– Нет! – поднимает руки, словно защищаясь, Корневич. – Я не буду с ней говорить. Это твое дело. Бери его себе полностью. Это твой шанс.
– Какое дело? Какой шанс? – не понимает Хрустов.
– Я ведь тоже делал все эти анализы здесь! Я же тогда еще не совсем верил, не совсем понимал! Это все уже в банке данных, мне сегодня прислали запрос с утра, уже дернулись, понимаешь! Запрос из АЯ! Это интереснейший отдел, полнейшая фантастика, ты там найдешь все! От микробов, обнаруженных в Тунгусском метеорите, до новейших способов продления жизни, репродукции и клонирования! По твоим рассказам получается, что Сусанна Ли родилась заново, причем на воспроизводство совершенно идентичной особи, сохранившей полную память и навыки прошлой жизни, ушло всего девять месяцев! Ну пусть еще лет десять на созревание. Ты только представь, если эту аномалию хорошенько изучить и воспроизвести, это же простейший способ бессмертия!
– Я знаю еще один способ, – Хрустов привстал и схватил Корневича за борта отлично сшитого пиджака, – я тебя сейчас пристрелю при свидетелях, вот сюда, в лоб, чтобы без сомнений, чтобы мозги по стенке! Потом отвезу со свидетелями к хирургу Менцелю, потом мы там проведем допрос хирурга и подождем, пока ты воскреснешь, потом свидетели дадут показания, и будут тебя изучать в АЯ до последней капли крови, до последнего мазка! – Хрустов отпустил побледневшего майора, встал и сказал спокойно и даже грустно: – Женщину мою и ее ребенка не тронь. Узнаю, что ты ее изучаешь, с того света, уж будь уверен, достану.
– И куда же ты собрался? – спросил Корневич, наблюдая, как Хрустов шлепает перед ним на стол заявление и удостоверение. – На тот свет?
– Почти, – усмехнулся Хрустов. – В Афганистан.
«А вот письмо пятилетней Сусанны Ли из Москвы. Папа Сусанны несет службу на границе, далеко от Родины. Сусанна просит передать для него стихотворение, она написала его сама. Она просит передать, что они с мамой скучают и ждут от него вестей. А теперь стихотворение.
На лугу гуляет лошадь
Просто редкой красоты.
Лучше нам ее не видеть,
Лучше нам ее не слышать,
Лучше нам ее не трогать, я так думаю, а ты?
Если эту лошадь тронуть,
Столько вдруг произойдет!
Солнце в омуте утонет,
Ракушка себя зароет,
И волчицей ночь завоет,
И багровый снег пойдет.
Мы не тронем эту лошадь,
Мы не слышим эту лошадь,
Мы не станем и смотреть!
Эта лошадь – это смерть!
Вот такое немного грустное стихотворение, но мы думаем, что папе Сусанны, который служит на границе, будет приятно узнать, что дочка сочиняет для него стихи. Еще она сообщает, что уже научилась хорошо писать и это письмо написала сама. Московское время одиннадцать часов тридцать минут. После выпуска новостей «Полевая почта» «Юности» продолжит свою работу…»
Часть II Ловушка первой группы, резус отрицательный, или Библейский конец игры в прятки
В пятницу утром повалил снег. Февраль сдался за два дня до своей кончины. Снег шел и в субботу, и в воскресенье, обозначив свое шествие по Москве заносами, авариями на дорогах, то есть ежегодным стихийным бедствием под названием «идет снег». Ева Николаевна по двенадцать часов сидела с бумагами, прослушивала пленки, отрабатывала архив. Шесть часов она спала, а еще шесть оставались на снег. Это время Ева подгадывала так, чтобы быть с близнецами. Вся квартира завешана сохнущими вещами, снегом пахнет прихожая, вся в лужах от обуви, мокрой шерстью вязаных носков и рукавичек на батареях пахнет кухня, зимой пахнут розовые щеки, счастьем пахнут ладошки и волосы детей. Они выросли, уже тяжело нести обоих по лестнице под мышками, уже ощутимо отдаются их снежки – согретые специально до ледяной корки снаряды. Они вдвоем уже могут повалить ее в снег и пресекать сопротивление с неистовством победителей.
– Курлыка-цыганюка! – отвлекается во время возни Ива, и Ева смеется и целует ее в обе щечки, потому что Ива показывает на обнаглевшую ворону и лучше про ворону не скажешь.
