Хотя я не принадлежал к числу поборников абстракционизма, а мой «модернизм» кончался на французских экспрессионистах, несмотря на то, что я прибыл сюда с целью, не имеющей ничего общего с искусством, я почувствовал, что картины почтенной бабуси могут сказать что-то и мне.
На картинах мелкие овальные, круглые и прямоугольные размытые пятна красок создавали удивительные мелодии из ветвей и букетов, целые симфонии цветов. Картины назывались: «Вариации на тему мимоз», «Диалог растений», «Юмореска», «Импровизация».
Я наслаждался непередаваемой игрой красок. Надо прислать сюда маму! Но заинтересуют ли ее цветы, после того как она по уши увязла в марках?
Краски ошеломили меня, и я чуть не забыл о деле, которое привело меня сюда, если бы не внезапное ощущение, что он здесь!
Я почувствовал, что кто-то наблюдает за мной и хочет подойти ко мне. Я поправил торчащую в наружном кармане пиджака газету – условный опознавательный знак. Это придало ему смелости.
– Я – Мингель, – представился интеллигентный полноватый человек лет пятидесяти.
В ответ я неразборчиво буркнул свою фамилию.
Мы отошли в сторону, чтобы не мешать посетителям. Стрекотала камера кинохроники, время от времени вспыхивали блицы. В гуле толпы разговаривать было трудно.
– Может, пройдем в кафе напротив? Если вы уже осмотрели, – услышал я вежливое приглашение.
Напротив выставки, в здании отеля, было кафе «Бристоль».
Фотограф подмигнул мне, давая знак, что снимки готовы. Агент незаметно следовал за нами.
Перейдя улицу, мы вошли в кафе.
Мой собеседник пошел сначала в зал, а затем взобрался по лестнице на галерейку. Очевидно, он хотел, чтобы нам никто не мешал.
Я с любопытством рассматривал его. Он был ниже Трахта ростом, у него было полное, круглое лицо, голубые глаза, нос огурцом, толстые губы и вокруг лысины – начинающие седеть светлые волосы.
– Здесь нам никто не помешает, – заявил он, довольный выбранным местом.
Мы уселись за столик, тут же появилась официантка.
– Кофе, чай, фруктовый сок? – спросил он меня. – Принесите нам, пожалуйста, кофе и две порции торта.
Я поблагодарил его за торт и выдавил из себя пару фраз о погоде.
– Вы не спешите? Я слышал, что вы серьезный коллекционер и у вас есть кое-что для обмена, – заговорил он точь-в-точь как Трахт. – Любопытно, что вас интересует?
– Я прежде всего, ищу номерные штемпеля на марках «За лот». Ну п, вы сами понимаете, если попадется что-нибудь интересное из других стран…
– Ясно! Настоящий любитель не упустит подходящего случая! – прервал он меня. – А вы принесли с собой какие-нибудь дублеты?
– Я спешил, и у меня не было времени собрать… А вы?
– В следующий раз обязательно захвачу…
Таким образом, предложение показать мне иностранные классики, которыми он меня заманил, оказалось предлогом.
Я не знал, чего он хочет. Служебный кляссер в его нынешнем состоянии не имел большой ценности. Какие марки высмотрел в нем Трахт? Этого я тоже не знал.
– Скажите, что представляют собой ваши иностранные дублеты и что в принципе вы могли бы предложить?
– Я могу отдать коллекцию старых английских колоний. Всего на сумму около четырех тысяч долларов по каталогу Скотта. Среди них первые «Бермуды», «Барбадос», «Борнео», «Цейлон», «Ямайка»… Если эти вещи вас интересуют, вот вам список.
Он вынул написанный под копирку список и подал мне. Я просмотрел его. В списке не было ничего из украденного на вилле. Это была, наверно, совсем другая коллекция…
– Отдам за бесценок. Тем более что сам купил дешево. А вся подборка заслуживает внимания.
– Кое-что из этого у меня есть. Но все же разрешите взять список с собой, я еще подумаю.
– Пожалуйста, в любой момент вы можете мне позвонить. Я живу в «Бристоле»… Да, я слышал, у вас есть интересная «Норвегия», – сказал он.
Неужели… неужели это Посол?
– Кажется, она со мной, голубая, со львом, четыре скиллинга… – Я спокойно полез во внутренний карман пиджака.
Четыре скиллинга были номиналом первой «Норвегии».
Он взял у меня целлофановый конверт – и выдал себя, сразу же посмотрев марку и а свет!
Первая «Норвегия», та самая «Норвегия», которую он когда-то взял у убитого коллекционера, была дырявая. Он отложил прозрачный целлофановый конверт в сторону и, отвлекая мое внимание от марок, сказал:
– Кажется, погода переменится. Что-то у меня кости ломит.
