— Фигня, — сказал Худолей с какой-то скрытой угрозой. — Я ее найду. И она увидит мой праздник. А я увижу ее праздник. Огни, музыку и голоса. У нас будет общий праздник. Мы и тебя пригласим, если, конечно, будешь хорошо себя вести.
— У тебя поехала крыша, Валя. Но мне это нравится. Мне это знакомо. Начнем с квартиры. Квартир без следов хозяина не бывает — ты это знаешь не хуже меня.
— Квартира заперта, ключей не оставила, соседи ничего не знают, заявлений к участковому не поступало.
— Ничего, — решительно сказал Пафнутьев. — Пробьемся.
— Дверь стальная, — продолжал канючить Худолей. — Три замка, все разные, ключи тоже разные: то в виде пластиночки, то в виде штырька какого-то, а в одном месте даже карточку нужно вставлять пластмассовую...
— Не о том говоришь, Худолей, ох не о том! — Пафнутьев подошел к вешалке, нырнул в сыроватое еще пальто, надвинул на глаза клетчатую кепку, поднял воротник и вопросительно посмотрел на Худолея. — Мы как, идем? Или у тебя другие штаны?
— Ну ты, Паша, даешь! — восторженно вскричал Худолей и унесся по коридору в свою каморку за жиденьким плащиком, за корявеньким зонтиком, за лыжной шапочкой с вязаным козырьком.
* * *
Дверь вскрывал слесарь из домоуправления — тощеватый парень со строгим, даже требовательным взглядом. Вызвал его участковый, к которому в самом начале и подошли Пафнутьев с Худолеем. Он внимательно их выслушал, полистал замызганный свой блокнот, что-то почитал там, шевеля губами.
— Светлана Юшкова, говорите? Семнадцатая квартира, говорите? Знаю. Раньше у этой квартиры был другой хозяин. Бабуля там жила. Потом ее забрала к себе дочка, а квартиру продали. Вроде купила ее гражданка Юшкова. Или же кто-то купил для нее. Во всяком случае, она вселилась сразу после ремонта. Ничего девушка, смазливая.
— Смазливая?! — возмутился Худолей, но Пафнутьев тут же ткнул его локтем в бок.
— Вы не согласны? — удивился пухлогубый участковый. — Тогда у нас с вами разные вкусы. Девушка была в порядке.
— Была?! — опять взвился Худолей.
— Уж если ее ищет прокуратура, значит, в данный момент ее в наличии не имеется? Я правильно понимаю?
— Все правильно, — заверил участкового Пафнутьев. — В данный момент ее в наличии не имеется.
— Что-то ваш товарищ каждое слово воспринимает больно уж нервно, а?
— Эксперт, — ответил Пафнутьев. Дескать, с него и взять-то нечего, и объяснять тоже нечего — эксперт.
— А, — понимающе протянул участковый. — Тогда все понятно. Так вот, навещал я ее...
— Это в каком же смысле?! — Худолей явно не владел собой.
— По службе. Прописка, выписка... Опять же познакомиться хотелось. Деньги заплачены крутые — двадцать тысяч. Район у нас неплохой, этаж элитный, третий, кухня десять метров, а в однокомнатных квартирах кухни в десять метров встречаются нечасто. Лоджия опять же застекленная... Так что по цене квартира, по цене. Откуда деньги? Уж коли, сестрица, при красоте такой и петь ты мастерица, — участковый развел руками, давая понять, что дополнительные объяснения не требуются. — Вот и пожалуйста — жар-птица.
— Пропала жар-птица, — суховато сказал Пафнутьев. — Надо вскрывать дверь.
— Стальную дверь поставили сразу после покупки, — заметил участковый.
— Знаю, — кивнул Пафнутьев. — Будем вскрывать.
— Нет проблем, — сказал участковый и, набрав номер телефона, попросил позвать Женю. — Женя? — уточнил он. — Работа есть. Бери свой инструмент, будем вскрывать семнадцатую квартиру. Да, пропала красавица. Я тоже подозревал. Как видишь, мы оба смотрели на это одинаково. Состоялось, сбылось, свершилось. Да, прямо сейчас.
Весь инструмент слесаря состоял из одной громадной фомки, сработанной, по всей видимости, из хорошего такого, массивного лома. Один конец ее был изогнут, расплющен и раздвоен, а второй заострен.
— Может, того, лучше болгаркой? — предположил Худолей, на которого фомка в руках слесаря не произвела впечатления.
Слесарь не ответил, даже не оглянулся на эти пустые слова, даже плечом не повел. Просто как бы не услышал.
— Пусть так, — пробормотал Худолей и отступил назад, снимая с себя ответственность за позорище, которое слесарь сам себе уготовил.
Участковый тоже не услышал слов Худолея: что с него взять — эксперт. Пафнутьев только руками развел, извини, дорогой, но тут свои правила, свои хозяева. А слесарь тем временем, подойдя к двери, позвонил, на кнопку жал долго, прерывисто. Приложив ухо к клеенчатой поверхности, он вслушивался, не прозвучат ли в квартире шаги, голоса, какие-никакие звуки.
