Кого-то не хватало. Причем не одного. Озарение вонзилось в мозг. Он чуть не задохнулся от волнения. Только этого не хватало! Он попятился — его никто не видел, метнулся внутрь, влетел в проход, встал, тяжело дыша. Генератор от удара, похоже, не пострадал — электричество на яхте пока не отключилось. Пол уплывал из-под ног, он карабкался в гору — к счастью, путь не такой уж далекий — до каюты Голицына. Дверь была распахнута, он ввалился в проем, встал, держась за косяки. Напрасно Игорь Максимович пил без удержу после свержения с престола. Впрочем, он же не знал, что произойдет такое…
Он вообще не мог понять, что происходит. Орал от возмущения, брыкался, когда матрос Глотов резким движением вырвал его за воротник из кресла, швырнул на пол. Затих после того, как голова ударилась об пол. Взметнулась цилиндрическая металлическая стяжка с крюками на концах (оторвалась, видимо, от такелажной оснастки в момент крушения), опустилась. Последовал мерзкий звук ломающейся черепной кости.
— Глотов, прекратить! — Турецкий ахнул, влетая в каюту. Он опоздал — на жалкие секунды! Глотов резко повернулся — он не вставал с корточек, поза хищная, готовая к броску, губы сжаты, в глазах безумный блеск. Бейсболка слетела с головы, сбилась бинтовая повязка, виднелась засохшая кровь. Он зашипел, бросился, как голодный зверь, занеся стальную болванку со свежими пятнами крови. Турецкий метнулся вбок, снес обитую бархатом банкетку — Глотов пролетел мимо. Он не учел, что в перекошенном пространстве динамика движений должна быть несколько другой. Метнулся вновь, Турецкий встретил его пяткой, отбросил от себя. Болванка покатилась по полу. Они атаковали одновременно, сшиблись в центре помещения, покатились, награждая друг друга тумаками. Разлетелись, снова кинулись. Турецкий сделал маневр, ушел из-под руки, пробил плохую защиту — брызнула кровь из разбитой губы матроса. Он отбросил голову, пропустил второй удар, заорал от боли и страха, начал лихорадочно отбиваться. Турецкий снова припечатал — откуда силы брались? Матрос покатился, ударился плечом о банкетку, но встал — шатался, с ненавистью смотрел на врага. Губа разбилась основательно, кровь залила всю нижнюю часть лица. Матрос смотрелся весьма колоритно, напоминая зомби из низкосортного ужастика.
— Что, матрос, неизлечимые чувства рождают высокие мысли? — прохрипел Турецкий. Он ошибался, думая, что противник выдохся, не ожидал, что тот проявит изворотливость. Он бросился добить гада, но тот ногой поддел банкетку, и та пересеклась с линией атаки. Турецкий повалился, но схватил матроса за ногу. Тот вывалился в коридор. Поднялись почти одновременно. «Ты сильнее… — твердил себе Турецкий, — ты определенно сильнее, добей эту сволочь». У матроса, видимо, были аналогичные мысли, он бросился прочь по коридору, не искушая далее судьбу. Турецкий с ревом кинулся за ним, но так некстати прогнулся корпус судна, снаружи раздался душераздирающий треск, вздрогнул потолок, передавая дрожь переборкам. Видно, рухнула мачта на верхней палубе. Затрещали половицы под ногами. Турецкий упал, прижался щекой к лощеному паркету.
Удивительно, но яхта пока держалась на плаву. Турецкий поднялся, сделал шаткий шаг к выходу. Обернулся. Голицын лежал на спине, раскинув руки. Рот оскален в отчаянной гримасе, из разбитого черепа вытекала кровь. С миллионером было покончено — раз и навсегда, — не было нужды выискивать пульс и проверять зрачки. Турецкий бросился вон — и, видимо, кстати: «Антигона», теряя фрагменты нижней части обшивки, стала погружаться в пучину…
Когда он выскочил на нижнюю палубу, носовая часть уже ушла под воду, вода захлестывала леер, струилась по ногам. Турецкий не поддавался панике — нормальная «житейская» ситуация. И не с таким справлялись. «Все в порядке… все в порядке…» — стучали зубы… Он отвязал от ограждения громоздкий спасательный круг, натянул на себя, зажав под мышками. Теперь уж точно нет оснований для волнения.
