— Он… он мой начальник.
— Я понимаю. Как его зовут? — торопливо перебил ее Сергей.
«Прохоров, Прохоров…» — стучало у него в висках. Да, сейчас Нина должна была назвать эту фамилию. Ведь Прохоров бухгалтер. Странно только, почему ребята из МУРа не натолкнулись на него…
Но Нина назвала совсем другую фамилию.
В первый момент Сергей от изумления чуть не вскрикнул. Он еле успел взять себя в руки. И в ту же минуту он все понял. И снова изумился коварной хитрости этого человека. Но теперь изумление уже не помешало ему. Сергей быстро и напористо спросил:
— Где он сейчас?
— Я не знаю… Он велел мне ждать… Он обещал прийти за мной… — еле шевеля пересохшими губами, прошептала Нина.
— А где этот… Звонков?
— Он на работе.
— Его там нет… Они сбежали. Они бросили, вас и сбежали. Что-то их, видимо, спугнуло… А впрочем… Нет, тут другое…
Сергей задумался, потом провел рукой по лбу, словно прогоняя что-то мешавшее ему, и наконец сказал:
— Вот что. Вам тут оставаться не нужно. — И, заметив мелькнувший в ее глазах испуг, поспешно добавил. — Никто вас не собирается арестовывать и сажать в тюрьму. Никто. Ну что вы, в самом деле! — он даже заставил себя улыбнуться. — Если хотите, вернитесь к Федоровым. Хотите, возвращайтесь в Москву.
— Нет!..
— Ну и отлично. Вернитесь к Степану Григорьевичу и Галине Захаровне. Они вас очень любят. И не надо им ничего говорить. Хотели уехать, а теперь раздумали. Вот и все. И они ни о чем вас не будут спрашивать. Я им так посоветую. А потом, когда все кончится, вы им сами расскажете…
Он говорил, говорил, стараясь не только словами, но и голосом, бодрым, уверенным тоном заставить Нину успокоиться, поверить ему.
Нет, сейчас нельзя ее допрашивать даже в качестве свидетеля, нельзя заставить ее вспоминать все подробности того, что с ней произошло. Сейчас ее нервы не выдержат этого. Кроме того, Сергей все самое важное уже знает. А главное — он тут, этот человек, и тут, в этом городе, его надо ловить. Нина здесь ничем не может помочь. А вот потом она все расскажет и поможет его изобличить. Но это потом. А пока…
— Значит, Нина, решили? Вы поживете пока у них. И еще… — Сергей улыбнулся. — Георгий тоже ничего не знает и знать пока не должен. Ну, разве только надо ему сказать, что вы не Марина, а Нина. А может быть, и этого пока не надо? Скажем, что я ошибся.
Он обрадовался, что может отвлечь ее и заставить думать о чем-то другом, уже второстепенном.
— Нет, пусть он меня зовет Ниной, — почти умоляюще произнесла девушка.
— Ну и отлично. Тогда вытрите слезы и пойдемте. И знаете что? Улыбнитесь. Ведь все самое страшное кончилось. Вы мне верите?
И Нина, кивнув головой, улыбнулась ему сквозь слезы.
…В доме Звонкова оставили засаду. Было усилено наблюдение за Банкиной, предупрежден Федоров. Оперативная группа во главе с Храмовым направилась в аэропорт.
Сергей срочно вызвал Москву. Гаранин был немало удивлен его вопросом.
— Ты что? — возмущенно ответил он. — Наших ребят не знаешь? Конечно, никто этого сказать не мог.
— Я так и думал, — ответил Сергей. — Но перестраховаться никогда не мешает. Будь здоров. И жду фотографию.
Потом Сергей позвонил уже по городскому телефону.
— Да, — ответили ему. — Вещи тут… Кажется, завтра утром…
И еще по одному адресу немедленно выехала оперативная группа.
Тем временем у Сергея состоялся срочный разговор с Волгоградом.
Подполковник Проворов заверил его:
— Будь спокоен. До вечера получишь. А вообще, скоро в Москве буду, увидимся. Я по тебе, чертяка, соскучился.
Еще через час из Москвы по фототелеграфу была получена требуемая фотография. Ее тут же размножили. К вечеру ее получили сотни работников милиции города. Никто из них уже не ушел отдыхать. Еще бы! В городе скрывается опасный преступник!
Участковые уполномоченные пошли по своим участкам. Вокзал, аэропорт, автостанция, рестораны, кафе, гостиницы были взяты под наблюдение. Фотографию увидели водители автобусов, троллейбусов, такси…
Город насторожился.
В это время из Волгограда была получена еще одна фотография.
Лобанов пришел в научно-технический отдел и выложил перед экспертом три фотографии.
— Вот, — сказал он, — глядите. Первая сделана в тридцать девятом году, в колонии. Вторая — в пятьдесят девятом, в Волгограде, третья — год назад, в Москве. Вопрос такой: один человек изображен на всех трех или нет?
