Я подвинула к себе исписанный листок.
— Артемий Вадимович, вы поставили меня в очень сложное положение. По идее, я должна доложить об этом руководству, и мое слово, данное вам, тут ничего не значит, я ведь должностное лицо.
— Мария Сергеевна, — он смотрел на меня совершенно больными глазами, глазами обреченного человека, — не говорите ерунду. Покажете вы это начальству или нет, это ничего не изменит. Вам не поверят. На случай чьего-то интереса — зачем вы мне понадобились? — у меня есть легенда.
— Но почему я? У вас же есть адвокаты, друзья, служба безопасности, наконец…
— Почему? Вы все прекрасно понимаете. Друзья, адвокаты, служба безопасности — все это до тех пор, пока я Масловский, а не нищий и беспомощный, раздавленный червяк.
— Но я же вам никто.
— Вы — честный человек. До свидания, Мария Сергеевна. Не хотелось бы говорить — «прощайте».
— Артемий Вадимович, если вы опасаетесь, что вас уберут, как только вы отдадите деньги, зачем вы соглашаетесь?
— Человеку свойственно надеяться даже в самых безвыходных ситуациях. До свидания.
Он поднялся, и не дожидаясь меня, что строго запрещено правилами внутреннего распорядка, пошел к выходу.
Я отметила пропуск и вышла из следственного изолятора. Надо было торопиться, времени до прихода Пьетро оставалось катастрофически мало, но я не могла думать ни о чем, кроме услышанного от Масловского. «Перевернутый мир», — в который раз подумала я. Интеллигентные люди становятся убийцами, их шантажируют представители власти; из всего многообразия окружающих лиц потенциальные взяткодатели выбирают в советчики — давать ли взятку? — самых честных людей, по их собственному признанию. Страшно стало жить…
Неся в себе страшную тайну о коррумпированных людях президента (во что я, кстати, не поверила, это очевидная «разводка») и про космические взятки в размере полумиллиарда долларов, я забежала на рынок и долго выбирала продукты подешевле. Принесясь домой, я срочно сделала заготовки для праздничного ужина, и тут раздался звонок в дверь. Регина. Она скинула туфли и спросила:
— А чем ты собираешься его удивлять?
— Да, это хороший вопрос. Я задумалась. Иностранца икрой кормить уже не смешно, в зубах навязло.
Тут я хихикнула.
— А чего ты смеешься? — подозрительно прищурилась Регина.
— Вспомнила одну смешную штуку. По телевизору рассказывала женщина — метрдотель какого-то ресторана…
— Ну-ну? — поторопила Регина.
— Она пыталась иностранцу объяснить, какая рыба имеется в меню. Там была отварная осетрина, она говорила — рыба, а он спрашивал, какая. Она не знала, как по-английски будет осетрина, и вышла из положения — сказала: «Мать черной икры». Он понял и попросил: «Хорошо, пусть будет мать черной икры, только, пожалуйста, без жареного Чипполино…»
Регина нервно рассмеялась:
— Ха-ха, но между прочим, до прихода твоего комиссара Каттани осталось меньше двух часов. Что это ты жаришь-паришь? — Она показала на кружочки баклажанов, нарезанные, посоленные и сложенные горкой под тарелку, чтобы с них стек горький сок.
— Это будут медальоны с овощной икрой. Я их сейчас обжарю на постном масле, потом сверху на каждый медальончик положу пассерованные овощи — ну, лук нарезанный, морковку, помидоры, в общем, что найду. Кетчупа добавлю, сверху зеленью посыплю. Можно еще сделать уксусную заправку: в воду с сахаром — ложку уксуса, еще чесночок выдавить, будет остренько…
— Понятно, — прервала меня Регина, стаскивая с меня через голову фартук и повязывая его себе. — Учись, детка, как надо. Медальоны — это баловство.
Баклажаны режем кубиками, — и она безжалостно покромсала медальонные заготовки, — и жарим их вместе с другими овощами. И кладем на блюдо горкой. Так гораздо быстрее. А ты пока зелень нарежь…
Когда Регина выложила на блюдо опошленные баклажаны с овощами, я щедро посыпала их зеленью и вынуждена была признать, что эстетика блюда не слишком пострадала, зато время его приготовления сократилось вдвое.
— Скажешь, что это называется «сотэ», — наставляла меня подруга. — Теперь второй вопрос: что вы будете пить? Ты должна поразить его воображение.
— Ты думаешь? — тоскливо спросила я.
— Безусловно. Посмотрим, чем ты располагаешь.
Регина бесцеремонно залезла в кухонный шкафчик, где у меня стояла стеклянная посуда. Обозрев наличность, она вздохнула:
— Понятно. А что у тебя на десерт?
— Сыр, — робко призналась я.
