В течение следующих часов Брунетти позвонил Вьянелло и получил имя страхового агента, который тогда попросил разрешения осмотреть место преступления. Когда он наконец отыскал этого человека в офисе, тот заверил Брунетти, что все картины были подлинниками и действительно пропали во время ограбления. Да, копии документов, подтверждающих их подлинность, лежат у него на столе. Сегодняшняя цена трех картин? Ну, они были застрахованы на общую сумму в пять биллионов лир, но их теперешняя реальная рыночная цена, вероятно, возросла за последний год, поскольку цены на импрессионистов выросли. Нет, раньше ограблений не было. Взяли также кое-что из драгоценностей, но это просто ничто по сравнению с ценой картин — так, несколько сотен миллионов лир. Ах, как хорош мир, в котором несколько миллионов лир расценивается как ничто.
Когда Брунетти заканчивал разговор с агентом, вернулся из больницы Росси и рассказал, что синьор Вискарди очень удивился, увидев фотографию Руффоло. Однако он быстро справился с этим и сказал, что фото совершенно не похоже ни на одного из двух виденных им людей, настаивая теперь, после некоторого размышления, что их было только двое.
— Что вы об этом думаете? — спросил Брунетти.
Когда Россо ответил, в голосе его не было ни малейшей нерешительности:
— Он врет. Не знаю, насчет чего он еще врет, но он врет, что не знает Руффоло. Покажи я ему фото его родной матери, он не так удивился бы.
— Наверное, это означает, что я пойду поговорю с матерью Руффоло, — сказал Брунетти.
— Хотите, я принесу вам пуленепробиваемый жилет? — спросил, рассмеявшись, Росси.
— Нет, Росси, теперь у нас с вдовой Руффоло самые хорошие отношения. После того как я дал на суде показания в пользу ее сына, она решила простить и забыть. Она даже улыбается, завидев меня на улице. — Он не сказал, что навещал ее несколько раз за два года, — явно единственный во всем городе, кто это сделал.
— Удачи вам. Она что же, еще и разговаривает с вами?
— Да.
— На сицилийском?
— Вряд ли она умеет говорить на каком-нибудь другом языке.
— И много вы понимаете?
— Примерно половину, — ответил Брунетти, а потом добавил истины ради: — Но только когда она говорит очень, очень медленно. — Хотя о синьоре Руффоло и нельзя сказать, что она приспособилась к жизни в Венеции, она стала частью полицейской легенды этого города, женщиной, которая бросилась на комиссара полиции, чтобы защитить своего сына.
Вскоре после ухода Росси позвонил Фоско:
— Гвидо, я тут кое с кем поговорил. Ходят слухи, что он потерял целое состояние на войне в Заливе. Судно, которое было загружено целиком — и никто не знает, что это был за груз, — исчезло, возможно захваченное пиратами. Он не мог получить страховку из-за бойкота.
— Значит, он все потерял?
— Да.
— Не знаешь, сколько это примерно?
— Никто не знает наверняка. Говорят, от пяти до пятнадцати биллионов, но никто не знает точно. Как бы то ни было, ему как-то удавалось некоторое время держаться на плаву, но теперь у него возникли серьезные проблемы с наличностью. Один мой дружок в «Корьере» говорит, что Вискарди на самом деле не о чем беспокоиться, потому что он связан каким-то правительственным контрактом. И у него есть вклады в других странах. Мой источник не уверен, где именно. Хочешь, чтобы я узнал побольше?
Синьор Вискарди начал казаться Брунетти типичным представителем нового поколения бизнесменов, тех, кто заменил упорный труд наглостью, а честность — связями.
— Наверное, нет, Риккардо. Мне просто хотелось выяснить, способен ли он на что-нибудь криминальное?
— И как?
— Ну, похоже, он вполне мог оказаться в таком положении, из которого не выбраться, не нарушив закон.
Фоско добавил:
— Говорят, у него очень хорошие связи, но осведомитель, с которым я разговаривал, не знает в точности какие. Хочешь, я еще порасспрашиваю?
— Может, тут попахивает мафией? — спросил Брунетти.
— Может. — Фоско рассмеялся. — А разве крупные дела без нее делаются? Но кажется, он еще связан с правительственными чиновниками.
Брунетти в свою очередь захотелось спросить: а разве крупные дела без них делаются? — но вместо этого спросил:
— А что насчет его частной жизни?
— У него здесь жена и двое детей. Она — все равно что матерь для Мальтийских рыцарей — благотворительные балы, посещения больниц и все такое прочее. А любовница у него — в Вероне, да, кажется, в Вероне. Где-то по пути к тебе.
— Ты сказал, что он высокомерный человек.
