Итак, остальные. Кто из них мог быть ночным хирургом? Будет ли тело и в какое время, прогнозировать нельзя, поэтому специалисту дежурить придется всю ночь. В принципе, можно и поспать. Но Гуров хорошо знал, что женщина, которая провела ночь не в домашних условиях, утром будет выглядеть «не очень», а все дамы были ухоженными каждое утро. Привлекать несколько человек? Глупо! Столько свидетелей, столько причастных – исключено. Хирург по-любому должен быть один. Либо морщинистый, либо Лев его еще ни разу не видел. Мог быть и морщинистый, ведь Гурову теперь доверяют.
Незаметно приглядываясь к морщинистому, которого тут называли Матвеичем, Гуров пытался составить его психологический портрет. Человек по натуре желчный, с каким-то грузом на душе. Вряд ли женатый, или жена за ним совсем не ухаживает. Весь он какой-то несвежий, мятый. Вон и воротник рубашки грязный, дня три он ее уже носит. Наверняка человек завистливый. Мог быть Матвеич этим подпольным хирургом? Мог, но его официальный тут статус не ясен. Присутствующие ведь его знают и видят не впервые. А почему Гурова пригласили? Потому что наконец стали доверять полностью.
И в этом сыщик ошибся. Точнее, он всегда оставлял толику сомнения, но чтобы вот так откровенно попасть на новую проверку…
Предупрежденный Саенко с вечера, что на работу нужно прийти к половине восьмого, Гуров явился и занялся протиркой стекол «Хёндая». Минут через пять показался и длинный с каким-то пакетом в руках.
– Андреич, дело есть одно, – с улыбкой начал Саенко. – Поможешь?
– Когда руководство просит помочь, подчиненным надлежит с радостью соглашаться, – пошутил в ответ Гуров.
– Разумно, – оценил Саенко и протянул пакет. – На, иди переоденься в грязное. Мы с тобой в одно место сейчас минут на десять смотаемся. Кое-что привезти надо.
Согласно кивнув, Гуров взял пакет и отправился в бендежку дворника переодеваться. Убедившись, что Михалыч абсолютно не запомнил его в лицо, когда он в период страшного похмелья чудесным образом возник в дверях квартиры и подарил две бутылки водки, Гуров перестал сторониться дворника. Войдя в бендежку, Лев вытащил из пакета то, что Саенко назвал грязным. Это было не столько грязное, сколько рваное. Спецовка – штаны и куртка – пестрела яркими пятнами малярных красок, монтажной пены. В нескольких местах была прожжена, карманы оторваны, на коленях дыры. Возражать и бежать домой, чтобы надеть что-нибудь такое, чего не жалко, но более приличное, Гуров не собирался.
Саенко посадил его в свою машину и вырулил за ворота. Всю дорогу они молчали. Гуров стал догадываться, что длинный везет его в центр. Беспокойство появилось, когда Саенко проехал по улице Чапаева и помигал правым поворотником, сворачивая к зданию областного УВД. Инспектор ГИБДД, который постоянно дежурил на этом повороте, сразу же остановил машину с частными номерами, но Саенко сунул в открытое окно явно милицейское удостоверение, и ему разрешили проехать.
Однако подъезжать к главному входу здания длинный не стал. Он припарковался чуть не доезжая и заглушил двигатель.
– Пойдем, – предложил он Гурову тоном, намекающим на невозможность всяких возражений.
Пришлось вылезать в своем безобразном виде строительного шабашника и идти следом. Прямо перед главным входом Саенко остановился и велел Гурову ждать здесь, объяснив, что он ненадолго и нужно будет кое-что отсюда забрать. Когда длинный ушел, до сыщика дошло, что происходит на самом деле. Проверка. Проверка на принадлежность к милиции, да и не только. В этом же здании, именуемом в народе «Серым домом», но с другой стороны размещалось еще и областное управление ФСБ.
Логично. Если Андреич подослан, то, уж во всяком случае, не районным отделом внутренних дел. Или городским, или областным управлением, не ниже. И сейчас он тут торчит в таком виде, который обязательно привлечет внимание кого-то из неизбежных знакомых. Не может быть, чтобы все нынешние или прошлые сослуживцы были в курсе оперативной разработки и делали вид, что незнакомы. Начало рабочего дня, сотни работников управления пройдут мимо да еще десятки из города и районов, которые явились по служебным вопросам. Одно жизнерадостное «здорово, ты что тут в таком виде делаешь?» – и все. Все сомнения в сторону. Просто и эффективно. Только Гуров тут не работает, и никто его тут не знает. Шанс, что кто-то из Москвы окажется в Саратове в командировке, да еще из знакомых Гурова, был настолько мал, что не стоило и беспокоиться.
