— Я принесла ее.
— Что принесла?
— Ну эту металлическую штучку. Из лифта для инвалидной коляски. Я ведь за ней и ездила. Трульсена на месте не было, поэтому спросить его нельзя было. — Она криво усмехнулась. — А сотрудник технического отела не возражал. Вот она.
Она положила конверт на телевизионный столик. Валманн вытащил на стол маленький кусочек металла, а затем фотографии.
— Какой маленький, — сказал он, — зажав кусочек металла между большим и указательным мальцами.
— Даже самый маленький пустяк может… — сказала она и показала на фотографии этого кусочка металла в шестерне.
— Но он туда случайно попал или преднамеренно?
Валманн внимательно изучал металлическую штучку. Она была светлой и блестящей, почти как олово, толщиной не более обыкновенного гвоздя и сжата, очевидно, металл был не слишком твердый.
— Могу я взять ее на пару дней?
— На пару дней?
— Я знаю одного парня, который, наверное, сможет определить, что это было такое.
— В техническом отделе этого не смогли сделать.
— Мой знакомый — настоящий эксперт.
— Кто же это?
— Его имя тебе ничего не скажет.
— Ты водишь знакомство с темными личностями, Юнфинн? — Анита толкнула его в бок. Ей нравилось видеть его таким — он опять загорелся и рвался в бой. И она призналась себе в том, что будет уступать ему во всем, только чтобы сохранить этот настрой.
— Я и вправду знаю кое-кого в этом городе.
— Мне вообще-то следовало вернуть эту вещь завтра утром.
— Да никто ее и не хватится. Ведь Трульсен ничего не знает.
— Ну, я не знаю…
— Ну давай!
— Я поставила свою фамилию на квитанции, когда расписывалась за нее.
— Я сумею защитить тебя.
— От Моене?
— Она ко мне неравнодушна, разве ты не заметила? Она меня почти боготворит…
— Я тебе покажу боготворит… — Она повалила его на диван и принялась целовать, покусывая губы и мочки ушей. Она почувствовала, как сильно ей недоставало его, как не хватало его тела, запаха, близости, и это чувство было настолько сильным, что где-то среди радостного опьянения ее охватил страх. Страх перед силой привязанности к нему, которая поселилась в ней за такое короткое время, страх перед тем, насколько их тянуло друг к другу. И вот уже он над ней, со всем своим неистовством, со всей нетерпеливостью мужской силы и в то же время, присущей лишь ему сознательной необузданностью. Нет, подожди, еще немного, совсем чуть-чуть, пока она сама не стала еще более неистовой и не начала желать все большего и большего, и тогда она взяла его, приняла его и забыла обо всем на свете, обезумев от счастья, которое он давал ей.
Ула Мюре держал небольшой ювелирный магазинчик на пешеходной улице в центре Хамара. Сюда-то и пришел Валманн на следующее утро с кусочком металла и положил его на прилавок перед владельцем. Тот взял его в руки, взвесил и, прищурившись, стал внимательно рассматривать сквозь специальные очки.
— И не зна-аю… Похоже, белое золото.
За двадцать лет жизни и коммерческой деятельности в Хамаре он не избавился от своего трёнделагского диалекта.
— В таком случае не скажешь ли, что это был за предмет?
— Не-е, я не могу, но вот у меня есть кое-кто, вот он, может, и знает…
— А как много времени тебе нужно, чтобы узнать?
— Э-э, надо сперва выяснить, не сильно ли он за-анят.
— А если ты скажешь ему, что дело срочное?
— А может, я лучше скажу, что это полиция попроси-ила?
— Если это поможет.
— Ох, не уве-ерен… Но я попыта-аюсь. Заскочи-ка завтра.
Ула Мюре редко обещал больше того, что мог сделать.
Не успел Валманн вернуться в офис, как зашел Кронберг.
— Есть минуточка?
— Ясное дело.
Кронберг никогда не станет приставать без причины.
— Ханне Хаммерсенг, — начал он, — или, правильнее сказать, Радха Кришна?..
— Ты так легко не сдаешься. — Валманн решил приободрить своего коллегу. Этот невысокий, очкастый человечек был в управлении как мебель — все его хорошо знали, но вряд ли обратили бы на него внимание, особенно на улице, когда он был без формы.
— Здесь что-то не так… — Он покачал головой, как будто и сам не понимал. — Ты знаешь, я проверил датские больницы, год за годом, списки всех умерших, пациентов во всех отделениях за тот период, когда она исчезла.