Он всматривался в темноту — благо дождь слегка утих. До берега все те же двести метров, и там, похоже, сплошное каменное уныние и никакой цивилизации. Гребни скал очерчивались в темноте — хаотическое нагромождение мертвого камня. Спасшиеся с «Антигоны», разумеется, не стали ждать «опаздывающих». Возможно, они и не поняли, что в их окружении кого-то недостает. Шлюпка уже одолела две трети пути, покачивалась в прибрежных водах. Он искал глазами Глотова… и нашел! У матроса окончательно снесло крышу от страха. Самым лучшим в его положении было продолжить поединок и попытаться избавиться от свидетеля. Но он поддался панике. Когда он выбрался наружу, шлюпка была уже далеко. Матрос бросился в воду, поплыл вразмашку, и сейчас его голова мелькала между волн градусов на тридцать левее. Он явно не жаждал встречаться с людьми. Матрос доплывет, сомнений не было, на то он и матрос. «А ведь уйдет гад! — прозвучал в голове тревожный сигнал. — Ищи его потом…»
Турецкий плавно опустился на воду, когда ограждение стало пропадать в пучине. Главное, не делать резких движений, и все у него получится. Водичка нормальная, не сказать, что теплая, но вполне можно позволить себе скоротечный заплыв…
Он плыл, неуклюже загребая. Нормально грести мешал круг. Но ноги не сводило, дышалось неплохо. Он отплевывал воду, тянул шею, старался не сбить дыхание с ритма. Он отплыл метров на тридцать, когда что-то надоумило обернуться. Носовая часть «Антигоны» уже ушла под воду, торчала задранная корма. Сломанная мачта держалась на каких-то соплях, практически лежала в воде. Вряд ли он будет скорбеть по этой многомиллионной утрате…
Он плыл, экономя силы, не спуская глаз с объекта преследования. За шлюпкой он больше не следил, интерес являла только голова, мелькающая между волн и смещающаяся все левее. Глотов начинал уставать — расстояние между ними сокращалось. Силы в организме еще оставались, Турецкий яростно заработал ногами, стал сильнее грести. Но Глотов уже находился в прибрежной зоне, вот уже ноги его коснулись дна, он уже шел, подняв руки и вихляя корпусом. Выбрался на сушу, в изнеможении рухнул на колени, уткнувшись головой в песок. И вдруг выпрямил спину, резко повернул голову, уставился на бурлящий пеной прибой! Он обнаружил погоню!
— Глотов, ни с места, все кончено! — заорал Турецкий, надеясь перекричать шум прибоя.
Глотов поднялся на разъезжающихся ногах, валко побежал прочь, запнулся о какую-то корягу, упал, медленно поднялся, побежал дальше — в скалы. Турецкий выскользнул из круга, отбросил его за ненадобностью, поплыл вразмашку — до берега оставалось совсем немного. Песчаное дно под ногами — слава богу! Он выбирался на сухое, преодолевая сопротивление воды. Некогда падать, приветствовать благословенную землю… Он бежал, увязая в мокром песке, и когда покинул за линию прибоя, Глотов уже пропал за остроконечными огрызками…
Вооружившись увесистым окатышем, Турецкий продолжал преследование. Главное, чтобы тот не затерялся в этом каменном бардаке.
Скалы нависали над головой, в глазах двоилось, их казалось слишком много, чересчур много. Он услышал сдавленный крик перед собой — ножку подвернул, мерзавец? Сил прибавилось, он бежал мимо торчащих в небо живописных огрызков, вскарабкался на наклонную плиту, с которой открывался вид. Вероятно, имел место оптический обман — высокая гряда, казавшаяся совсем рядом (а за ней ведь где-то дорога), фактически отступила, перед глазами метров на семьдесят простиралось бестолковое нагромождение скалистых пород. Скалы уступами подступали к гряде, между ними были опасные провалы. Сорвешься в пропасть — можно не только ногу сломать, но и вообще без головы остаться.
Турецкий взгромоздился на край плиты, успокоился, восстановил дыхание, начал сканировать пространство. Здесь все застывшее, мертвое, если что-нибудь шевельнется, он заметит…
Шевельнулось! Прямо по курсу, метрах в тридцати. Человеческая фигура выбралась на корточках из-под громоздкого камня, на четвереньках перебежала открытое пространство, вползла в соседнюю нишу. Отлежаться решил? Турецкий не стал терять времени — перепрыгнул на соседнюю скалу. Сильно рисковал, но вроде обошлось. Спрыгнул на землю, побежал, виляя между неподвижными изваяниями. Глотов слышал шум, понял, что неприятности уже рядом, выбрался из ниши, побежал, подволакивая подвернутую ногу. Турецкий уже слышал его тяжелое дыхание. Вот Глотов взгромоздился на камень, стал переползать на следующий. А что за следующим? — ни черта не видно…
— Глотов, тормози! — выдохнул Турецкий. Но тот упорно карабкался на плиту. Турецкий подбежал, подпрыгнул, чтобы схватить его за ногу — не достал. Дыхание матроса срывалось, от него исходила мощная волна страха. Он подтянулся, вылез на относительно ровную поверхность, сел на корточки, откуда и принялся сверкать глазами. «А ведь нет у него пистолета, — мелькнула мысль. — Давно бы уже шмалять начал…»
