Прошло почти три четверти часа. Прогулка доставила ей удовольствие, но не принесла никакой пользы. Наконец она заметила Берти Каннинга. Он медленно прогуливался один, что не было редкостью, так как его жена предпочитала экипаж, а он все еще любил ходить пешком. Во всяком случае, он так говорил, утверждая, что это необходимо для здоровья. Но Веспасия знала, что Берти очень дорожит свободой, которую ему это давало, и что он прогуливался бы даже в том случае, если бы пришлось подпирать себя двумя палками.
Она подумала, что придется подойти к нему самой и что сделать это надо так любезно, как это только возможно, но, по счастью, это оказалось необязательно. Увидев старую знакомую, Каннинг разулыбался с гораздо большей теплотой, чем требовалось простой вежливостью, воспользовался возможностью и подошел к скамье, на которой она сидела. Это был красивый, ухоженный и привлекательный мужчина. В прошлом он очень нравился Веспасии, и ей не надо было притворяться, что она рада его видеть.
– Доброе утро, Берти. Вы очень хорошо выглядите.
Этот человек был на десять лет моложе ее, но время обошлось с ним не так великодушно, как с ней. Он, несомненно, стал плотнее, и его лицо приобрело кирпичный оттенок, чего не было в лучшую пору его жизни.
– Дорогая Веспасия, как замечательно встретиться с вами снова… Вы совсем не переменились. Как же должны ненавидеть вас ваши ровесницы! С чем красивая женщина не может смириться, так это с тем, что другая красивая женщина ее возраста выглядит гораздо лучше, чем она.
– Вы, как всегда, знаете, что особенно приятно услышать, – ответила леди Камминг-Гульд, улыбаясь и в то же время самую чуточку отодвигаясь в сторону, что могло служить намеком на приглашение сесть рядом.
Берти немедленно принял предложение не только из удовольствия разделить ее общество, но и, очень возможно, для того, чтобы дать отдых уставшим ногам. Они немного поболтали о разных пустяках, вспомнили общих знакомых. Веспасия совершенно искренно наслаждалась легкой беседой. Прошедшие годы как будто ничего не значили. Все было как и тридцать лет назад. Да, конечно, туалеты теперь стали некрасивыми – слишком узкие юбки, ни кринолинов, ни бандажей, слишком много дневных платьев и слишком много компаний, состоящих целиком из женщин, – но настроение было такое же, как раньше. Тот же шум, суета, веселье, такие же красивые лошади, и майское солнце сияет, как прежде, и так же пахнет земля, и высокие деревья шумят над головой. Лондонское светское общество вышло на парад, самодовольно упиваясь восторженным самосозерцанием.
Только Нобби Ганн было уже не двадцать пять, и она больше не могла плавать на каноэ по реке Конго. Ей было пятьдесят пять лет, она жила в Лондоне, была очень душевно уязвима и влюбилась в человека, о котором Веспасия почти ничего не знала и которого очень опасалась.
– Берти…
– Да, дорогая?
– Вы знаете всех, кто имеет отношение к Африке…
– Да, знал, но теперь к ней имеет отношение так много людей… – Он пожал плечами. – Они появляются ниоткуда, и это самые разные люди, огромное количество которых я бы не хотел знать. Искатели приключений самого низкого пошиба. Но почему вы спрашиваете? Вы имеете в виду кого-то определенного?
Его старая приятельница не стала увиливать. Время для этого было неподходящее, да и он не ожидал от нее лукавых недомолвок.
– Питера Крайслера, – ответила леди Камминг-Гульд.
Мимо в карете, запряженной четверкой, проехал финансовый магнат средних лет с женой и дочерьми. Ни Веспасия, ни Берти не обратили на них внимания. Зато честолюбивый молодой человек на рысаке снял шляпу и получил в награду их улыбки.
Потом проехали вместе молодой человек и девушка.
– Ну, наконец-то обручились, – пробормотал Берти.
Веспасия поняла. Девушка ни за что бы не показалась с этим молодым человеком вместе в ином случае.
– Ну а Питер Крайслер? – пыталась она оживить его память.
– Ах да. Его мать происходила из абердинширских Колдеров, кажется. Странная была девушка, очень странная. Вышла замуж за немца, насколько я помню, и некоторое время жила в Германии, но потом, кажется, вернулась. А вскоре умерла, бедняжка.
Пожилой леди вдруг стало холодно. В других обстоятельствах быть наполовину немцем ничего бы не значило. Вся королевская семья была германского происхождения больше чем наполовину. Но сейчас, когда Веспасию так занимали дела в Восточной Африке, такое совпадение – это совсем-совсем другое дело, и это очень важно.
– Понимаю. А чем занимался его отец?