Оставив без внимания состояние его здоровья, я прямо спросил:
– Так вас интересует моя «Норвегия»?
– Пожалуй, да, – заявил он, как бы что-то припоминая, – эту первую «Норвегию» могу у вас выменять, если вы найдете в моем списке что-нибудь для вас подходящее.
– Я позвоню вам, – ответил я.
– Пожалуйста. – И он спрятал конверт с первой «Норвегией».
Это было для меня и неожиданно и необычно. Кто мог предположить, что я встречусь с ним в подобных обстоятельствах, что именно первая «Норвегия» станет приманкой? Он сразу попался на крючок. Это была та улика, которой он, очевидно, опасался… Естественно, он не мог предполагать, что мне известно о его действиях под фамилией доктора Кригера, что я побывал в Эрфурте и знаю историю несостоявшегося обмена «Десяти крон» на первые «Саксонии».
Пока он похвалялся своими сомнительными успехами в филателии, я, вымученно улыбаясь, думал.
«Очевидно, Трахт рассказал ему, что речь идет о новичке, и новичке неопытном, но с деньгами. Кроме того, Трахт видел у меня первую „Норвегию“. Мои идиотские сделки в клубе подлили масла в огонь… Итак, он добыл у Трахта под каким-то предлогом номер моего телефона. „Коррида“ была приобретена мною в клубе в последнюю минуту. В это время Трахт был рядом с моим столиком. Трахт не знал моей фамилии и посоветовал ему спрашивать по телефону покупателя „Корриды“… Со своей стороны если бы Трахт знал, что его знакомый Мингель является убийцей, разыскиваемым милицией, то не связался бы с ним».
Но что-то у меня не сходилось. И я не мог понять, что именно.
Я мог бы под любым предлогом попрощаться с Мингелем, выйти и, сразу же обратившись в ближайший комиссариат за помощью, взять его.
Но у меня не хватало улик!
Его арест вовсе не означал, что мы найдем марки у него в номере. Единственных свидетелей, коллекционера и его жены, не было в живых…
Вполне возможно, что начальник и служащие сорок первого почтового отделения узнают в Мингеле «доктора Кригера», что его узнает директор Почтового музея во Вроцлаве, но это еще не будет доказательством, что он совершил оба убийства.
Эта неожиданная встреча обязывала меня как можно хладнокровнее рассчитать каждый последующий шаг.
– Мы болтаем, коллега, а уже около восьми… – сказал он, взглянув на часы. – Жаль. Весьма приятно было познакомиться с вами. Итак, до завтра. Запомните, я в «Бристоле».
Он бодро встал п проводил меня до лестницы, ведущей с галереи в зал.
Уходя, я заметил, как он, подозвав официантку, советовался, что бы ему заказать. Очевидно, хотел отпраздновать находку «Норвегии», улики, свидетельствующей о том, что он бывал на вилле и имел контакт с убитым коллекционером!
Выйдя из кафе, я тут же зашел в «Бристоль».
– Скажите, пан Мингель у себя? – спросил я у портье.
Тот поискал в списке, посмотрел на доску с ключами.
– Пан Мингель в сто семьдесят четвертом. Сейчас его нет, еще в четыре часа ушел в город.
– А когда вернется?
– Обычно он возвращается поздно…
Я зашел в телефонную будку. Как и всегда, когда НД был нужен, он находился в лаборатории.
– Будь добр, Юлек, попроси Олеся, чтобы он не занимал завтрашний вечер!
– Почему?
– Я даю ужин!
– Ты спятил? Где ты сейчас? Я высылаю за тобой машину!
Я не собирался говорить с Мингелем в шесть часов утра. Я только хотел узнать о нем.
– Пан Мингель у себя в номере, – ответил на мой вопрос по телефону портье. – Он только что вернулся и просил ни с кем его не соединять.
«Очевидно, развлекался», – подумал я. То, что он развлекался до утра, было мне на руку.
Через минуту я, стоя под душем, обдумывал план действий: «Во-первых, с помощью работников сорок первого почтового отделения проверить идентичность Мингеля и „доктора Кригера“, во-вторых, доложить о нашей встрече полковнику, в-третьих, на этой стадии развития событий я один не справлюсь, мне должны помочь поручик Емёла и майор Ковальский, разбирающиеся в марках… А затем состоится запланированный ужин. Если даже в отеле у Мингеля нет похищенных марок, то мы выясним, где его постоянное местожительство или у кого он спрятал „Десять крон“, коллекцию „За лот“ и триста классиков высокой стоимости…»
Пока я был в ванной, мама успела позавтракать. Она сидела за моим письменным столом и спокойно перебирала марки.
– Я тебе не помешаю? – спросила она. – Я сейчас уложу серию, которую достала вчера вечером, а потом напишу несколько писем по поводу обмена.
