Лундберг ответил.
— Это Валландер. Мы говорили с вами примерно неделю назад.
— Чего вы хотите?
Если он и удивился, то хорошо скрыл удивление, подумал Валландер. Очевидно, Лундберг из тех достойных зависти людей, которые всегда готовы к чему угодно, готовы услышать в трубке кого угодно — хоть короля, хоть безумца или хоть истадского полицейского.
— Я в Фюруддене. — Валландер взял быка за рога. — Надеюсь, вы найдете время встретиться со мной.
— Я уже все сказал вам по телефону прошлый раз. Добавить больше нечего.
В этот миг Валландер, во всеоружии многолетнего полицейского опыта, отбросил все сомнения. Лундберг действительно может еще кое-что рассказать.
— Чутье подсказывает мне, что нам стоит поговорить, — сказал он.
— То есть вы хотите меня допросить?
— Вовсе нет. Просто хочу поговорить, показать фотографию, которую я нашел.
Лундберг задумался, потом наконец сказал:
— Через час я за вами заеду.
За этот час Валландер подкрепился в закусочной, из окон которой открывался вид на гавань, острова и открытое море вдали. Глянув на морскую карту, висевшую под стеклом на стене закусочной, он увидел, что Букё расположен южнее, а потому внимательно следил за всеми судами, шедшими оттуда. Представлял себе, что лодка рыбака по крайней мере внешне похожа на деревянную шлюпку Стена Нурдландера. Но ошибся. Эскиль Лундберг прибыл в открытой пластиковой лодке с подвесным мотором, полной пластмассовых ведер и сачков. Причалил к набережной, огляделся по сторонам. Валландер перехватил его взгляд. Рукопожатиями они обменялись лишь после того, как Валландер осторожно спустился в лодку и все равно чуть не упал, поскользнувшись на скользком настиле.
— Я подумал, лучше нам двинуть ко мне домой, — сказал Лундберг. — Тут, на мой вкус, многовато незнакомого народа.
Не дожидаясь ответа, он запустил мотор и на чересчур высокой, по мнению Валландера, скорости направился к выходу из гавани. Человек, сидевший в зачаленной парусной лодке, проводил их явно недовольным взглядом. Мотор ревел так, что разговаривать было практически невозможно. Валландер устроился на носу, смотрел, как мимо пролетают поросшие деревьями островки и голые скалы. Они миновали пролив — судя по карте в закусочной, он назывался Хельсусунд — и пошли дальше курсом на юг. Вокруг по-прежнему теснились острова, лишь иногда мелькало открытое море. Лундберг был в обрезанных брюках, в сапогах со спущенными голенищами и в футболке с несколько удивительным текстом: «Я сам сжигаю свой мусор». Валландер прикинул, что ему лет пятьдесят, может, чуть больше. Вполне соответствует парнишке на фотографии.
Они свернули в бухточку, окаймленную дубами и березами, и причалили к пристани с пахнущим смолой красным навесом, под которым сновали ласточки. Рядом стояли две большие коптильни.
— Ваша жена говорила, угря больше нет, — сказал Валландер. — Неужто так плохо?
— Хуже, — ответил Лундберг. — Скоро вообще рыбы не будет. Разве она не говорила?
Красный двухэтажный жилой дом виднелся в ложбине метрах в ста от воды. Тут и там разбросаны пластмассовые игрушки. Здороваясь с Валландером, жена Лундберга, Анна, выглядела столь же настороженно, как настороженно звучал ее голос по телефону.
На кухне пахло отварной картошкой и рыбой, чуть слышно играло радио. Анна Лундберг поставила на стол кофейник и вышла. Того же возраста, что и муж, они даже внешне чем-то похожи.
Из соседней комнаты в кухню вдруг вошла собака. Красивый коккер-спаниель, подумал Валландер, погладив его, пока Лундберг наливал кофе.
Валландер положил на клеенку фотографию. Лундберг достал из нагрудного кармана очки. Быстро глянул на снимок и отодвинул его.
— Должно быть, это было в шестьдесят восьмом или в шестьдесят девятом. Осенью, насколько я помню.
— А теперь я нашел этот снимок в бумагах Хокана фон Энке.
Лундберг посмотрел ему прямо в глаза.
— Я не знаю, кто этот человек.
— Высокий чин на шведском флоте. Капитан второго ранга. Может, ваш отец знал его?
— Вполне возможно. Но я все-таки сомневаюсь.
— Почему?
— Отец недолюбливал военных.
— Вы тоже на снимке.
— Я не могу ответить на ваши вопросы. При всем желании.
Валландер решил подойти с другой стороны и начать сначала:
— Вы родились здесь, на острове?
— Да. И папаша тоже. Я — четвертое поколение.
