окончательный расчет. Ну, не считая всяких накладных и непредвиденных расходов, потому что они неизбежны. Между прочим, цена совсем небольшая, учитывая, какой крупный куш стоит на кону. Но я не живоглот. Клюю, так сказать, по зернышку, памятуя, что именно жадность фраера сгубила.
– Мне будет сложно собрать сто тысяч, – сказал Давыдов. – Несмотря на то, что такая сумма кажется тебе небольшой. И вообще, я не уверен, что стоит продолжать эту борьбу, как ты ее называешь. И так уже наворочали – дальше некуда.
– Это хорошо, что ты наконец говоришь "мы", – удовлетворенно заметил Пашка. – Значит, кое-что в голове у тебя проясняется. Вот только сомнения твои мне непонятны. Получается, что ты согласен выбрасывать деньги просто на ветер, без расчета на результат. Ты выплатил мне семь тысяч. Теперь очередь за пятнадцатью. Итого двадцать две. Это пустяки, конечно, но не в твоем положении. Сейчас такая уникальная ситуация, что чем больше ты заплатишь, тем больше сохранишь и приобретешь. И не волнуйся, если ты сам себя не выдашь, никто и не догадается о твоем участии. Ты будешь у всех на виду. Никаких подозрительных контактов. На возможных допросах отвечай все как есть – тебе нечего скрывать, кроме одного-единственного факта. Этот факт – встреча со мной. Остальное додумаешь сам, не бином Ньютона. И перестань нервничать – ты кажешься полным идиотом, когда нервничаешь.
– А ты, похоже, никогда не нервничаешь, – сказал Давыдов. – Вообще ты испытываешь какие-нибудь человеческие эмоции – страх, жалость, раскаяние? Или все это в тебе уже умерло?
– Ну вот, например, страх. Как от него избавишься? – ответил Пашка. – Он заложен в человеческую природу. Зашит, так сказать, в программу. Наверное, и другие эмоции тоже. Но человек – многозадачная система. Эмоции можно обуздать, отключить на время… Насовсем не получается, конечно, но когда вся гадость начинает лезть наружу – можно справиться с ней известными способами. Я тебе про них уже говорил. А вообще тут вся суть в одной очень простой вещи. Любой способ, который помогает каждой конкретной особи выжить, оправдан. Ну и что с того, что я выбрал вот такой способ? Господи, есть из-за чего тревожиться! Подумай, пройдет полвека – и о нас с тобой даже памяти не останется. Никакой – ни плохой, ни хорошей. Время всех сотрет в порошок. Так что плюнь ты на все эти гуманистические штучки. Мир, в конечном счете, справедлив – он все уничтожает, и хорошее, и плохое, и все начинается с нового листа.
– Где же ты видишь здесь справедливость? – угрюмо спросил Давыдов.
– Справедливость в том, что абсолютно ничего не имеет значения, – сказал Пашка. – Все это наши с тобой выдумки.
– И как же жить?
– Выживать, – лаконично заключил Пашка.
Они снова замолчали. Примерно через минуту Пашка сказал совсем другим, деловитым тоном, точно командир, поясняющий боевую задачу:
– Надеюсь, я тебя убедил. Ты всегда был в ладах с логикой и понимаешь сегодняшнюю ситуацию – или борьба, или тюрьма. Больше я на тебя давить не буду. Как решишь, так и выйдет. Встречаться теперь будем совсем редко и с большими предосторожностями. Но тебе тут волноваться не о чем. Безопасность – моя забота. Я сам определю, имеется ли за тобой слежка, и сам решу, как поступить. Возможно, я передам тебе записку, возможно, позвоню или пришлю весточку с человеком. А ты пока приготовь пятнадцать тысяч, потому что мне вскоре понадобятся деньги. И держи хвост пистолетом – и месяца не пройдет, как Величко отступится от твоей фирмы. Ты вздохнешь свободно и поймешь, как я был прав.
– И свободно отстегну тебе сто тысяч "зеленых", – добавил Давыдов.
– Не без этого, – согласился Пашка. – Дружба дружбой, а табачок врозь. Любой труд должен оплачиваться. Как деловой человек, ты должен понимать это лучше других.
– Скоро я вообще перестану что-либо понимать, – мрачно заявил Давыдов.
