Свидетель, предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний. Вот здесь распишитесь. Хорошо, перейдем непосредственно к вопросам. Вы знаете подозреваемого? Свидетель, чем вы были заняты в четверг, тринадцатого мая? Вы уверены, что это было именно в тот день? Ах, вы нашли билет… Замечательно, приобщим его к материалам дела. В какое время вы возвращались из кинотеатра? Вы шли одна или с вами был кто-то еще? По пути домой вы встречали кого-либо из своих знакомых? Вы можете с уверенностью заявить, что это был именно Барковец? На каком расстоянии от подъезда вы находились? Барковец, что вы можете сказать по этому поводу? Полагаете, обозналась! Хорошо, я так и занесу в протокол. Свидетель, что было после того, как вы зашли в подъезд? Так… продолжайте… так.
То, что произошло потом, событием неординарным назвать было нельзя. Подобное на очных ставках случается достаточно часто. Именно поэтому на подобных мероприятиях кроме следователя и адвоката всегда присутствуют конвоиры или несколько оперативников.
– Ты, сучка лживая!
Барковец метнулся вперед, вытягивая над столом скованные наручниками руки. В то же мгновение всей массой своего тела ему на спину обрушился конвоир, а еще долю секунды спустя Малютин, ухватив задержанного за кисть левой руки с силой крутанул ее против часовой стрелки. Барковец истошно взвыл, а его адвокат, невозмутимо наблюдавший за всем происходящим, негромко прокомментировал:
– Мне кажется, это уже перебор. Молодой человек всего лишь не справился со своими эмоциями. Хотя бы один из двоих сотрудников с него может слезть, так ведь и раздавить человека недолго.
– Присоединяюсь к мнению Эдуарда Андреевича, – Вика постучала по столу шариковой ручкой. – Успокойтесь все! Денис, посадите его обратно на стул. Да не ломайте вы ему больше руку!
Дождавшись, когда статус-кво был восстановлен, и все участники процедуры вернулись на исходные позиции, Крылова обратилась к Барковцу.
– Михаил Юрьевич, вы успокоились? Если вы не согласны с показаниями свидетеля, пожалуйста, уточните, с чем именно вы не согласны.
– Со всем! Со всем я не согласен, – Барковец всхлипнул, прижимая к груди поврежденное запястье. – Она же все до единого слова выдумала. Не могла она меня нигде видеть! Понимаете, не могла. Не видела.
Повернувшись всем телом к Крыловой и не обратив внимания на предупреждающе легшую ему на плечо ладонь сержанта, задержанный заговорил быстро, почти без пауз, сглатывая окончания слов.
– Я же вначале и впрямь подумал, что обозналась она. Ну, сами понимаете, ночью в потемках кого угодно перепутать можно. У нас ведь на подъезде фонарь хоть и горит, но чахлый, кнопки на домофоне толком не разглядишь, приходится телефоном подсвечивать. Могла ведь обознаться, конечно, могла. Только когда вся эта чушь несусветная началась, про так как я дверь не мог открыть, как ключами звенел… Вы же понимаете, так нельзя перепутать. Вы понимаете это?
– Я понимаю, – кивнула в ответ Крылова. – Только я не очень уверена, что мы с вами из этого обстоятельства делаем одинаковые выводы.
– Выводы? – Барковец широко распахнул глаза и на мгновение замер с неестественным, испуганно-удивленным выражением лица человека, на которого впервые в жизни направили фотоаппарат и велели ждать скорого вылета птички. – Ну, какие здесь могут выводы? Это же очевидно. Раз ошибиться она не могла, – он бросил гневный взгляд на сидящую напротив девушку, – значит, она все врет. Специально врет!
– Я не вру!
На этот раз со своего места вскочила Айлин. В отличие от подозреваемого, ее на месте никто удерживать не пытался, но девушка и не собиралась переходить к агрессивным действиям. Выставив перед собой правую руку с вытянутым вперед указательным пальцем, она гневно произнесла:
– Ты! Не смей меня оскорблять. Никогда не смей. Я тебя сейчас в чем-то обвинила? Я, как есть, все сказала, как было. На тебя, что, – она указала пальцем на скованные наручниками запястья, – это из-за меня надели? Не может так быть. За то, что вечером из дома выходишь, наручники не надевают. Значит, ты сделал что-то. А если не сделал, значит, разберутся. Но меня никогда не смей оскорблять. Ты слышишь?
– Калиева, сядьте на свое место, – решительно приказала Вика. – Михаил Юрьевич, вы утверждаете, что свидетель осознанно вас оговаривает. У вас есть предположения о возможных мотивах свидетеля?
– Да она же мстит мне, – Барковец метнул в сторону Айлин взгляд, полный ненависти. – Она мстит за то, что я с ней так обошелся.
– Уточните, как именно, – потребовала Крылова. – Вы что, её домогались?
– Вы с ума сошли! – с отчаянием в голосе отозвался задержанный. Оглянувшись на своего адвоката и убедившись в том, что с его стороны поддержки ждать не имеет смысла, Барковец ссутулился, почти уткнувшись лицом в стол, и прошептал. – Вы все здесь сошли с ума. Зачем она мне нужна? Она же… – он вновь взглянул на Айлин, на этот раз пренебрежительно. – Вы что, сами не видите? Чего там домогаться можно? Да и потом, там три мужика в квартире, прямо под боком. Это не считая деда, который постоянно в глазок подглядывает. Я что, из ума выжил, чтобы с этой малолеткой мутить?
– Тогда какой смысл вы вкладываете в слово: «обошелся»? Поясните.
– Да что тут пояснять? Это же она сама мне глазки строила. Специально у подъезда вылавливала, чтобы со мной по лестнице подняться. Или наоборот. Когда я выходил, и она тут как тут. Ой, а мне тоже до метро надо! Куда ей на метро ездить, если у нее школа через дорогу?
– Продолжайте, – кивнула Вика.
– Мне это быстро все надоело. Я не знаю, когда людям сорок-сорок пять лет, тогда разница в пять лет в возрасте, наверное, совсем не чувствуется. А когда тебе двадцать один, ты все эти ходы малолетские, как с ладошки, считываешь. Так что я ей это все объяснил, как мог, и сказал, чтобы больше она за мной не бегала. Во-первых, окружающие начинают задавать вопросы, чего мне, сами понимаете, даром не надо. А во-вторых, мне вообще никак не надо, чтобы вопросы начала задавать её семейка.
– Калиева, вы подтверждаете данные показания? – Крылова взглянула на покрасневшую от ярости Айлин.
– Он, – пауза, – лжет, – холодный, полный презрения взгляд. – Он, – опять пауза, – вновь пытается меня оскорбить.
Долгая пауза, совмещенная с таким же долгим, испепеляющим взглядом.
– Я видела этого человека сначала на улице, а затем в подъезде. В четверг, тринадцатого мая. Примерно в половине второго ночи. Только получается, уже пятница началась. Четырнадцатое. Но это ведь ничего не меняет?
– Нет, – Вика со вздохом покачала головой, – это ничего не меняет. Подождите пока в коридоре.
***
Синий микроавтобус въехал во двор дома