В воскресенье вечером – она теперь приезжала в аналитический центр к Зое и Аркадию после девяти, уложив близнецов, и работала там до часа ночи – Ева точно знала, что человек, убивший ее сотрудников уколами под мышку, имеет какое-то отношение к Федеральному информационному центру, в котором Мышка просматривала перед смертью газетный материал. Вход в который за углом Лаборатории.
Этот центр был создан всего два года назад. Обработка печатного материала, валом идущего по всей стране, проводилась и раньше, но это делали информационные аналитики ФСБ. Когда пришло время исчезновения телевизионной цензуры, печатный вал и теленеожиданности решено было объединить в одну структуру. В эту структуру пришли новые люди, не имеющие отношения к Службе безопасности. Они работали по договорам, получали сдельно за каждую отслеженную интересную или сенсационную информацию, которую можно было использовать в СБ. Центр вырос, поделился на пять отделов. Один из них даже работал конкретно с рационализаторскими предложениями по улучшению структуры власти или созданию новых исследовательских систем в промышленности и науке – вот до чего доходило иногда воображение и нереализованный потенциал бросившихся в беллетристику научных сотрудников или занявшихся мемуарами отставных руководителей. Из фээсбэшников в Центре осталось только десять человек: по два руководителя на каждый отдел, которые анализировали уже полностью отслеженную информацию. Из них: двое выпускали в жизнь «результаты по опросу общественного мнения», трое могли головой поручиться за стопроцентную достоверность информации, которая потом шла в дробилку ИТАР-ТАСС, еще двое просеивали фантастику и технические неожиданности в литературе, один человек вылавливал в теле-газетно-журнальном и художественном вале секретную информацию, которая была абсолютно достоверной, но никогда не разглашалась, отслеживая таким образом решивших подзаработать «белых волков» – оставшихся в живых и «потерявшихся» особо секретных агентов. Один руководитель отдела был одновременно советником президентской гвардии – единственным из этой гвардии, который всегда знал, что происходит за стенами Кремля, и последний из десятки – координатор общественного мнения, полковник Корневич де Валуа.
Это была не единственная должность Корневича, в Федеральной службе он числился координатором в отделе СР (секретные разработки), не имел своей команды, не имел заместителей и помощников, пользовался привилегиями и правом решающего голоса при закрытом голосовании в случае непредвиденных ситуаций в стране и при угрозе безопасности в целом. Ева его вычислила быстро: только координатор такого ранга имел кодовые доступы ко всем отделам Федеральной службы, мог залезть в компьютеры ее Лаборатории и войти в здание в тот момент, когда там никого нет. Таким образом можно было объяснить неожиданное появление в Лаборатории конвертов с заказами на убийство и смерть Мышки в Центре – закрытом для посторонних ведомстве. Ева старалась не поддаться эйфории успеха, когда наткнулась на такое запоминающееся имя: она помнила обязаловку псевдонимов вплоть до девяносто четвертого, почему же этот человек не менял имя? Или это не один человек, а несколько? Информация, которую с большими трудностями раздобыла Зоя, – фотография с микропленки папки за номером…. на экране читать неудобно, видимость плохая, но сообщение о смерти майора Корневича де Валуа – вот оно. В восемьдесят четвертом. Только сообщение. Никаких подробностей. В восемьдесят пятом этот умерший благополучно и весьма успешно разрабатывает операцию – никаких подробностей – и получает звание. Еще одно упоминание о нем в восемьдесят девятом. Меняет структуру. Другой отдел, из контрразведки – в координаторы. В девяносто втором открыто засветился в расследовании дела по фальшивым авизо. В девяносто четвертом ведет дело по бриллиантам из Гохрана. Потом он обнаруживается в Федеральной службе уже аналитиком.
На большом листе ватмана Ева вычертила графики, временные и количественные составляющие смертей, связанных с именем Корневича де Валуа. В восемьдесят четвертом он в девятом отделе. Отдел ликвидирован. Клички агентов. Потом не забыть посмотреть их имена. У троих – сердечный приступ (знаем мы эти приступы), у остальных – коллективный нервный срыв и смерть от огнестрельных ранений. У Скрипача и Юны тоже произошел нервный срыв после получения конвертов. Больше всего настораживает, что после восемьдесят четвертого, то есть после «смерти» этого Корневича, о нем достаточно много информации, но поверхностной, без доступа к разглашению. Отсутствие информации – привилегия особо секретных агентов, но в архивах ФСБ можно по коду допуска поинтересоваться особенностями работы многих СА. Многих, но не этого. Вариантов два. Либо в этот момент агент действительно умер и под его именем стал работать совершенно другой человек, либо пошел запрет на информацию по коду «угроза госбезопасности».
