Кэффри пристально изучал лицо Ричарда. Оно слишком заплыло жиром, чтобы что-то выражать, зато у его папаши жуликоватость была написана на физиономии. Похоже, ему было что скрывать. Однако в бюро по расследованию криминального прошлого не нашлось никакого компромата на них.
— Этот пожар… должны были остаться какие-то свидетельства, не так ли?
— Да уж само собой. Это был поджог. Еще какой. Городские власти хоть и сделали ремонт, а толку? Ну, покрасили стены, а жизнь-то этим не поправишь.
— Маму это сломало, — прошептал Ричард, задыхаясь, — да, пап?
— Сам пожар она сумела пережить, но то, что он с нами сделал, — нет. Тебя это, сынок, тоже сломало, в каком-то смысле, да?
Ричард перенес вес тела на левую ягодицу и стал отдуваться после предпринятого усилия.
— Наверное.
— Надышался угарным газом. — У старика вдруг задергалось колено, как будто внутри включился моторчик. — Посадил легкие, заработал астму, ну и эти… — он изобразил в воздухе кавычки… — «когнитивные и поведенческие проблемы». Начались депрессии. Целыми днями сидит перед теликом и ест как не в себя. Хрустящий картофель и твиксы. Миску с лапшой, в моменты просветления.
— И совсем не целыми днями.
— Да, сынок. И ничего не делаешь. Вот и довел себя до такого состояния.
Кэффри остановил его жестом.
— Остановимся на этом. — Он поставил чашку и поднялся. — В данных обстоятельствах я предоставляю вам выбор. Или вы едете со мной в участок, или…
— В участок? Только через мой труп. Мой сын больше года не выходил из квартиры. Для него это смерть.
— Или я оставляю здесь своего человека. На случай, если грабитель вдруг сделается христианином и решит вернуть паспорт законному владельцу. Ну как?
— Нам нечего скрывать. А моему сыну пора в постель. — Старик влез в подтяжки и, поднявшись, протянул руки к Муну-младшему. — Пойдем, сынок. Тебе нельзя долго здесь сидеть. Идем.
Кэффри видел, как Ричард, потея в своей душегрейке и трениках, ухватился за отцовские руки, на которых вздулись жилы от напряжения. Отец тяжело дышал — ему пришлось оторвать от дивана без малого два центнера.
— Вам помочь?
— Не надо. Я это делаю не первый год. Пойдем, дружок. Уложим тебя в кровать.
Кэффри, Тернер и менеджер молча смотрели, как сына ставят на ноги. Казалось, сутулому тщедушному старику подобная задачка не по плечу, но он ее осилил и медленно, шажок за шажком, повел своего отпрыска по коридору.
— Следуйте за ними, — шепнул Кэффри Тернеру. — Убедитесь, что у них нет мобильного. Я пришлю офицера вам на смену, а вы вернетесь в офис. Проверьте обоих досконально. Не числится ли что-нибудь за папашей… вообще любые эпизоды, связанные с этим адресом. И выясните, был ли здесь пожар. Мне нужны все их связи, имена всех знакомых. Вытрясите из службы электронной проверки всю душу.
— Будет сделано.
Тернер отправился следом за Мунами, оставив Кэффри и менеджера вдвоем. Детектив нащупал ключи. Табачный кисет притаился в кармане как бомба замедленного действия. Впервые за многие годы он подумал о своих родителях. Где они, что поделывают? Он давно утратил с ними связь и вдруг задумался о том, какие болезни настигли их в старости и кто кому помогает добраться до постели. Скорее всего, отец матери. Потеря Эвана сказалась на ней роковым образом. Она всегда будет нуждаться в помощи.
Так уж повелось.
42
Перевалило за семь вечера. Кори до сих пор не появился, но Джэнис было все равно. Вечер прошел замечательно. С учетом всех обстоятельств. Проди сдержал слово и остался. Вместо того чтобы смотреть телевизор или делать телефонные звонки, он, сидя на полу, играл с Эмили в говорящих змей и в «Лесенку» и в «Скажи „а“». Девочка была от него в восторге: она залезала на него как на забор, врезалась в него со всего маху, висела на нем и тянула за волосы, от чего ее родной отец пришел бы в ярость. Недавно Ник уехала домой, Эмили принимала ванну под присмотром бабушки, а Джэнис и Проди сидели на кухне. В духовке запекалась лососина.
— У вас наверняка есть дети. — Джэнис вытаскивала пробку из бутылки «Просекко», купленной в «Marks & Spencer». — Вы знаете, как с ними обращаться.
— Ну, вообще… — Он пожал плечами.
— Ну, вообще? — Она вскинула одну бровь. — Это требует пояснения, вы не находите? — Наконец она открыла бутылку, достала два бокала из недр буфета, разлила вино и подала один бокал гостю. — Давайте, давайте. Пока запекается лосось, мы с вами пойдем в гостиную, и вы мне расскажете про… «ну, вообще».
— Расскажу?
Она улыбнулась.
— О да. Всенепременно.
