— Заводите. Начальник и опер вышли.
Когда конвойный завел Синдеева — высокого полного мужчину, которого я узнала по фотографии, — и, дождавшись моего кивка, оставил нас одних, Синдеев окинул меня быстрым взглядом, задержавшись на скрещенных ногах, почти полностью открытых самой короткой моей юбкой, и на глубоком вырезе жакета, под которым не было блузки. Я поняла, что разговор состоится.
— Садитесь, Валерий Иванович, — приветливо сказала я и представилась.
Он удивленно поднял брови.
— На вашей территории я ничего не совершал, — кокетливо сказал он.
Я помолчала. Потом, глядя прямо в глаза Синдееву, начала говорить:
— Вот вы какой, — замолчала снова, потом продолжила:
— Чем-то вы мне симпатичны, даже не знаю чем, но мне хочется вам помочь. Прочитайте, — и протянула ему Уголовный кодекс.
Он глянул в статью, на которой лежал мой палец, — про те самые три четверти при явке с повинной — и недоуменно спросил:
— А я-то тут при чем?
— У вас судимость, и положение самое невыгодное. Посмотрите на ситуацию с точки зрения судей: кто вы, и кто Сергей Янович. У вас единственный шанс — загрузить его прежде, чем он начнет грузить вас.
— Я не понимаю, о чем вы, — заученно сказал Синдеев, но взгляд его заметался.
На столе начальника лежал чистый лист бумаги и ручка, специально приготовленные к нашей встрече. Я подвинула к нему ручку:
— Если вы напишете сейчас явку с повинной, я вам гарантирую не больше трех четвертей срока. Только решайте сейчас.
Он облизнул губы:
— Не понимаю…
Ну что ж, жаль. Вы действительно вызываете у меня симпатию, и мне действительно жаль. — Я грустно улыбнулась и встала. Положила в сумочку кодекс и пошла к двери. — Прощайте.
— Стойте! — выкрикнул Синдеев. — Я… Мне надо подумать. Завтра я вам скажу…
— Нет, Валерий Иванович. Решайте сейчас, через тридцать секунд я вызову конвой и уеду в Питер.
Он изо всех сил сжал кулаки, так что они побелели. Я постояла у двери и через полминуты стала открывать ее.
— Дайте бумагу, — хрипло сказал Синдеев.
Показаний Синдеева в принципе было достаточно для ареста Героцкого, но маловато для того, чтобы направить дело в суд.
Валерий Иванович Синдеев вообще-то был автослесарем и с Героцким познакомился, когда тот чинил свою машину. А когда Синдеев ушел из мастерской, стал зарабатывать на жизнь вышиванием долгов из забывчивых людей и очень быстро залетел на одном несговорчивом должнике, он понял, что никому не нужен, за адвоката платить нечем, и будущее его незавидно. И вдруг вместо назначенного следователем адвоката, откровенно скучавшего и просто отбывавшего номер, в изолятор к Синдееву пришел один из лучших адвокатов города с сообщением, что его услуги оплачены Сергеем Яновичем Героцким и что перспективы судебного разбирательства самые радужные.
Синдеев не верил своим ушам. А когда он вернулся в камеру, дежурный помощник начальника следственного изолятора принес ему на маленьком подносе мобильный телефон, рядом с ним на подносе лежала бумажка с номером телефона. Синдеев набрал этот номер и услышал голос своего благодетеля, который за заботу попросил всего-то ничего: не просиживать зря штаны в изоляторе, а подыскивать молодых людей с отменным здоровьем, которые не планируют долго задерживаться под стражей, предлагать им работу с выездом за границу, где-нибудь подальше, и направлять по определенному адресу; а уж о том, чтобы Валерий Иванович до суда посидел не в одной, а в нескольких разных камерах, Сергей Янович позаботится.
Номер телефона, который Синдеев давал желающим устроиться на работу, был именно тем номером, который покойный Аристарх Иванович Неточ-кин записал на своем перекидном календаре за день до смерти.
Синдеев клялся, что не знал, на какую работу вербует молодых людей; ну, это был уже вопрос его совести.
Когда я вернулась в Питер, мы с Лешкой поспорили, удастся ли нам развалить Героцкого. Лешка доказывал мне, что Героцкий — человек непростой и либо вообще откажется говорить, либо будет все отрицать.
А у меня были другие планы, и я пообещала Лешке устроить один фокус, вдруг сработает.
В связи с этим мы разошлись во мнениях о том, как взяться за Героцкого. Горчаков и Курочкин предлагали взять его часа в четыре утра: прийти с обыском, если не будет впускать — взломать дверь, закон нам это разрешает, и сразу начать допрашивать. В четыре утра человеку очень трудно себя контролировать; не зря это время суток считается часом государственных переворотов: часовые не в силах бороться со сном.
В принципе основания считать, что случай не терпит отлагательств, у нас были. Но такие действия исключали установление контакта с Героцким, а мне для реализации моего плана нужен был именно контакт, и именно доброжелательный, ничем не омраченный.
