– Ты меня что, не слушал, Лева? – Станислав остановился и, подойдя к столу напарника, двумя кулаками уперся в полированную поверхность. – Я же тебе говорю, мы с ней вместе учились. В школе. В одном классе. С шестого по восьмой класс вообще сидели за одной партой. После окончания я видел ее всего три раза. На традиционных встречах выпускников. Встреч этих, правда, было больше, но я ходил только на три. А сегодня с утра она сама мне позвонила...
– Ты был в нее влюблен?
– Какое это имеет значение? Даже если и был, то что?
– И, судя по всему, влюблен в нее до сих пор, – резюмировал Гуров, делая первый неторопливый глоток кофе.
Сегодня утром при двадцати семи градусах мороза полковнику понадобилось минут сорок на то, чтобы завести свой «Пежо». Еще минут десять на то, чтобы, сидя в холодной машине, прогреть двигатель. Все это явно не способствовало хорошему настроению. И, ко всему прочему, Гуров изрядно промерз. Опоздав на службу почти на пятнадцать минут, он первым делом сварил себе кофе и мечтал сейчас только о том, чтобы согреться, а не выслушивать от напарника историю о каких-то угрозах в адрес его бывшей одноклассницы, которые, скорее всего, и не имеют под собой ничего объективного. Гурову и прежде приходилось сталкиваться на практике с такого рода шутками, участившимися в столице еще с тех времен, когда на широкие экраны попали такие голливудские фильмы, как «Крик» или «Я знаю, что вы сделали прошлым летом».
– О чем ты вообще говоришь? – Крячко оскорбился до глубины души. – При чем тут мои чувства?
– А при том, Стас, что из-за этих чувств ты не в состоянии рассуждать как здравомыслящий человек, – нравоучительно произнес Гуров. – Над твоей школьной подругой Завладской, или как ее там, просто кто-то не слишком оригинально подшутил. Ты вспомни сам, сколько раз мы сталкивались с такими нелепыми случаями.
– Я помню, но почему мы не можем хотя бы проверить правдивость этой угрозы? – кипятился Крячко.
Он отлепился от стола напарника и снова беспокойно забегал по комнате. Попивая кофе маленькими глотками и чувствуя, как приятное тепло разливается по его телу, Гуров с улыбкой наблюдал за ним. Давно ему уже не приходилось видеть Станислава в таком возбужденном состоянии. И где-то это ему даже импонировало, но...
– Потому, что мы такими делами давно уже не занимаемся, – ответил он. – Потому, что для этого есть иные инстанции, потому, что ты, так же, как и я, следователь по особо важным делам. И потому еще, что дел у нас этих невпроворот. Этого достаточно, Стас? Или тебе привести еще десяток причин?
– Послушай, Лева, – Крячко подбежал к своему рабочему месту, взял стул и вернулся с ним к столу, за которым сидел Гуров. Поставил стул спинкой вперед и сел на него. Теперь его раскрасневшееся от волнения лицо было всего в нескольких сантиметрах от лица Гурова. – Если мы проверим угрозу, у нас это не отнимет слишком много времени, а ты... Ты сделаешь мне огромное одолжение. Вспомни, сколько раз я шел тебе навстречу. А ты мне даже мотивов своего поведения не объяснял.
– А какие у тебя мотивы? – Гуров хитро прищурился.
– Ну, хорошо, признаю. – Крячко скрипнул зубами. – Юля немало значит для меня. Значила тогда и, как ты верно догадался, значит до сих пор. И тому есть причина, Лева.
– Какая?
Чувствовалось, что Крячко неловко говорить. Он долго мялся, прежде чем ответить на вопрос Гурова откровенно.
– Это случилось на выпускном. То есть я любил Юльку с первого класса... Да, вот такое глубокое было чувство. Хочешь верь, хочешь нет, но я не преувеличиваю. И уже ближе к завершению учебного процесса мне начало казаться, что она ко мне неровно дышит. Короче, на выпускном я набрался-таки смелости и подкатил к ней. Ты же знаешь, Лева, я никогда не относился к робкому десятку. В отношениях с противоположным полом и подавно. Но тут... Черт возьми! Перед ней я робел. Честное слово...
– Поразительно. – Гуров допил кофе и отставил в сторону опустевшую чашку. Теперь он чувствовал себя значительно лучше. Рука самостоятельно потянулась в карман за сигаретами. – Тут и впрямь какие-то шекспировские страсти. Самая что ни на есть настоящая любовь.
– Ты будешь слушать или хохмить?
– Ладно-ладно, – смилостивился Гуров. – Я слушаю. Так, что произошло после того, как ты подкатил к ней на выпускном вечере?