А в это время в кабинете у Сергея сидел невысокий человек в потертом пальто, с усталым лицом и перепачканными маслом руками.
— …Замучила, проклятая, — говорил он, смущенно косясь на свои руки. — Просто никакой инициативы ездить на ней нет.
— Ничего, Федор Михайлович, — весело ответил Сергей. — Будем за вас ходатайствовать. Значит, первый раз, говорите, вы его везли на аэродром? Это недели три тому назад было?
— Точно…
— И где посадили?
— На Орловской. Засел еще там, помню, на своем гробе. Чуть к самолету не опоздали. А недавно вот снова ко мне сел. Как раз с этим парнем, — он кивнул на лежащую перед ним фотографию Алека.
— Когда же это было? Где?
— Когда? Да в прошлый понедельник. Вечером уже. Я, помню, у гостиницы стоял. Гляжу, он выходит. Чуть не бегом, понимаете. «Ну, — думаю, — сейчас возьмет». Мне б как раз последнюю ездку сделать и в гараж. Так нет. Не взял. Пехом попер. Ну, я постоял еще маленько и двинул себе. А квартала через два он мне и замахал. Уже, значит, с этим парнем встретился…
«Прошлый понедельник, вечер, — отметил про себя Сергей. — И в тот же вечер в гостинице… А ведь он будет отрицать, что был в тот вечер в гостинице. Обязательно. Но теперь — шалишь: живой свидетель есть…»
— …На подозрение он меня в тот раз навел, — закончил шофер.
— Это почему же?
— Да не пойму, кто такой. Пиджак не пиджак, шляпа не шляпа. А так, что-то смутное. Опять же, чегой-то беспокойный он был. До адреса не доехали, раньше сошли. И за угол свернули. Ну, я свой гроб, значит, маленько двинул и вижу: они во двор входят.
— Это где же было?
Шофер уверенно назвал адрес.
«К Тамаре ехали», — подумал Сергей.
Потом неожиданно позвонил Дмитрий Петрович Колосков. Смущаясь, сказал:
— Ради бога, извините… Но… я, знаете, уезжаю. И хотел… так сказать, проститься. И покорнейше поблагодарить… Номер нам дали чудесный.
— Ну что вы, Дмитрий Петрович! Это мы вас должны…
— Нет, лет!.. — живо перебил Колосков. — Как можно! Мы с товарищем Дубко просто обязанными себя посчитали. И чем могли, так сказать… Он, кстати, тоже уезжает. И тоже хотел некоторым образом… поблагодарить… Да и вот еще… Может быть, соблаговолите мой телефон в Москве записать? На всякий случай, знаете…
Поздно вечером экспертиза дала заключение: на всех трех фотографиях был изображен один и тот же человек — Прохоров.
— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно констатировал Лобанов. — Вышли мы, значит, точно.
В первом часу ночи поступило сообщение: задержан пришедший домой Звонков. Сопротивление не оказал. У него обнаружена большая доза снотворного. Смертельная доза! К тому времени Жаткин уже достал образец его почерка, и было установлено, что письмо Семенову написано Звонковым.
Вообще факты сейчас шли в руки один за другим. Так всегда бывает в сложном деле. Сначала все неясно и пусто, и каждую ниточку приходится добывать со страшным трудом, и она, эта ниточка, поминутно рвется или уводит в сторону. А перед глазами, стоит горе, причиненное людям, и требует возмездия, и торопит. Вот тогда надо зажать в кулак нервы, не суетиться, не увлекаться и не отчаиваться, а возвращаться назад и снова искать. Это самое трудное. Но зато потом, когда вышли наконец на правильный путь, факты идут к тебе вроде бы сами и на первый взгляд кажется: ну, что стоило обнаружить их раньше, ведь так ясно, где они лежали. К концу появляется радостное ощущение верности найденного пути, которое приходит, как награда, сменяя изматывающий, тревожный поиск и непрестанное ожидание промаха и ошибки.
Итак, в первом часу ночи был задержан Звонков.
Звонкова допрашивал Лобанов.
Озлобленный, взвинченный, вконец растерявший свою обычную сонную меланхоличность, Звонков отказывался отвечать на самые, казалось бы, безобидные вопросы.
— Ваша фамилия, имя, отчество? Будете вы говорить в конце концов или нет? — нетерпеливо спрашивал его Лобанов, которого все больше злило глупое упрямство арестованного.
— Не желаю…
— Звонков ваша фамилия, ясно вам?
— Не желаю… — хмуро продолжал бубнить тот.
— Ну хорошо. Фамилию свою и имя можете не называть. И место работы тоже, кстати. Все это известно. И многое другое тоже. Но вот откуда у вас этот порошок, кто вам его дал сказать придется.
— Не желаю…
