даже занести это в протокол и добавить, что я признаю свою вину и готов нести за это ответственность. Но не надо пытаться заставить меня признаться в том, чего я не делал.
– Тебя, дурилка, – Денис несильно хлопнул Барковца по затылку, – пока никто ничего делать не заставляет. Ты это сам прекрасно понимаешь. Ты ведь парень молодой. Зрение у тебя хорошее, слух тоже. Ты ведь слышал, как мы Виктории Сергеевне пообещали, что пальцем тебя не тронем.
– И всем остальным тоже, – сглотнув набежавшую слюну, уточнил Барковец.
– Кому, всем остальным? – нахмурился Малютин.
– Не в смысле – кому, в смысле – не только пальцем, – торопливо добавил молодой человек. – Виктория Сергеевна так сказала: не только пальцем. А вы, – он взглянул в сторону угрюмо молчавшего Панина, – кивнули.
– Григорич, ты что, реально кивнул? – Денис возмущенно обернулся к Панину. – Подписался на вегетарианство?
– Так вышло, – после небольшой паузы отозвался Михаил Григорьевич. – Не смог отказать красивой женщине.
– Ну что же, – Малютин вновь повернулся к студенту, – как говорится, майор сказал, майор сделал. Только ты, дурилка, – он вновь, на этот раз несколько сильнее, хлопнул Барковца по затылку, – напрасно радуешься. Думаешь, посидишь, отмолчишься и все? До дому, до хаты? Нет, тут эта схема не работает. Здесь схема другая. Сейчас следователь вернется и вынесет постановление о задержании. В камере переночуешь, утром поедем в суд. Суд примет решение о твоем аресте. Для начала на два месяца.
– А если не примет?
Барковец тут же уставился в пол, очевидно, сам испугавшись собственной смелости. Это не спасло его сразу от двух новых, весьма ощутимых шлепков по затылку.
– Это чтобы ты вопросы глупые не задавал, – добродушно объяснил ему оперативник, – курс молодого сидельца. Так вот, суд всё примет, как надо, после чего увезут тебя в следственный изолятор. А там уже не будет доброй Виктории Сергеевны, у нее, кроме тебя, других дел полно. А вот мы, хотя и у нас дел немерено, будем тебя время от времени навещать и приложим все силы для того, чтобы ты рано или поздно сказал нам более интересную историю. Да! Если ты думаешь, что тебе только два месяца надо будет перетерпеть, то глубоко ошибаешься. По делам об убийствах суд может выносить продление ареста хоть до года. А в исключительных случаях, когда подозреваемые попадаются особо упертые, то и дольше.
Малютин прошелся из стороны в сторону по кабинету и вновь вернулся на тоже место, прямо перед Барковцом.
– Ты понял, дурилка, если будешь молчать, домой тебе хода нет, только в камеру. И сидеться тебе там будет крайне неуютно, я гарантирую. Так что лучше глубоко вдохнуть, выдохнуть, а потом начать нам подробно рассказывать, как ты провел вечер прошлого четверга. Особенно нас интересует интервал с полуночи до часу ночи. Все подробно расскажешь, проблем у тебя не будет. Определим в тихую камеру, где всего два-три сидельца, и то все москвичи, да при родственниках. Будете сидеть себе, телевизор смотреть, да колбасу трескать. Не жизнь, а сказка. Причем срок день за полтора идет!
– То есть вариант, что я скажу вам такую правду, после которой вы отпустите меня домой, даже не рассматривается? – тихо, не поднимая взгляда от пола, спросил Михаил.
Денис и Гена удивленно переглянулись.
– Рассматривается, – ответил за всех Панин. – У нас не гестапо. Мы тут типа за справедливость. Ты только не томи, парень. Если тебе есть, что сказать, выкладывай прямо сейчас.
***
Фишман приехал почти полтора часа спустя после Жориного звонка.
– Мог бы и шустрее прискакать, – проворчал Мясоедов, – обнимая старого друга. Поди, на двух колесах гоняешь.
– Сейчас столько камер по городу понатыкали, особо не погоняешь, – Леня привычно прошел на кухню, где по уже заведенной традиции сам поставил на плиту турку с кофе. – А что, у нас что-то срочное?
– У нас, Лёня, с тобой серьезный разговор будет, – Жора положил на стол мобильный телефон, – сейчас я тебе кое-какие записи покажу, а потом мы решим, срочно это или все же до завтра терпит.
– Давай я сперва с этим разберусь, – Фишман, постучал ногтем по плите, – а то я ведь знаю, ты меня заболтаешь, кофе, как в прошлый раз, убежит.
– Да уж, многозадачность не твой конек, – вздохнул Мясоедов. – Руками и головой ты одновременно работать не можешь. Достань тогда мне коньяк из верхнего шкафа, а то Вика прячет его постоянно. Боится, что я сопьюсь.
– А ты не сопьешься? – открыв дверцу шкафа, уточнил Фишман.
– Ты мне немного накапай прямо в кофе, для запаха, – попросил Жора, – граммов пятьдесят, думаю, будет достаточно. Хотя нет, лей лучше сто!
Вздохнув, Лёня откупорил коньячную бутылку.
***
– А что здесь происходит? – незаметно вошедшая в кабинет Крылова, нахмурившись, смотрела на столпившихся вокруг Барковца оперативников. – Вы его что…
– Да мы его и пальцем не тронули, Виктория Сергеевна, – моментально отозвался Малютин, ласково поглаживая Михаила по загривку, – но вот, представьте себе, молодой человек решил проявить сознательность и рассказать нам всем о том, как он, собственно, провел вечер. Вот мы все вокруг него и собрались, уговариваем, чтобы он дождался вашего возвращения.
– Дождались, – насмешливо фыркнув, Вика заняла ставшее уже привычным место во главе стола. – Итак, Михаил Юрьевич, вы действительно желаете изменить свои показания?
– Не совсем так, – Барковец выглядел задумчивым, словно пытался принять необыкновенно важное и столь же сложное решение и никак не мог справиться с задачей, – я хочу сделать заявление.
– Даже так?
Вика взглянула на оперативников. Распашной и Малютин выглядели довольными происходящим, они явно пребывали в предвкушении скорого чистосердечного признания, а значит, и раскрытия дела. И только Михаил Григорьевич отчего-то хмуро пощипывал вздыбившуюся левую бровь. Судя по его виду, если он чего-то и ждал ближайшее время, то только неприятностей.
– Да, – молодой человек повысил голос, – заявление. Я хочу сказать, что в тот день вечером я находился дома. Один. Весь вечер. И потом лег спать. И как бы ни пытались меня запугивать сотрудники полиции, я от своих показаний не откажусь.
Немного помолчав, Барковец пожал плечами и уже не так уверенно добавил, – хотя, не знаю, если пытать будут, я точно не выдержу.
– Приплыл ледокол «Есенин», – Панин звонко шлепнул ладонью по подоконнику.
– При чем здесь ледокол? – Вика не смогла сдержать удивления.
– Вы уверены, что вас сейчас именно этот вопрос интересует? – мрачно отозвался Михаил Григорьевич. – Что с этим заявителем делать будем?
– Если вы предлагаете начать его пытать прямо сейчас, то я против.
Вика с улыбкой взглянула на не ожидавших от нее подобной реакции оперативников.
– Гражданин Барковец, – ее голос вновь сделался