– Мы поехали к ней. – Крячко совсем потупил глаза. – Она сама пригласила. Я взял по дороге какого-то дешевого винца, что уже само по себе было проколом...
– Почему это?
– Знаешь, кто был ее папочка? Председатель облсовпрофа. Звучит? А представь, как это тогда звучало. Там такая квартирка, Лева, – закачаешься! Короче, я тогда скуксился по полной программе...
– А где же были ее родители, когда вы приехали? – не унимался Гуров. – Тот же папочка, о котором ты упомянул?
– Да откуда я знаю, где они были! Может, на дачу свалили, может, еще куда. Какое это все имеет значение? Чего ты цепляешься?
– Ничего я не цепляюсь. Просто спросил. Продолжай.
Крячко нервно поерзал на стуле и произнес:
– Мне показалось, что я смог взять себя в руки. Мы посидели, выпили, а когда дело дошло до постели... – Он замолчал.
– Ну? – поторопил напарника Гуров.
– Баранки гну! – Крячко так резко вскочил на ноги, что стул под ним опрокинулся и со стуком грохнулся на пол. – Чего ты из себя дурачка-то корчишь, Лева? Будто сам не понимаешь. Ничего у меня с ней не получилось. От волнения мой солдат пал. Врубился? Полный позор! Я не знал, как и в глаза-то ей смотреть после этого.
Гуров с трудом сдержал рвущуюся наружу улыбку и сочувственно покачал головой. Мысленно он представил себе красного от стыда Станислава со спущенными до колен штанами и лежащую на кровати девушку, ждущую чего-то, чего Крячко дать ей не мог при всем своем желании. Ситуация показалась ему более чем комичной.
– Ну и что? – постарался он утешить напарника, к этому времени поднявшего стул и вместе с ним вернувшегося на свое рабочее место. – С кем не бывает, Стас.
– Со мной не бывает, – огрызнулся Крячко. – И никогда не было, кроме этого паршивого случая. А ведь я любил ее. По-настоящему. Как ты этого не понимаешь? Ладно, проехали. – Он широко махнул рукой. – Так ты можешь со мной съездить и проверить, что там случилось у Юли Завладской?
– Хочешь загладить перед ней вину?
– Сволочь ты, Лева!
– Хорошо. – Гуров вышел из-за стола и двинулся в направлении высокого платяного шкафа. – Так и быть, сделаю для тебя одолжение. Мы же друзья. Только успокойся, Стас. Поехали?
– К Завладской?
– Ну а к кому же еще? Или у тебя еще есть косяки по интимной части?
Крячко мгновенно просветлел лицом, пропустив мимо ушей последнюю шутку товарища. «Видимо, эта дама и впрямь многое для него значит», – подумал Гуров, надевая пальто и нахлобучивая на голову норковую шапку.
* * *
Вторник. 8 часов 58 минут
Загородный домик Юлии Завладской, некогда бывший дачей ее ныне покойного отца, а затем реконструированный новой владелицей, нельзя было назвать роскошным по современным столичным меркам. Круглое одноэтажное строение с конусообразной крышей и асимметричными круглыми окнами. За счет этих окон и самой формы дома издали его можно было бы принять за большое, изъеденное червяками яблоко. Большая часть прилегающей к дому территории, обнесенной невысоким бетонным забором с равноудаленными друг от друга шпилями, была засажена синими елочками, на которых красочными, как в сказках, белыми шапками лежал поблескивающий на солнце снег.
Ворота были снабжены фотоэлементами, и Гуров, подкатив к ним, призывно посигналил. Скрытое от глаз устройство щелкнуло, и широкая пластина стала плавно и неторопливо подниматься вверх. Достигнув определенной точки, она замерла. Гуров завел «Пежо» во двор, остановил его почти рядом с фигурным серым крыльцом и выключил двигатель. Крячко первым выпрыгнул из салона. Сейчас он здорово смахивал на возбужденного мальчишку, предвкушающего встречу с объектом этого самого возбуждения. Гуров только покачал головой.
Когда сыщики вошли в дом, двери которого Завладская заблаговременно отперла, Юлия ждала их на кухне. Вернее, самой кухни, как таковой, здесь не было. Одно просторное помещение включало в себя и кухню, и столовую, и гостиную. И даже часть лоджии с большим панорамным окном, открывавшим прекрасный вид на сосновый бор. Похоже, что любовь к вечнозеленым представителям флоры готова была проявляться у Завладской во всем. Из круглой центральной комнаты, которую Гуров почему-то сравнил со свернутой в кольцо змеей, в шести разных направлениях располагались шесть разных дверей из белого ламината, ведущих в дополнительные помещения. В середине зала располагался сравнительно недавно вошедший в моду камин с конусообразной крышкой над квадратным основанием без каких-либо заградительных решеток или стекол.
