«…много дел на работе, там, где я сейчас». Это может быть какая угодно работа. Однако молодая девушка, которая пишет письмо матери, чтобы та не волновалась за нее, могла бы написать более конкретно, о какой работе идет речь.
«…там, где я сейчас…» Как будто она раньше работала в других местах — в той же отрасли? — и была переведена. Это говорит о том, что у нее такая работа, что она сама не решает, где и когда потребуются ее услуги. Может быть, это вполне обычная работа — в торговле, ресторане, рекламном бизнесе, организации вечеринок; молодым людям нередко приходится приспосабливаться на рынке труда. Но Валманна мучили сомнения. То есть он не сомневался, он был уверен в том, что девушка оказалась замешана во что-то такое, о чем она не хотела рассказывать матери. Нетрудно догадаться. С Эви что-то не так. С ней давно все было неладно, да и немудрено, если подумать о том, в каких условиях она выросла. Однако ее почерк с большими красивыми завитушками и робкая улыбка, которую было видно на маленькой фотографии, выдавали романтическую натуру. Валманн еще раз изучил правильные черты лица, чтобы вспомнить, не встречал ли он где-нибудь эту девушку. Он попытался напрячь свою профессиональную память, прибавил девушке на фото шесть — восемь лет, но ничего не получилось. Он действовал почти что вслепую. Ведь он давно уже утратил способность определять возраст подростков. Сейчас даже мальчишек от девчонок непросто отличить — когда у каждого второго мальчишки волосы до плеч, а девчонки стригутся наголо.
Он еще раз набрал номер телефона, указанный в записке, и услышал в ответ знакомую мелодию из трех сигналов — вне зоны действия сети, без какого-либо сообщения о том, что абонент сменил номер. Но Валманн так просто не сдается. Он набрал номер Вильяма Кронберга, который слыл в полиции «ассом» по различным базам данных. Вильям разработал целую информационную систему, его интересовали каталоги, статистические данные, реестры, списки и обзоры. Он знал всех, кто этим занимается. Валманн попросил его проверить, кто имел номер телефона, указанный Эви, примерно год тому назад. Он и сам мог бы до этого докопаться, но знал, что Кронберг сделает это в два раза быстрее. А кроме того, такая работа была ему не по душе.
В данный момент у него были другие планы. Он позвал к себе Рюстена и спросил, не хочет ли тот проехаться с ним недалеко, хотя, конечно, день не для прогулок. Дул такой сильный ветер, что на обычно тихом и спокойном озере Мьёса разыгрались сильные волны; они разбивались о каменный причал, так что куски пены долетали до парковки около здания полиции.
Погода все равно как на западном побережье, подумал Валманн, выезжая на служебной машине из гаража. К переднему стеклу тотчас же пристали опавшие листья. Но он все равно был рад, что выбрался из душного кабинета. Уверенности в том, что Рюстен думает так же, тем не менее не было. Его коллега был человеком другого склада — на стенах его кабинета висели большие фотографии родных и знакомых, и он любил уютно устроиться в кожаном кресле, попивая кофе, сваренный в собственной кофеварке.
— Куда мы держим путь? — спросил он, садясь в машину.
— Хьеллум. — Валманн еще раз проверил адрес, указанный Арне Ватне на заявлении по поводу пропажи дочери.
— Так далеко? — Рюстен добродушно заржал. Хьеллум находился в десяти минутах езды от полицейского участка.
— Я подумал, что мне может понадобиться помощь, если я наткнусь на русскую мафию, — так же шутливо сказал Валманн. И он ввел Рюстена в курс дела Арне Ватне и рассказал о его двусмысленных сообщениях о проститутках на границе около Магнора.
— Ты чего это такое задумал? Хочешь в одиночку покончить с трафиком на границе?
— Во всяком случае, хочу проверить, правда ли, что его дочка вернулась домой в добром здравии, — ответил Валманн, затормозив на красный свет у светофора на Бругата.
Около небольшого, уже не нового, но ухоженного домика не было видно «тойоты хиас». Всю площадку перед гаражом занимал большой, серый «БМВ» самой новой модели. Они поднялись по ступенькам к входной двери. Поднимая руку к звонку, Валманн услышал стук двери и резкий женский голос, что-то сказавший. Мужской голос ответил. Валманн позвонил в дверь, и все стихло. Он позвонил еще раз, но никто не открыл. Тогда он постучал рукой в стеклянную дверь и крикнул:
— Открывайте! Полиция!
Прошла минута или две, затем послышались шаги, и дверь приоткрылась.
— Полиция?.. — прошептал тоненький голосок.
— Мы бы хотели поговорить с Арне Ватне, который живет по этому адресу.
— Папа на работе, — ответила девушка, открыв дверь пошире.
— А ты не иначе как его дочка? Анне?
— Да. А что такое? Что-то случилось? — Она по-прежнему держала дверь слегка приоткрытой. Валманн мягким рывком открыл дверь пошире.
— Мы бы хотели и с тобой поговорить тоже. Ты не возражаешь?
— Со мной?..
Она стояла вполоборота. И они сразу поняли почему. Лицо было в красных пятнах от слез. И не только от слез. От щеки к подбородку шел кровоподтек. Одна губа распухла, и на ней виднелась кровь. Валманн и Рюстен обменялись коротким взглядом. Валманн отошел в сторону и пропустил своего коллегу вперед. Рюстен знал, как вести себя в такой ситуации.
— Боже мой, ты поранилась? — спросил он мягким голосом, открывая дверь. Девушка не сопротивлялась. — Ты не очень-то хорошо выглядишь.
— Нет-нет, все в порядке… — Она пыталась сдержать слезы.
— Что случилось?
— Нет, ничего, — почти вскрикнула она и сделала несколько шагов назад.
— Да ты успокойся, — произнес Рюстен родительским тоном, слегка дотронувшись до ее руки. В голосе сквозили совершенно искреннее сочувствие и симпатия. — Мы не хотим тебе ничего плохого. Мне кажется, что нам прежде всего следует отвезти тебя к врачу, чтобы он взглянул на твое лицо. Боюсь, что губу придется зашивать.
— Нет! Спасибо, не надо. Мне уже лучше.
— Кто это тебя так разукрасил? — вмешался Валманн. Ему не так хорошо удавалась роль доброго полицейского, как Рюстену. Вид избитой девушки бесил его. — Анне, если ты хочешь нам что-нибудь рассказать, то сделай это сейчас.
— Мне нечего… нечего сказать. Ничего страшного. Я уже в порядке. — Она никак не могла справиться с голосом и облокотилась о стенку. На какой-то миг Валманну показалось, что она вот-вот потеряет сознание. — Пожалуйста, — произнесла она, но не смогла выжать из себя просьбы о том, чтобы они ушли и оставили ее.
— Можно нам войти? Тебе, по-видимому, лучше сесть.
— Нет-нет! Со мной все в порядке… — возразила она, проведя рукой по лицу.
— Кто тебя ударил? — Валманн мыслями был уже в доме, в гостиной, на кухне, в спальне, где сидел преступник, — ибо это, конечно, был мужчина, очевидно, иностранец, он хорошо помнил слова Арне Ватне об иностранцах в шикарных машинах, — который и поколотил эту хрупкую, беззащитную девушку. У него прямо-таки руки чесались — так хотелось вытащить его и посадить в полицейскую машину, помариновать его пару-тройку часов, а затем допросить. Как бы он был рад отдать распоряжение техотделу прочесать этот блестящий автомобиль — дюйм за дюймом, изучить каждый сантиметр обивки, пропылесосить промежутки и выудить каждый оставшийся грамм запрещенных наркотиков, сделать анализ каждого пятнышка на сиденьях, проверить все документы, разрешения, регистрацию, банковские выписки и телефоны. И вообще, вывернуть наизнанку этого негодяя и смести в кучу на полу всю вывалившуюся из него мерзость, а затем красиво оформить все это и предъявить ему пухленькое обвинение, которое обеспечит ему длительное и заслуженное пребывание за решеткой.
Но Валманн хорошо понимал, что ничего не получится, прежде всего потому, что знал: эта шваль (он преднамеренно употребил это сомнительное выражение, которое перенял у Аниты вчерашним вечером, ему оно понравилось, так как било в точку) имела адвокатов, которые во что бы то ни стало — и за хорошие деньги — должны были мешать полиции делать свое дело. Он понимал также, что все эти мысли, которые проносились у него в голове, были политически некорректными, недостойными, запрещенными, они отражали предвзятое отношение, которое только мешало хорошему полицейскому профессионально оценить ситуацию и поступить разумно. Именно такое отношение газеты постоянно пытались приписать блюстителям порядка, и поэтому этого нельзя было допускать. И прежде всего держать язык за зубами.
— Мы только немножко повздорили. — Девушка пыталась дрожащим голосом убедить их в том, что все совершенно нормально. Такое случается в любом доме в Хьеллуме. Что все здесь чудесно и прекрасно в этом старом, но отремонтированном особнячке, когда отец на работе, а дочкин кавалер колотит ее средь бела дня. Выражение ее лица, разбухшего от ударов, кровоподтек на губе и манера говорить только подтверждали его опасения. Эта шпана главенствует, а девушка уже сломлена. Все будет замято и замолчено. Никто не напишет заявления в полицию. А в следующий раз эта сволочь ее убьет.