Наконец ребята приняли решение, что надо дать мне возможность попробовать. После удачи с Синдеевым они считали, что я все могу.
Мы продумали все детали, вплоть до того, на какой машине везти в прокуратуру Героцкого. Я внушала ребятам: мы должны создать у Героцкого впечатление, что и в мыслях не держим его подозревать, он — наш союзник, мы рассчитываем на его помощь. Полное взаимопонимание и сотрудничество, плюс легкое кокетство с обеих сторон. Насколько я представляла себе Героцкого, то, что я задумала, должно было сработать: он раб своего
Имиджа.
В закромах у нас были припасены опознание Трайкиным Героцкого как человека, который обследовал его в институте; очная ставка с Синдеевым, показания жены Вальчука о том, что деньги за операцию она передавала Сергею Яновичу, и сделанные его рукой записи о выдаче денег Иванову, Хрунову и Шигову.
Я настояла на том, чтобы мне самой поехать за Героцким. Саида Сабировна к тому времени уже была в прокуратуре; с ней работали. Как и предполагалось, она держалась спокойно, но твердо, никакой полезной информации не сообщала. По моему совету, на нее особо не наезжали, так, давали понять, что ждут от нее откровенности, но совсем уж отношения не портили.
По дороге мы с Героцким светски болтали на отвлеченные темы. У себя в кабинете я предложила ему кофе; я ждала вопроса, как продвигаются поиски убийцы Аристарха Ивановича, Героцкий не мог не спросить об этом.
И вот он задал этот вопрос. Обворожительно улыбаясь, я сказала ему, что появился повод воспользоваться его помощью. (Только бы не насторожить его, только бы не спугнуть, молилась я про себя.)
— Вы ведь могли бы помочь нам, Сергей Янович? В сущем пустяке? (Только бы не пережать: небрежность просьбы — ну, поможет так поможет, а не поможет — обойдемся, и невозможность обмануться в расчетах на его сотрудничество должны быть перемешаны в моем поведении в равных пропорциях.) Вы имеете такой авторитет среди сотрудников института; вас, наверное, послушается любой… Я подозреваю, что не все с нами искренни так, как вы, а между тем какая-нибудь мелочь, которой вы и ваши коллеги и значения-то не придаете, может иметь для нас решающее значение. Помогите нам, а?
— Ну что ж, если это в моих силах, я готов.
Он привстал на стуле и застегнул пиджак.
— Пойдемте.
Вот сейчас от меня требовался хороший темп — не дать ему опомниться и переломить ситуацию.
Я решительно встала, открыла дверь кабинета и поманила за собой Героцкого. Он послушно пошел за мной. Задачей Курочкина было, чтобы в то время, пока мы преодолеваем этот крошечный отрезок пути, в коридор случайно не высунулся бы никто, кто мог бы отвлечь Героцкого.
Перед дверью Лешкиного кабинета я на несколько секунд задержалась и сказала Героцкому, заговорщицки приглушив голос:
— Вы могли бы сказать одному из ваших сотрудников, чтобы он последовал вашему примеру? Скажите ему буквально следующее: «Я рассказал всю правду следователю и вам советую это сделать». Вы ведь рассказали нам всю правду? — Тут я слегка повысила голос, но ни в коем случае не угрожающе. Героцкий машинально кивнул. — Только одну фразу: «Я рассказал всю правду следователю и вам советую это сделать». Это очень важно, вся надежда на то, что человек вас послушается… Запомнили?
Героцкий опять кивнул; похоже, он еще ничего не подозревал.
Я распахнула дверь кабинета, открывающуюся внутрь, и, придерживая ее, слегка подтолкнула Героцкого вперед:
— Прошу!
Он уже открыл рот, чтобы начать говорить, и увидел перед собой сидящую на стуле Саиду Сабировну. Он чуть помедлил, но я в упор смотрела на него, сверлила его взглядом.
Он не смог переломить ситуацию. Судорожно сглотнув, что очень хорошо вписалось в отведенную ему роль, Героцкий произнес:
— Саида, я рассказал всю правду следователю и тебе советую, — и в ту же секунду я захлопнула дверь в кабинет, мы с ним остались в коридоре, а там, в кабинете, в это мгновение должны были включить видеозапись.
Саида Сабировна начала говорить… Потом я посмотрела эту видеозапись. Саида Сабировна рассказала, как в институте была оборудована операционная для пересадки органов. Без нее — начмеда — это было бы невозможно. Талантливый, даже гениальный хирург Неточкин творил чудеса; он серьезно работал над проблемой совместимости трансплантированных органов, однако все упиралось в доноров. Все знали, каких трудов стоило заполучить почку для трансплантации; основной вопрос — преодоление внутритканевого барьера. Неточкин накапливал в клинике института пациентов, нуждающихся в пересадке органов, они ждали случая, но потенциальные доноры с диагнозом «смерть мозга» поступали настолько редко, что не могли обеспечить всех желающих и тормозили научную работу.