— Ну и?..
— Но в одном месте я не сообразил проверить…
— И где же? — Валманн подумал, что не зря коллег раздражала его привычка тянуть с сообщением, даже когда информация была особенно важной. Ему стоило усилий совладать с собой и на этот раз.
— Я не проверил психиатрические отделения.
— Ах вот оно что!
Блестящая мысль! И как это мне это не пришло и голову, подумал Валманн.
— Ведь смотри — коллектив наркоманов, поспешный брак, религиозный мистицизм, Радха Кришна…
— Вот именно.
— Так вот, слушай: норвежская гражданка Радха Кришна попала восемнадцатого ноября тысяча девятьсот девяносто четвертого года в психиатрическое отделение Государственной больницы Копенгагена с симптомами шизофрении. Через семь месяцев ее выписали, но она вновь попадала туда в тысяча девятьсот девяносто шестом и тысяча девятьсот девяносто восьмом годах. В последний раз ее выписали в тысяча девятьсот девяносто девятом. На этом след обрывается. Пока что.
— Интересно. Чертовски интересно!
— Мне тоже так показалось, — сказал Кронберг. — Особенно когда я заглянул в ее историю болезни.
— А что, это так легко сделать в Дании?
— У меня везде свои люди, и не только у нас, — усмехнулся компьютерный гений. — Я, конечно, мог бы залезть в их компьютер, но мне показалось, что это так неэлегантно…
— К тому же не совсем законно.
— Ну ясно, незаконно. Хе-хе. — Кронберг слегка покраснел, и румянец на его порозовевших щеках оживил его бледное лицо.
— Я вычитал там, что заболевание характеризовалось параноическими явлениями, имелись периоды с сильно выраженными сексуальными отклонениями, которые сменялись приступами страха и полнейшей депрессии.
— Да, нелегкий случай.
— Врачи тоже так считали. Болезнь не носила хронический характер, и состояние больной поддавалось стабилизации с применением медикаментов, но происходили постоянные рецидивы.
— А что-нибудь о личных чертах?
— Характер добрый и сговорчивый, однако она негативно реагировала на терапию, в особенности групповую терапию. Согласно отзывам врачей, с ней было трудно установить близкий контакт и почти невозможно заручиться ее доверием.
— И все-таки они ее выпустили?
— У нее были и хорошие периоды, как я уже упомянул. Когда таких пациентов выпускают из больницы, они иногда прибегают к самолечению, что приводит к плачевным результатам. А кто знает, не лечила ли она сама себя какими-то нетрадиционными методами?
— Ну да… — Валманн почувствовал, что рассказ о психическом заболевании Ханне Хаммерсенг дополнил сложившуюся у него картину полного разложения этой семейки, однако он пока что не мог сказать, что эти факты как-то продвигают расследование. И уж во всяком случае, никак не касаются его лично и его работы по расследованию происшествия в лесной хижине.
— А почему, собственно, ты это все мне говоришь? — спросил он.
— Потому что ты этим интересуешься. С Трульсеном говорить невозможно, его теория о самоубийстве трещит по всем швам, а он этого не желает признавать. А Моене… — Его глазные яблоки перекатывались за толстыми стеклами очков.
— И что же, по-твоему, надо делать? — Валманн бросил вопрос в воздух, обращая его в равной степени себе и своему коллеге. Он был не прочь обсуждать это дело так, чтобы не нести за это ответственности. Не прочь узнать что-то новое, но так, чтобы не надо было делать из этого выводов. Он не имел ничего против легкой конспирации, в ходе которой Кронберг бегал из своего офиса к нему, сообщая о новых находках до того, как об этом будет доложено остальным, несмотря на то что все это подрывало его представление о профессиональной этике.
— Вот об этом-то я как раз и хотел спросить именно тебя.
Кронберг отлично все понимал. Он сам был немножко конспиратором. Вся его работа состояла из тайных поисков, подслушивания и слежки, причем нередко на грани дозволенного. Для такой работы нужен был человек с душой канализационной крысы. Кронберг обладал всеми необходимыми качествами.
— Моене уже наседала на меня, — сказал он и подмигнул Валманну. — Она считает, что мы зря тратим ресурсы и время, и хочет подвести черту.
— Вот-вот. И только одно это уже дает достаточно оснований для того, чтобы продолжать, — сказал Валманн и заговорщицки улыбнулся. — Даже если бедняжка Ханне вновь пребывает в закрытой больнице в каком-то другом месте.