— Когда он умер?
— В девяносто четвертом. Ставил сети в море, и с ним случился удар. Он не вернулся, и я позвонил в береговую охрану. Лассе Оман нашел его. Лодка дрейфовала в сторону Бьёркшера. Но он и хотел так умереть, старик-то.
Валландеру почудились в его голосе нотки, говорившие о не слишком хороших отношениях между отцом и сыном.
— Вы всегда жили здесь? При жизни вашего отца?
— Нет. Нельзя батрачить на родного отца. Особенно если он постоянно командует и вдобавок считает, что всегда прав. Даже когда глубоко заблуждается. — Эскиль Лундберг рассмеялся. — Он стоял на своем, не только когда мы ловили рыбу. Помню, однажды вечером мы смотрели телевизор, передавали какую-то викторину. Там был вопрос, с какой страной граничит Гибралтар. Отец сказал, что с Италией, а я — что с Испанией. Когда оказалось, что прав я, он выключил телевизор и пошел спать. Вот такой он был.
— Значит, вы уезжали отсюда?
Эскиль Лундберг склонил голову набок, скривил лицо:
— Это важно?
— Может быть.
— Расскажите еще раз, чтобы я понял. Кто-то пропал?
— Двое, муж и жена. Фон Энке. И эту фотографию я нашел среди документов, принадлежавших мужу, капитану второго ранга.
— Вы сказали, они из Стокгольма? А сами вы из Истада? Какая тут связь?
— Моя дочь собирается замуж за их сына. У них есть ребенок. Пропали ее будущие свекор и свекровь.
Эскиль Лундберг кивнул. И вроде как стал смотреть на Валландера с меньшим недоверием.
— Я уехал с острова, когда кончил школу, — сказал он. — Работал на ферме под Кальмаром. Целый год там прожил. Потом вернулся на остров, стал рыбачить. Но мы с отцом не ладили. Чуть что не по его, он сразу злился. Я опять уехал.
— На ферму вернулись?
— Махнул на восток. На Готланд. Работал на цементной фабрике в Слите, двадцать лет оттрубил, пока отец не состарился. Там и с женой познакомился. У нас родились двое детей. Вернулись мы, когда он стал совсем плох. Мама умерла, сестра жила в Дании, так что, кроме нас, позаботиться о нем было некому. Хозяйство у нас здесь большое, земля, рыбные угодья, тридцать шесть мелких островов, а уж скал вовсе не счесть.
— Значит, в начале восьмидесятых вас тут не было?
— Только летом на недельку-другую приезжали. И всё.
— Возможно ли, что в ту пору у вашего отца были контакты с морским офицером? — спросил Валландер. — А вы об этом не знали?
Эскиль Лундберг энергично мотнул головой:
— Не вяжется это с его натурой. Он считал, надо платить премию за отстрел шведских военных моряков, и кадровых, и срочников. Особенно капитанов.
— Почему?
— Во время учений они иной раз ходили тут на форсаже. По другую сторону острова у нас пристань, где стоял траулер. Две осени кряду волной от военных кораблей пристань разбивало в клочья, опоры и те сносило. А ущерб они не возмещали. Отец писал жалобы, но без толку. Несколько раз экипажи сбрасывали в колодцы на островах остатки продовольствия. Тот, кто знает, что значит колодец для обитателей островов, так делать не станет. Ну и другое случалось.
Эскиль Лундберг вдруг словно бы опять заколебался. Валландер ждал, не торопил его, терпеливый лис, караулящий добычу.
— Незадолго до смерти он рассказывал об одном происшествии в начале восьмидесятых, — продолжал Эскиль Лундберг. — Он тогда уже сильно болел. И злость подрастерял, видно, понял, что, как бы там ни было, после него здешним хозяйством буду заниматься я.
Эскиль Лундберг встал, вышел из кухни. Валландер начал думать, что он все-таки ничего больше не скажет, когда Лундберг вернулся со старыми ежедневниками в руках.
— Сентябрь восемьдесят второго, — сказал он. — Это отцовы ежедневники, он записывал улов и погоду. А также особенные происшествия. И девятнадцатое сентября восемьдесят второго именно такой день.
Он протянул Валландеру ежедневник, указывая нужное место. Четким почерком записано: Чуть не утопли.
— Что он имел в виду?
— То, что рассказал мне незадолго до смерти. Сперва я решил, он впадает в маразм, теряет рассудок. Но для вымысла рассказ был слишком подробный. Он говорил правду.
— Начните с самого начала, — предложил Валландер. — Меня в первую очередь интересует как раз осень восемьдесят второго.
Эскиль Лундберг отодвинул подальше свою чашку, будто для рассказа требовалось место.