Гуров засунул руки в карманы штанов и глазел по сторонам с самым вызывающим видом. Сказали ждать, значит, будем ждать. Если его сейчас начнут прогонять или документы проверять, так пусть Саенко и выпутывается. Он, Павел Андреевич Рогов, работает дворником в Реабилитационном центре, и сюда его привезли по делу.
Саенко появился через тридцать минут. Он сокрушенно развел руками, ссылаясь на то, как его, мол, подвели. Все сорвалось, и зря, получается, приехали. Кто бы сомневался…
* * *
В этот же день Гурова отправили в аэропорт. И опять он не видел, кто и когда положил в багажник его машины груз. Наверняка какой-то контейнер. К большому удивлению сыщика, к нему подошел Казанцев и сказал, что с ним поедет Матвеич.
– Двинулись, – пробурчал морщинистый, усаживаясь на переднем сиденье.
Гуров завел мотор и выехал со двора. Ехать молча было, может быть, и правильным, но для сыщика это большая роскошь – упустить такой шанс пообщаться с интересующим его человеком. Однако сначала следовало нейтральной темой выяснить, насколько его пассажир вообще склонен вести беседу.
– И часто у Эдуарда Аркадьевича такие заходы случаются? – поинтересовался Гуров.
– А вам-то что? – неприязненно ответил Матвеич.
– Как что? – напомнил Гуров. – Меня же пить там заставляли.
– Ну вот и пейте, если заставляют, – обрубил разговор Матвеич.
Фраза была интересной. Что, тут принято делать все, что велят, и без всяких исключений? На это морщинистый намекает или на то, чтобы водитель отвязался? Прослыть, причем неожиданно, навязчивым болтуном Гурову не хотелось. Но и затыкаться вот так сразу не стоило, раз сам начал разговор.
– Интересно, – проворчал сыщик. – Как это пить, если заставляют? А я вот не люблю этого делать.
Матвеич проигнорировал реплику Гурова. До самого аэропорта они ехали в полном молчании. Лавируя в потоке машин, Лев несколько раз бросал взгляды не столько на правое зеркало заднего вида, сколько на своего пассажира. Опять то же выражение лица, что и вчера. Какое-то застарелое недовольство, брезгливость. Чем недовольство? Коллегами, начальством, работой? Самим собой? Последний пассаж показался Гурову не лишенным смысла, и он его оставил на будущее.
Солнце лупило в глаза, и это навело Льва на мысль, что пора надеть свои темные очки. Благо скоро аэропорт. Но навстречу машине никто не вышел. Пришлось сыщику отправляться «пить кофе», оставив Матвеича около машины. Что-то такое этот сморщенный и всем недовольный тип должен передать лично. Единственное, что Гуров сделал, – запечатлел физиономию Матвеича на свою микрокамеру. Рисковать и подглядывать, кто и что будет принимать из машины, сыщик пока не хотел. Чтобы ему продолжали доверять, он должен быть кристально чистым.
Сидя на подоконнике и глядя на летное поле, Гуров уныло размышлял о том, что можно проработать «извозчиком» у преступников и год, и два. Можно даже десять лет проработать – и ничего не узнать. Нужно найти какое-то решение, какой-то ход. Но в голову ничего путного не приходило, кроме как приставить дуло пистолета ко лбу Казанцева или вот этого Матвеича, и потребовать все честно рассказать. В кино обычно рассказывают. Только в жизни – сыщик знал это по собственному опыту – преступники «колятся» очень неохотно, даже когда их припрешь к стенке неопровержимыми уликами. Нужно прежде всего создать такие условия, такую ситуацию, когда преступнику выгоднее признаться, чем молчать.
Иными словами, Гуров сильно взлетел по карьерной криминальной лестнице, но к своей цели не приблизился больше ни на шаг. Кроме того, что в Реабилитационном центре тайком вырезают органы у случайных погибших на улице людей, ничего более ценного и важного он не узнал. Единственно, что в создавшейся ситуации можно сделать и как нащупать ниточку, которая ведет из центра дальше, – так это начать работать с людьми. Он ведь теперь ко всем вхож; он ведь теперь не просто дворник, а лицо, облеченное доверием. Надо сказать, лицо симпатичное, поскольку женщины с ним охотно общаются, рады его приходу и возможности попросить что-нибудь починить.
Только вот выпытывать что-то у женщин Гуров был настроен в последнюю очередь. Даже у Марины Владиславовны. Женщины падки на лесть, любят сплетничать, поболтать о чужом в порядке зависти или сострадания. Но с таким же успехом они раскаиваются в своих откровениях, плачут и выдают с потрохами тех, кто их на эти откровения вызвал. Уж Саенко-то любую заставит выложить как на духу, что выпытывал Андреич и что она ему рассказала. Нет, женщины – это крайний случай, возможность случайно услышать среди их болтовни что-то ценное, относящееся к его делу. И не более. Значит, среди персонала надо бывать, общаться…