— Отлично. Подашь белое сухое вино.
— А где я его возьму? В магазин я уже не успею. Я купила водку и коньяк.
— На, убогая. — Регина протянула мне принесенный ею пакет. Там звякнули друг о друга две бутылки белого вина, названия которого я даже не слышала.
— Это хорошее южноафриканское вино, — пояснила Регина. — Что ты скорчила лицо?
— Я просто не представляла себе, что мы импортируем вино из Южной Африки, — оправдывалась я.
— Да! Сейчас! Никто его не импортирует, это мне привезли из-за границы, а я от сердца оторвала. Между прочим, эти бутылочки стоят, как половина «мерседеса».
— Ой! Может, тогда не надо? — перепугалась я.
— Надо, — жестко сказала Регина. — Заодно поддержишь разговор. Ты, кажется, когда-то расследовала дело про хищение вина.
— Да не вина, а коньяка.
— Ты ж коньяк не пьешь.
— Вот именно. Нашли во всем городе одного следователя, который коньяк не пьет, и дали мне это дело.
— Напомни, в чем там была проблема, — деловито отозвалась Регина, расставляя на столе тарелки и бокалы и всовывая полотняные салфетки в смешные керамические кольца в виде свинок.
— Это намек? — спросила я, кивая на кольца.
— В каком смысле? — удивилась Регина.
— Знаешь анекдот про то, как лиса вышла замуж за волка и у них родился поросенок?
— Не-ет…
— И волк ее выгнал. Идет она по лесу, плачет, а навстречу ей медведь.
Что, мол, ты плачешь, лисонька? Она рассказала, медведь ей — ну, не плачь, я на тебе женюсь. И женился. И у них родился поросенок…
— Ну?
— Мораль: все мужчины — свиньи.
— Правильно, — без улыбки сказала Регина. — Все мужчины свиньи. Так что там с коньяком?
— Ничего. Милиционеры, которые охраняли подъездные пути винзавода, вступили в сговор с проводником, сопровождавшим коньяк. Проводник привозил две цистерны по четырнадцать тысяч литров каждая для разлива на винзаводе, и по дороге тысячу литров продавал. А чтобы сдать продукт по количеству, крепости и сахару, разбавлял оставшееся ослиной мочой…
— Ослиной мочой?!
— Ну, образно говоря: доливал четыреста литров воды, причем отнюдь не дистиллированной, триста литров хлебного спирта и триста литров домашнего вина.
— Та-ак, — протянула Регина, раскладывая на тарелке нарезанное холодное мясо, — а нам это потом разливали в бутылки? И продавали по девять восемьдесят?
— Вот-вот. Ты еще помнишь?
— Помню. Коньяк тогда был валютой, я этих бутылок покупала несметное количество для взяток.
— Каких взяток, Регина?
— Каких-каких… Доктору зубному и гинекологу, в детсадик воспитателям, в магазин, в жилконтору… Ну, так и что там с коньяком?
Я вспомнила это неординарное расследование и развеселилась. Когда мне поручили это дело, я была молодым следователем и, что там говорить, человеком без жизненного опыта. Зато уже тогда прекрасно знала, что ни в коем случае нельзя использовать изъятое по делу имущество, чем несказанно огорчала работавших по делу оперов Управления по борьбе с хищениями соцсобственности. За то время, пока изъятый коньяк в десятилитровых бутылях и кислородных подушках (так удобно было через штуцер из цистерны напрямую закачивать) находился в Управлении, он был изрядно разбавлен водой из-под крана. А вот когда вещдоки перекочевали в прокуратуру, живительный источник иссяк. Очередной ходок из УБХСС, возвращаясь из моего кабинета с пустой пластмассовой канистрой, горько посетовал в коридоре: «Да, с Машей каши не сваришь…»
Господи, какие были кристальные времена! Я снова задумалась о Масловском и расстроилась.
Впрочем, когда пришел Пьетро, я про все забыла. Вино действительно было хорошим, и я быстро утопила в нем угрызения совести.
Утром Пьетро дождался, пока я проснулась, и ласково наматывая мои волосы на палец, спросил меня, кто этот Саша, чье имя я повторяла вчера, обнимая его, Пьетро. Задавая этот вопрос, Пьетро не казался раздраженным.
— Я же понимаю, Мария, что до меня ты влюблялась в кого-то. Только не говори, что Саша — это русский аналог итальянского имени Пьетро, — шептал он мне на ухо со смехом.
— Саша — это человек, которого я любила несколько лет и с которым я прожила счастливейшие годы своей жизни, — призналась я, но Пьетро и на эти мои слова не обиделся.
— Значит, у меня есть шансы добиться того, что твой следующий мужчина будет спрашивать, кто такой этот Пьетро.