— Да. Говорят, что даже более того.
— Что это значит? — спросил Брунетти.
— Двое сказали, что он может быть опасен.
— При встрече лицом к лицу?
— Ты хочешь спросить, может ли он пырнуть ножом? — хмыкнул Фоско.
— Вроде того.
— Нет, у меня не создалось такого впечатления. Во всяком случае, сам он не пырнет. Но он любит использовать подвернувший случай, по крайней мере здесь у него такая репутация. И как я уже сказал, он человек хорошо защищенный и без всяких колебаний попросит своих друзей помочь ему. — Фоско немного помолчал и добавил: — Один из тех, с кем я разговаривал, был еще откровенней, но не мог ничего точно сказать. Сказал только, что всякому, кто будет иметь дело с Вискарди, следует быть очень осторожным.
Брунетти решил отнестись к этому легко и заметил:
— Я не боюсь ножей.
Фоско отреагировал мгновенно:
— Я тоже не боялся автоматов, Гвидо. — Потом, смутившись, добавил: — Я хочу сказать, Гвидо, будь с ним осторожен.
— Ладно, буду. Спасибо. — И добавил: — Пока ничего нового нет, но если что-нибудь появится, я тебе сообщу. — Большинство полицейских, из тех, кто знал Фоско, говорили, что их очень интересует, кто же стрелял в него и кто приказал стрелять. Но кто бы ни был этот человек, он проявил чертовскую осмотрительность, поскольку знал, какие у Фоско хорошие отношения с полицией. Брунетти считал, что дело это безнадежное, но время от времени задавал вопросы, говорил намеками с разными подозреваемыми о возможности поблажки в обмен на нужную ему информацию. Но за все эти годы ему так и не удалось приблизиться к истине.
— Буду признателен, Гвидо. Но я не уверен, что это теперь так уж важно. — Благоразумие или примиренность слышал Брунетти в его голосе?
— Почему?
— Я женюсь.
Значит, любовь. Это лучше и того, и другого.
— Поздравляю, Риккардо. Кто она?
— Вряд ли ты ее знаешь, Гвидо. Она работает в одном журнале, но она здесь почти год.
— Когда свадьба?
— В следующем месяце.
Брунетти не стал фальшиво обещать присутствовать на свадьбе, но то, что он сказал, было от чистого сердца:
— Надеюсь, вы оба будете счастливы, Риккардо.
— Спасибо, Гвидо. Слушай, если я узнаю об этом парне еще что-нибудь, я позвоню, ладно?
— Буду благодарен.
И, высказав еще несколько пожеланий на будущее, Брунетти положил трубку. Неужели все так просто? Неужели финансовые потери заставили Вискарди инсценировать грабеж? Только не знающий Венеции мог бы выбрать Руффоло, этот парень гораздо больше годится на роль мелкого воришки, нежели акулы преступного мира. Но может, сам факт, что Руффоло только что вышел из тюрьмы, служит рекомендацией?
Больше он сегодня ничего не мог сделать, ведь Патта первым бы поднял крик о грубости подчиненных, если бы миллионеру стали задавать вопросы в один день трое разных полицейских, да еще в больнице. Нет, пусть тот поплавает вокруг приманки до следующей недели, когда Брунетти сможет снова осторожно потянуть леску. Сегодня же он забросит удочку в воды Венеции и отправится за очередным уловом.
Синьора Кончетта Руффоло жила вместе с сыном Джузеппе — в те короткие периоды, когда он не сидел в тюрьме — в двухкомнатной квартире рядом с кампо Сан-Болдо. Отличительным признаком той части города является соседство с треснувшей башней этой церкви, отсутствие по соседству удобной остановки речного трамвайчика и — если кто-то пожелает расширить значение слова «соседство» — с церковью Сан-Симоне-Пикколо, где до сих служат воскресную мессу на латыни, открыто протестуя против нововведений. Вдова жила в квартире, принадлежащей некоему общественному фонду, сдающему свои многочисленные квартиры нуждающимся людям. Чаще всего квартиры эти предоставляются венецианцам. Как получила ее синьора Руффоло, оставалось тайной, хотя ее нужду не окутывала никакая тайна.
Брунетти прошел по мосту Риальто, мимо Сан-Кассиано, потом свернул налево, и вскоре приземистая башня Сан-Болдо оказалась справа. Он нырнул в узенькую улочку и остановился перед низким домом. Фамилия «Руффоло» была вырезана изящными буквами на металлической табличке справа от звонка, ржавчина стекала и с таблички, и со звонка и разъедала штукатурку, которая постепенно обваливалась с передней стены. Брунетти позвонил, подождал немного, снова позвонил, подождал и позвонил в третий раз.
