– Вы живы? – прошептала она. – Ну конечно. Все в порядке. Вы – ангел.
– Как? – не понял Корневич.
– «Пусть придет охраняющий меня и мешающий мне печалиться, и пусть я не смогу его ни любить, ни убить. Пусть он возьмет себе мое дыхание и поможет прятаться».
– Где клише?
– «И пусть он будет самым смелым и самым красивым, и пусть живет вечно или до тех пор, пока не появится тот, кто меня найдет».
– Где клише?!!
– Вы – ангел смерти.
На крик Корневича прибежал из кухни Хрустов и заявил, что если только майор хоть пальцем тронет женщину, то он за себя не отвечает.
– А что так? – кричит Корневич. – Ты тоже ангел?
– Нет, – сказала Вера, – он не ангел. Прекратите орать. И не вздумайте сморкаться на ковер. Меня сразу стошнит. Беременные женщины очень капризны на этот счет. Кофе, пожалуйста, если можно. Я слышу, как он пахнет, – Вера села и приладила подушку под спиной.
Хрустов побледнел. Он пожелал немедленно узнать, точно ли Вера беременна.
– Да, но ты тут ни при чем. Я беременна Сусанной. Я ее рожу через девять месяцев.
– Давно это у нее? – поинтересовался Корневич и покрутил пальцем возле головы. – Где, кстати, эта самая Сусанна? И где ребенок, который запустил мне в голову статуэткой?
Хрустов побледнел еще больше.
– Ты видел, как ребенок запустил в тебя статуэтку? – спросил он шепотом.
– Это была Су, – заявила Вера, – она уменьшилась, стала ребенком. Можете посмотреть фотографии, мы пришли сюда за ними. Зачем разодрали альбом?
Корневич оттащил Хрустова в кухню и спросил, имеет ли тот какое-нибудь отношение к беременности повредившейся рассудком Веры Царевой?
– Кофе! – кричала Вера из комнаты. Хрустов доставал чашку, его руки тряслись.
– Я могу иметь какое-то, как ты сказал, отношение к ее беременности, но дело в том, что на орудии убийства… твоего убийства, на статуэтке обнаружены отчетливые свежие отпечатки маленьких пальцев. Это отпечатки Сусанны Ли!
– Ну и что, это же ее чукча!
– Вера говорит, что в тебя запустила статуэтку Сусанна, я думал, она заговаривается, но ты это подтверждаешь!
– Это была маленькая девочка, она бросила в меня чугунку. Ну и что? Я не говорю, что Вера меня убила, я говорю, что она спятила!
– Кофе, бумагу и ручку! – кричала из комнаты Вера.
Корневич принес тетрадь в клеточку, а Хрустов кофе.
– Хотите что-нибудь написать? – протянул Корневич ручку.
– Нет, это вы пишите. Садитесь и пишите. Сели?
Корневич от неожиданности быстро сел за стол. Он проследил взгляд Веры и посмотрел на пол, где темнело пятно от второпях вытертой Хрустовым крови.
– Пишите. Я, как вас там полностью?
– Александр Корневич де Валуа, – объявил Корневич и старательно вывел свое имя.
– Как здорово! – обрадовалась Вера. – Де Валуа, вы берете на хранение до времени совершеннолетия Сусанны Ли, родившейся… родившейся, подождите, посчитаю, так, март тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, золотые пластины в количестве двух штук с изображениями лицевой и обратной стороны стодолларовой купюры. Обязуетесь вернуть их по первому требованию Сусанны Ли, если такое поступит после ее совершеннолетия. Обязуетесь Сусанну Ли, родившуюся в марте тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, к ответственности за совершение преступлений, содеянных Сусанной Ли, родившейся в январе тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, не привлекать. Пишите, не надо на меня так смотреть. Поговорим через шестнадцать лет. Написали?
– Где клише? – спросил Корневич.
– Я вам его отдам сразу же, как только вы все подпишете.
– Повторите, пожалуйста, последнюю фразу, я не понял.
– Повторяю.
Вера внимательно прочла написанное и попросила указать паспортные данные. Корневич пыхтит и качает головой, но сносит все молча. Подробно записывая номер и серию, он злорадно спрашивает, что будет, если к моменту этого самого совершеннолетия Сусанны Ли он давно умрет?
– И не надейтесь, – улыбается Вера, просматривая паспорт. Хрустов стоит истуканом и плохо соображает, что происходит. Но когда Вера вдруг начинает поднимать вверх блузку, снимая ее, он дергается и разевает рот. – Помогите, – говорит Вера и ложится на живот. Приспускает резинку трусов. Мужчины еще с минуту не двигаются с места, разглядывая проступающие сквозь кожу золотые пластины на ее спине над поясницей, она поворачивает голову. – Эй, за работу! Надо отодрать, а то я не могу спать на спине, а спать очень хочется.