В гостиной Проди выключил мобильник. Комната была завалена детскими игрушками. Обычно Джэнис приводила дом в порядок к возвращению мужа, но сегодня она забралась с ногами на кушетку, положив руку на диванную подушку. Проди требовалась раскачка. Он признался, что не любит говорить о таких вещах и к тому же ей хватает собственных проблем, не так ли?
— Пусть вас это не волнует. Наоборот, вы отвлечете меня от нашей ситуации.
— Это не совсем приглядная история.
— Мне все равно.
— Ну что ж… — Его губы тронула беспомощная улыбка. — Дело было так. Моя бывшая получила полную опеку над нашими детьми. До суда дело не дошло, потому что я добровольно согласился с ее требованиями. Она собиралась заявить в суде, что я избивал ее и сыновей с момента их рождения.
— А на самом деле?
— Однажды я шлепнул старшего.
— «Шлепнул» — это как понимать?
— По попе.
— Это не называется «избивать».
— Моя жена отчаянно желала свободы. Она встретила другого мужчину и хотела заполучить мальчиков. Ее семья и друзья готовы были солгать под присягой. Что мне оставалось?
— Разве дети не сказали бы в суде правду?
Проди издал отрывистый смешок.
— Их она тоже обработала. Они рассказали адвокату, что я их бил. После этого все приняли ее сторону — социальные работники, даже учителя.
— Но зачем им было лгать?
— Не их вина. Она пригрозила, что иначе их возненавидит, лишит карманных денег. А если они скажут все, что полагается, она повезет их в «Toys R Us»[20]. В таком духе. Я это знаю от старшего сына. Две недели назад он прислал мне письмо. — Проди достал из кармана сложенный голубоватый листок. — Он сожалеет о том, что рассказывал все такое разным людям, но мама пообещала ему игровую приставку.
— Нехорошо так говорить о вашей бывшей жене, но она настоящая сучка.
— Вот и я думал так же. Тогда она мне казалась исчадием зла. Но сейчас я думаю, что просто она поступала так, как считала правильным. — Он спрятал листок в карман. — Я мог быть лучшим отцом, не отдавать столько времени работе — все эти сверхурочные. Можете считать меня старомодным, но я всегда стремился быть первым. Не берись за дело, если не способен довести его до конца. — Он соединил руки и вдавил костяшки пальцев в ладони. — Наверно, я понимал, как это может отразиться на моей семейной жизни. Я пропускал школьные спектакли, забавы с пасхальными яйцами[21]… Вот почему, кажется мне сейчас, дети про меня наговаривали — они таким образом хотели меня проучить. — Он помолчал. — Я мог быть и лучшим мужем.
Джэнис вскинула брови.
— Романы на стороне?
— Нет. Чего не было, того не было. Это говорит о том, что я олух?
— Ну почему же. Скорее о том, что вы… — она последила за тем, как лопаются пузырьки в бокале, — храните верность. Больше ни о чем. Верность долгу. — Возникла долгая пауза. Джэнис отбросила прядь со лба. Ей стало жарко от вина, щеки раскраснелись. — Я могу… я могу вам кое-что рассказать?
— После того как я столько разорялся с вашей подачи, даю вам время на размышление. — Он поглядел на циферблат часов. — Десять секунд.
Шутку она не оценила.
— У Кори есть женщина. Это тянется уже не один месяц.
С лица Проди слетела улыбка, а поднятая рука медленно опустилась.
— Вот те на. Я… мне очень жаль.
— И знаете, что самое печальное?
— Что?
— Любовь прошла. Я его даже не ревную. Все осталось в прошлом. Если меня что-то и зацепило, так это несправедливость.
— Несправедливость — точное слово. Ты вкладываешь во что-то всего себя и не получаешь ничего взамен.
Они молчали, думая каждый о своем. Занавески были раздвинуты, хотя уже стемнело. Через неухоженный двор тянулись полосы палой листвы; в свете уличных фонарей они казались этакими скелетами. Джэнис глядела на них как завороженная. В памяти всплыло нечто подобное в их саду на Рассел-роуд. В далекие времена детства. Когда все казалось возможным, когда еще жила надежда. Весь мир вокруг был полон надежд.
43
Снова моросило. Хотя было еще темно, низкие тучи отяжелели, напитались влагой и словно прижимали к земле ночной воздух. Фли в своей непромокаемой куртке на любую погоду, с поднятым капюшоном, таскала из гаража в машину отцовское оборудование для исследования пещер. Как она могла упустить из виду вентиляционные шахты? Какое-то затмение. Всего в туннеле было двадцать три воздуховода с выходом на поверхность. Четыре из них завалил мощный оползень, итого осталось девятнадцать. Вдвоем с Веллардом они миновали восемнадцать шахт: две в непосредственной близости от паба и восточного входа в туннель, еще шестнадцать в западном крыле. А где же девятнадцатый? Вероятно, решила она, его завалило камнепадом на участке в четверть мили. Однако подробный план, предоставленный в их распоряжение владельцами треста, не оставлял сомнений: канал на всем своем протяжении, за вычетом четырех воздуховодов, свободен от всякого рода мусора.