Мимо проехал популярный актер, гордо выставив на всеобщее обозрение свой красивый профиль. Веспасия мимолетно подумала о матери Шарлотты, Кэролайн, и ее недавнем браке с актером, который был моложе на семнадцать лет. Он не так красив, как проехавший, но гораздо обаятельнее. Это, конечно, скандальное дело, и надо было иметь много мужества, чтобы пойти на это, и леди Камминг-Гульд от всего сердца желала ей счастья.
– Понятия не имею, – признался Каннинг. – Но он был близким другом старого канцлера, это я знаю наверняка.
– Бисмарка? – удивилась Веспасия и почувствовала, как на душе у нее стало невесело.
Берти искоса взглянул на нее.
– Ну, конечно, Бисмарка! А почему это вас так занимает, Веспасия? Вы же с ним незнакомы. Он все время живет в Африке. Хотя, очевидно, может иногда наведываться и домой. Он рассорился с Сесилом Родсом – что несложно – и с миссионерами, которые пытались надеть на африканцев брюки и всех поголовно обратить в христианство, что гораздо труднее.
– Надеть брюки или обратить в христианство?
– Труднее поссориться.
– Но я бы с легкостью рассорилась с теми, кто обязательно хочет натянуть на всех брюки или же обратить всех в христианство, даже если они этого не желают.
– Ну, тогда Крайслер вам непременно понравится, – поморщился Каннинг.
Мимо прошел член парламента, радикал, погруженный в глубокомысленный разговор с успешным писателем.
– Осел, – заметил Берти презрительно. – Человек должен держаться своего дела.
– Извините? – не поняла Веспасия.
– Это политик, который хочет написать роман, и писатель, который желает заседать в парламенте, – пояснил ее друг.
– А вы читали его книгу?
Каннинг удивленно вздернул брови:
– Нет. Зачем бы я стал?
– Она ужасна. Но этот Джон Дакре принес бы меньше вреда, если бы ушел из парламента и начал сочинять романы. Очень удачная идея. Пусть обменяются опытом.
Берти с минуту смотрел на свою собеседницу непонимающе, а потом рассмеялся.
– Он и с Маккинноном поссорился, – сказал он немного погодя.
– Кто? Дакре?
– Да нет, ваш Крайслер. Маккиннон – богатый человек. Поссорились они, конечно, из-за Восточной Африки и того, что там нужно делать. Он еще не поссорился со Стэндишем, но, очевидно, и это не за горами, учитывая его отношение к Чэнселлору… – Каннинг, нахмурившись, задумался. – И, черт возьми, нельзя отрицать, что он в чем-то прав. Этот парень, Родс, внушает некоторое сомнение. У него очень гладкий язык, но рыскающий глаз. И, на мой взгляд, он слишком жаден до власти. Во всем слишком поспешает. Вы были знакомы с этим беднягой, Артуром Десмондом? Вот крепкий был человек. Порядочный. Жаль, что умер.
– А Крайслер? – Задавая вопрос, Веспасия встала. Становилось прохладно, и она предпочла бы пройтись. Берти тоже встал и предложил ей руку.
– В нем, боюсь, я не так уверен. У меня в уме против этой фамилии стоит маленький вопрос. Не уверен относительно мотивов его поведения, понимаете?
Леди Камминг-Гульд понимала его очень хорошо.
Мимо прошел и поклонился ей знаменитый портретист. Она улыбнулась, узнав его. Кто-то за спиной тихо сказал, что едут принц Уэльский и герцог Кларенс, и послышался шепот, свидетельствующий об оживившемся интересе, но так как эти персоны катались здесь очень часто, оживление было сдержанным.
Пожилой человек с землистым цветом лица подошел к ним и заговорил с Каннингом. Их с Веспасией представили друг другу, и так как он явно собирался остаться, старая леди поблагодарила Каннинга и, извинившись, удалилась. Теперь она хотела побыть наедине со своими мыслями. То немногое, что она узнала о Питере Крайслере, совсем не утешало.
Из каких побуждений он преследует Сьюзен Чэнселлор? Почему так настойчиво отстаивает свою точку зрения? Ведь не настолько же он наивен, чтобы считать возможным повлиять на Чэнселлора. Ведь тот не скрывает своей публичной поддержки Сесила Родса.
А чему служит сам Крайслер? Африке и ее самоопределению, как он о том говорит, или же германским интересам? Может быть, он хочет спровоцировать Сьюзен на чрезмерную откровенность и почерпнуть нужные ему сведения или внедрить в Британии свою версию происходящего и тем самым ввести правительство в заблуждение?
И почему он волочится за Нобби Ганн?
Веспасия очень огорчилась бы, если бы попала вечером в мюзик-холл «Лирик» и увидела, как Зенобия Ганн и Питер Крайслер сидят рядком в партере, хохочут над шутками комедийного актера, затаив дыхание наблюдают за жонглером, манипулирующим в воздухе тарелками, стонут от восхищения над замечательными трюками клоуна в желтом костюме и отстукивают такт, глядя на танцующих девушек.