В марте восемьдесят пятого Вера Царева родила девочку, которую назвала Сусанна Ли, выдержав настоящее сражение с работниками отдела регистрации актов гражданского состояния. Они отказывались писать такое имя в свидетельстве о рождении. Хрустов, встречающий Веру у роддома и ухаживающий за ней потом, просил до исступленного коленопреклонения, чтобы она записала его отцом, но в свидетельстве отец указан не был – прочерк. Обреченное одиночество матери-одиночки ее нисколько не унижало. Вера принимала его заботу как должное, пока была слаба, потом потребовала конкретики в отношениях и предложила Хрустову вариант мужчины-праздника. Он должен был приходить к ней только в моменты особого душевного подъема или эротического возбуждения. С цветами (и презервативами), конфетами, билетами в театр, консерваторию или в цирк – девочка растет, ей уже два года, ей нравится цирк. Он должен был при этом хорошо пахнуть и улыбаться. Никаких утомленно-изможденных жестов и объяснений о трудностях на работе, никакого выяснения отношений, никакого отцовства, никаких скандалов, звонков о непредвиденных обстоятельствах, опозданиях, ранениях. У нее и так есть от чего тихо сходить с ума. Ребеночек очень трудный, требует постоянного внимания и напряжения, да-да, а ты что думал?!
– Я думал и думаю сейчас, что у тебя не все в порядке с мозгами! Я думаю, что на твоих глазах погибла подруга, а ты от этого впала в легкое помешательство.
– В тяжелое! – Вера проводит перед животом руками полукруг.
– Ну, в тяжелое, не перебивай! Ты решила, что ребенок, который… которого мы с тобой сделали…
– Я не делала с тобой никакого ребенка! Я с тобой занималась сексом. Поверь мне, просто поверь, что это не твоя дочь!
– Это мой ребенок! По всем срокам – мой! И я это докажу. Слава богу, наука не стоит на месте! В нашем ведомстве есть отличная лаборатория.
– Да посмотри на нее! Ты что, не узнаешь? Это же Су!
– Да, посмотри на меня, – вступила в разговор Су на четвертом году жизни, это было в восемьдесят девятом, – для секретного агента у тебя слишком плохая память!
– Пусть она заткнется! – кричит Хрустов.
– Пусть он убирается, он мне никогда не нравился, – не сдается Су, она ест яблоко и качается в гамаке, который Хрустов приладил в комнате – чего не сделаешь для любимой доченьки. – Ты только вспомни, как он надо мною издевался! «Девочки, вскипятите мне водички, я буду труп растворять в ванной! Чтобы, значит, и коронок от зубов не осталось!» У-у-у, зверь! Пусть убирается, тебе что, трахаться больше не с кем?
После минутного оцепенения, в которое обычно впадали и Вера и Хрустов от откровений маленькой Сусанны Ли, они приходили в себя, хватались за руки и уговаривали друг друга не трогать ребенка – она же совсем крошка, только посмотри! Су кричала:
– Попробуйте троньте! Я на вас заявление напишу об издевательствах, тебя лишат родительских прав, – это Вере, – а ты никогда не будешь папочкой! – это Хрустову.
– Да ты писать не умеешь! – кричит Вера.
– Умею, только пвохо, рука не свушается, потому что маленькая еще.
Су говорила четко и правильно, если не считать некоторых почти незаметных огрехов. Легкая приятная картавость и проблемы с твердой «л». У нее получалось так:
– Я вам предвагаю немедленно заткнуться и заняться невинными васками, пока вы не перешли к драке.
Или:
– Ты не будешь обвадать мною, даже если родишь меня еще пять раз.
Именно в восемьдесят девятом измученный нерешенными семейными проблемами Хрустов решил раз и навсегда установить хотя бы для себя лично, является ли он отцом этого ужасного создания с желтыми глазами. Он упросил Су пойти с ним в воскресенье в зоопарк. Было одно-единственное сходство Су с нормальными четырех-пятилетними детьми: она застывала у клеток с дикими зверями в восторге обожания и могла так стоять минут по сорок. Хрустов сказал, что если она согласится пойти с ним на работу – очень интересное место, и даст один раз уколоть пальчик, то он выполнит любое ее желание. При условии, что Вере – ни слова. Коварная девчонка согласилась, взамен потребовала научить ее обращаться с оружием и хорошо стрелять, стоически перенесла процедуру взятия у нее крови, но как только переступила порог дома, закричала из коридора:
