– Да в общем-то нет, – призналась Настя. – То есть я помню, что она это сказала, но никаких особенных выводов из этого не сделала. А вам что-то в этот момент показалось?
– Ничего особенного, просто я подумал: а где же подружки, те самые, для кого она берет автографы у артистов и перед кем держит марку близким знакомством со звездами? Почему ей было скучно полгода сидеть дома?
– И где они? – с интересом спросила Настя.
– Да они учатся или работают, одним словом, днем они заняты. Вот наша Ева и скучала. Учиться она не хочет, лень или мозгов не хватает, а может, смысла не видит, потому что учатся те, кто собирается в дальнейшем строить свою жизнь самостоятельно, а у нашей девочки таких мыслей в голове нет, она привыкла, что за нее все папа делает, так для чего напрягаться? Папа у нее не олигарх и не особо богатый, но при деньгах, если судить по тому, как девочка одета. Настоящий гламур ей недоступен, и ее круг общения состоит из тех, кто не бездельничает и не прожигает родительские деньги. А так она при деле, день занят, место престижное, перед подругами не стыдно, есть для кого краситься и одеваться. И потом, не забывайте, ей нравится Бережной. Даже возьму на себя смелость утверждать, что она влюблена до смерти, как влюбляются только в этом благословенном возрасте.
Настя с любопытством посмотрела на Антона. Ничего себе рассуждения! В этом благословенном возрасте… Сколько Еве лет? Двадцать? Двадцать один? А самому Сташису? Двадцать восемь, он ненамного старше, а рассуждает так, словно ему уже за сорок.
– Так что Ева не за Богомолова переживает, а за себя, любимую, ей место не хочется терять. Мало ли как все повернется? Придет новый руководитель и уволит ее. А ведь есть еще такая невероятно сладкая возможность, что Бережного снова сделают полноценным директором, и вдруг он оставит ее своим секретарем? Вот это уже будет предел всех мечтаний. Вот о чем она волнуется на самом деле, а вовсе не о здоровье Льва Алексеевича.
Настя помолчала, пристально разглядывая Сташиса. Он невольно поежился.
– Что вы на меня так смотрите? Я сказал какую-то глупость?
– Вы меня пугаете, – медленно произнесла Настя. – Давайте-ка собираться домой, на сегодня достаточно.
Театр нервничал. Все началось около полудня, когда эти двое чужаков, шатающихся по зданию целыми днями, зашли в кабинет Владимира Игоревича Бережного. Театр в этот момент наблюдал за ходом репетиции и не обратил внимания на то, что там произошло в кабинете, он только почувствовал, как со стороны кабинета директора вырвалась плотная струя панического беспокойства. Что сыщики сказали Бережному? Чем они его так напугали? Театр все пропустил и злился на себя, потому что если бы почуял неладное вовремя, то хотя бы подслушал, о чем шел разговор, но он был увлечен репетицией, ведь репетиция – это всегда важно, это интересно, это подготовка к будущему спектаклю и в конечном счете подготовка к будущей жизни самого Театра. А смотреть в два места одновременно Театр не мог, не дано ему было, природа устроила его так же, как обыкновенных людей, которые если смотрят направо, то налево уже не видят.
Струя беспокойства и даже какой-то досады мешала Театру наблюдать за репетицией, отвлекала, потом он заметил, что ведущий репетицию режиссер Семен Борисович Дудник посмотрел на свой телефон и что-то прочитал, после чего вся репетиция пошла наперекосяк, а репетиционный зал наполнился каким-то дрожащим волнением, которое немедленно передалось актерам, и они начали все путать и делать не так. После репетиции режиссер прямиком помчался в кабинет Бережного, и тут уж Театр не удержался, посмотрел, послушал, но ничего не понял.
– Ты же был уверен, что она не станет с ними разговаривать…
– Что я могу поделать, она просила их собрать…
– Черт, неужели выплывет… С другой стороны, что такого страшного? Мир не рухнет.
– Да жалко ведь…
– Это да, жалко. Я распсиховался, когда твое сообщение прочитал. Репетицию практически сорвал, все через пень-колоду…
Разговор в кабинете оказался невнятным, и Театр в нем не разобрался. Постепенно он успокоился, страх и волнение расползлись по всему зданию, как дым, и стали совсем незаметными. Театр уже окончательно было настроился на вечерний спектакль, как вдруг почувствовал облако нервозности, двигающееся по служебной лестнице вверх, в сторону квартиры, которую предоставляли иногородним режиссерам и драматургам и в которой сейчас жил автор новой пьесы Артем Лесогоров. Облако двигалось медленно и не очень уверенно, и Театр смог сделать единственный вывод: облако породил мужчина. Какой? Кто это? Сам Лесогоров, который чем-то расстроен или взвинчен? Но он двигается так неуверенно, словно выпил… Впрочем, это вполне возможно. А если это не Лесогоров, то кто? И зачем этот неизвестный идет к Лесогорову? «Наверное, в гости, – решил Театр. – А нервничает… что ж, мало ли причин у человека, чтобы нервничать». Спектакль – это, конечно, важно, это, в сущности, самое главное в жизни Театра, но любопытство взяло верх. Театр оторвался от сцены и зрительного зала и заглянул на служебную лестницу, очень уж хотелось ему посмотреть, кто это там идет и боится.
Ну и ничего особенного. И чего он так нервничает?
Театр перестал думать о таинственном облаке и снова сосредоточился на сцене.
Елена Богомолова даже не сразу почувствовала, что рядом кто-то сидит. Пошла вторая неделя, как она ежедневно проводит время на этом стуле в коридоре больницы. Стульев, скрепленных в единый блок, было четыре, но Елена почему-то занимала каждый раз один и тот же стул, второй справа, с надорванной чем-то острым обивкой.
Она скосила глаза и увидела Ксюшу, дочку Льва Алексеевича от первого брака.
– Привет, – едва разжимая губы, произнесла Елена.
– Привет, – откликнулась Ксюша. – Как папа?
– Все так же. Плохо.
– Я хочу его увидеть, – заявила девушка.
– К нему не пускают, – равнодушно ответила Елена.
– Что – до сих пор так и не пускают? Ты врешь! Ты просто не хочешь, чтобы мы с ним виделись! Ты всегда ревновала папу ко мне, тебе не нравится, что он меня любит…
Ксюша несла полную чушь, и Елена на какое-то время перестала ее слушать. А зачем? Что нового она услышит? У Ксюши ума ни на грамм, один ветер в голове, так что на нее даже обижаться нет смысла. Ведь ясно же, зачем она явилась. Если бы ее действительно волновало здоровье отца, она бы если и не приезжала, то хотя бы звонила Елене постоянно, как звонит первая жена Левы. Да и Левина мать, Анна Викторовна, бывает в больнице ежедневно, сидит рядом с Еленой часа по полтора-два и уезжает. А Ксюша за все время появилась здесь только второй раз и ни разу не позвонила.
Девушка все бормотала и бормотала какие-то глупости, и Елена не выдержала:
– Ты зачем приехала? Про папу спросить? Я тебе все сказала. Мне и без тебя тошно, давай избавим меня от необходимости слушать твои бредни.
Ксюша умолкла, видимо, понимая, что переборщила и вообще повела разговор явно не так.
– Лен, дай денег, – наконец произнесла она.
– У меня нет, – равнодушно откликнулась Елена.
– Что, совсем нет? Ни копейки? – не поверила Ксюша.
– Отстань, а? – жалобно попросила Елена. – Ну откуда у меня лишние деньги?
– Мне папа всегда давал, – в голосе девушки прозвучал вызов. – Я просила, и он давал без разговоров. Мне очень нужно, правда-правда, очень-преочень. Ну какие-то деньги у тебя ведь есть, правда? – заныла она. – Не жмись, отстегни, ну поверь, мне без этих денег кранты. Ну Лен, а?
– Зачем тебе деньги? – Елена спросила просто так, ей совсем не было интересно, зачем Ксюше деньги, ответ она и без того знала.
– У меня совсем ничего нет, голяк полный, даже на телефоне ни копья, ты думаешь, я почему тебе не звоню? Телефон выключен, деньги кончились. И сюда не приезжала, потому что на метро не хватает.
– А у матери попросить не пробовала?
– Так она уже давала, а они кончились. Мама больше не дает, говорит, что я трачу слишком много, а где много-то? Ну Лена!
– У меня денег нет, – твердо и раздельно повторила Елена. – Сейчас ты сюда пешком пришла, да?
– Почему пешком? – Ксюша смешалась, но быстро вывернулась. – Мне Боб дал на билет, только на одну поездку, мне ему вернуть надо. И обратно добраться. Ну будь ты человеком, Ленусик! Хотя бы рублей пятьсот дай.
Елене было так тяжело, так плохо, что сдерживаться и следить за словами сил уже не было. Она развернулась на стуле и села, глядя прямо в глаза девушке.
– Скажи спасибо, что я никому про твоего Боба не сказала, и о том, как отец его с лестницы спустил, и о том, как твой Боб грозился папу убить. Забыла, да? Или думаешь, что я тебя пожалела? Да я отца твоего жалею, не хочу, чтобы он переживал лишний раз. Если будешь меня доставать – имей в виду, я молчать не стану. Думаешь, мы с твоим отцом не понимали, кто его машину краской облил? В два счета расскажу в милиции, кто мог так ненавидеть твоего отца, что ударил его битой по голове, и пусть твоего дружка-наркомана арестуют, будешь ему передачи в Бутырку носить, а то и пойдешь как соучастница, это недолго устроить.