Нет, ничего не прозвучало.
Но что-то все-таки слесаря насторожило, может быть, он и сам поначалу не понял, в чем дело, или, поняв, не хотел делиться подозрениями — его пригласили вскрыть квартиру, и больше от него ничего не требовалось. Но полностью скрыть свои подозрения не пожелал.
— У меня дурные предчувствия, — сказал он негромко, как бы между прочим.
— У всех дурные предчувствия, — ответил участковый, не придав словам слесаря никакого значения.
Не медля больше, полагая, видимо, что он произнес все необходимое в таких случаях, слесарь завел раздвоенный конец своей кошмарной фомки за металлический уголок двери и чуть поднажал. Как ни странно, но уголок, из которого и была сварена рама, подался. Послышался сухой шелест осыпающейся штукатурки, на площадку посыпались крошки раствора, а дверь, стальная, непоколебимая, призванная хранить хозяев от всех превратностей судьбы, пошатнулась, выдавая всю ненадежность железной своей сути. А слесарь тем временем завел раздвоенный конец фомки уже в нижней части двери, в полуметре от пола. Результат оказался точно таким же — шорох осыпающейся штукатурки. Уголок рамы легко, даже как-то охотно вышел из паза.
Не прошло и пятнадцати минут, как слесарь, последний раз заведя фомку за какой-то металлический выступ, сдавленно просипел:
— Держите дверь.
И действительно, не подхвати участковый с Худолеем это сооружение, дверь бы с грохотом вывалилась на площадку. В последний момент на подмогу пришел Пафнутьев. Совместными усилиями они прислонили дверь к стене.
Вход в квартиру был открыт.
И только тогда все переглянулись, поняв наконец, что имел в виду слесарь, когда намекал на какие-то свои подозрения, — из квартиры потянуло запахом, от которого хотелось немедленно выбежать на свежий воздух.
— Мне кажется, там немного пахнет, — пробормотал участковый и шагнул в сторону, пропуская вперед Пафнутьева.
Худолей побледнел и тоже отшатнулся от двери, не решаясь войти первым.
— Ну, что ж, придется мне, — пробормотал Пафнутьев, перешагивая порог. Как обычно бывало с ним в таких случаях, он внутренне сжался, каждый шаг давался с трудом — не мог Пафнутьев привыкнуть к зрелищам, которые обычно бывают в квартирах с трупным запахом, не мог. Когда была возможность, он увиливал от подобных впечатлений, но сейчас ему просто некуда было деваться — не Худолея же посылать вперед, не участкового, не слесаря, в конце концов.
И он шагнул сам.
— Дела, — протянул Пафнутьев озадаченно.
Это первое его слово оказалось единственным.
Обнаженный женский труп лежал на полу у дивана.
Смерть, видимо, наступила несколько дней назад, это Пафнутьев определил по многим признакам. Стараясь не всматриваться в подробности, он прошел через комнату, отдернул шторы, распахнул окно. Обернувшись, увидел, что Худолей стоит над трупом в каком-то оцепенении. Подняв голову, он посмотрел на Пафнутьева, молча указывая рукой на лежащий труп.
— Ни фига себе! — сказал участковый почти весело. — Да это же не она, не Юшкова. Хотя кто знает, может, после смерти люди меняются, а? Эксперт, что скажешь?
— Паша, это не Света, — сказал Худолей.
Сильным сквозняком из распахнутого окна в высаженную дверь выдуло трупный запах, и стало можно дышать.
— Ну что ж, — сказал Пафнутьев. — В таком случае приступай к своим обязанностям.
— Не могу, Паша, я же ничего с собой не взял.
— Это плохо, — сказал Пафнутьев невозмутимо. — Так нельзя.
Женщина лежала на паласе кверху лицом, глаза ее были открыты, и это было, наверное, самым жутким во всей квартире. Взгляд мертвой женщины казался осмысленным, живым, но кровавая рана на шее пониже уха не оставляла никаких сомнений.
И самое странное — в мертвой руке женщины был зажат нож, причем держала она его за лезвие. В подарочном исполнении он и сейчас казался нарядным, отполированное лезвие блестело в местах, не залитых кровью.
— Я знаю этот нож, — сказал Худолей. — Пользовался иногда. Но для кухонных надобностей такие ножи не годятся — слишком острые.
— А ты им что делал?
— Колбасу резал, яблоки, хлеб. А здесь, похоже, сонная артерия перерезана.
Участковый диковато смотрел на Худолея, ничего не понимая. В конце концов он, видимо, решил, что Пафнутьев привел с собой подозреваемого и тот сейчас, попросту говоря, колется. Стараясь не привлекать к себе внимания, участковый медленно сдвинулся в сторону, попятился и стал у входа в прихожую, перекрыв возможный путь бегства убийцы. Поймав взгляд слесаря, он кивнул ему: дескать, и ты становись рядом, мало ли чего.
