— Где?
— В магазинах. Или по почте. Есть специальные списки.
— У кого эти списки?
— У тех, кто занимается реализацией.
— Кто именно этим занимается?
— Я не знаю никаких имен. Знаю только, что оригиналы отправляются в Марсель и Лос-Анджелес.
— Кто снимает сами фильмы?
— Кто-то из Сараево. По-моему, он служит в сербской армии, но я не уверена.
— Ваш муж знал, кто этот человек? — И прежде, чем она ответила, он добавил: — Только давайте без вранья, синьора.
— Да, знал.
— Кому в голову пришла мысль делать эти фильмы на продажу?
— Я не знаю. Может быть, Карло видел один из них. Он был большой любитель таких вещей. А потом ему, наверное, пришло в голову, что на этом можно заработать. Он уже занимался продажей чего-то подобного, по почте и через магазины в Германии.
— Что именно он продавал?
— Журналы.
— Какие?
— Порнографические.
— Синьора, такие журналы можно купить в любом газетном киоске. Что это была за порнография?
Она ответила, но так тихо, что Брунетти пришлось податься вперед, чтобы расслышать ее.
— Детская, — только и выговорила она.
Брунетти не сказал ни слова, ожидая продолжения.
— Карло говорил, что это абсолютно законно.
Брунетти потребовалось время, чтобы осознать, что она говорит совершенно серьезно.
— Как получилось, что один из этих фильмов оказался у вашей дочери?
— Карло хранил оригиналы у себя в кабинете. Он любил смотреть новинки, прежде чем отправлять их на реализацию, — ответила она и добавила звенящим от негодования голосом: — Полагаю, Франческа пробралась туда и взяла одну из пленок. Этого не случилось бы, будь Карло жив.
Брунетти решил не бередить раны скорбящей вдовы, поэтому заговорил о другом:
— Сколько всего было пленок?
— Не знаю. Может, дюжина. Может, штук двадцать.
— Все одинаковые?
— Понятия не имею. Я вообще не понимаю, что вы подразумеваете, когда говорите «одинаковые».
— Во всех ли фильмах женщин насилуют, а потом убивают?
Она посмотрела на него с отвращением, не понимая, как можно произносить такие гадости вслух, но все нее ответила:
— Думаю, да.
— Думаете или знаете?
— Скорее знаю.
— Кто еще этим занимался?
Ее реакция была мгновенной:
— Я этим не занималась.
— Повторяю, кто занимался этим, помимо вашего мужа и брата?
— По-моему, еще тот человек, из Падуи.
— Фаверо?
— Да.
— Еще кто?
— Фильмами вроде больше никто. По крайней мере насколько мне известно.
— А как насчет другого, насчет проституток? Кто работал с ними, помимо этих троих?
— Мне кажется, была одна женщина. Не знаю, кто она; знаю только, что Карло обращался к ней, когда надо было перевозить очередную партию девушек.
Брунетти резануло слух то, как спокойно она это произнесла: «партия девушек». Она даже не пыталась отрицать, что знала о контрабанде проституток, которой занимался ее муж.
— Откуда привозили девушек?
— Да отовсюду.
— Кто эта женщина?
— Не знаю. Они очень мало о ней говорили.
— Что именно они говорили?
— Да ничего. Ни-че-го.
— Что они говорили о той женщине?
— Я не помню. Убальдо обронил как-то одно только слово, но я уже забыла…
— А вы вспомните.
— Он назвал ее «славянкой», но я понятия не имею, что он имел в виду.
Брунетти это показалось вполне очевидным.
— Она славянского происхождения?
Она отвернулась и проговорила очень тихо:
— По-моему, да.
— Кто она? Где она живет?
Он наблюдал, как она тщательно взвешивает свой ответ, как пытается прикинуть, во что может вылиться ее откровенность. Он отступил на пару шагов, потом снова приблизился, встал прямо напротив нее и спросил:
— Где она?
— Она вроде бы живет где-то здесь.
— В Венеции?
— Да.
— Что вам еще о ней известно?
— Она работает.
— Синьора, мы все где-то работаем. Где конкретно?
— Она организовывает, то есть организовывала перелеты для Убальдо и Карло.
— Это синьора Черони? — спросил Брунетти, явно удивив синьору Тревизан своей осведомленностью.
— Да, кажется.
— Какие еще услуги она им оказывала?
— Я не знаю, — проговорила она и, видя, что комиссар собирается приблизиться к ней еще на шаг, повторила: — Я правда не знаю! Я только несколько раз слышала, как они разговаривали с ней по телефону.
— По поводу авиабилетов, конечно же? — спросил он откровенно издевательским тоном.
— Нет. По другому поводу. О девочках. И деньгах.
— Вы ее знаете?
— Нет, я с ней ни разу не встречалась.
— Упоминалось ли ее имя в связи с фильмами?
— Они никогда не говорили о фильмах. Я имею в виду — в открытую. Я только догадывалась по обрывкам фраз.
Брунетти мог бы возразить, но для него было уже очевидно, что у нее есть «своя правда», за которую она будет держаться и впредь, строить на ней свое будущее. А правда эта заключалась в следующем: подозревать — далеко не то же самое, что знать; если ты не знаешь о злодеянии, ты и отвечать за него не должен — во всяком случае, в полной мере. Гвидо вдруг с такой ясностью осознал ход ее мыслей, что ему стало до боли противно находиться с этой женщиной в одной комнате. Без всяких объяснений он вдруг развернулся и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Разговаривать с девочкой было уже выше его сил; он ушел и оставил их сочинять себе безупречное будущее.
На улице было темно и холодно, и это немного успокоило Брунетти. Он посмотрел на часы: оказывается, уже десятый. По идее, ему должно было хотеться есть и пить, но ярость заставила забыть и о голоде, и о жажде.
Гвидо не помнил наизусть домашний адрес синьоры Черони. Помнил только, что это где-то в районе Сан-Вио и что, как ему представлялось, скорее всего, неподалеку от церкви Мадонна-делла-Салюте. Он проверил адрес в ближайшем баре по телефонной книге и, сев на катер первого маршрута, перебрался через Большой канал и вышел на нужной остановке. Дом, как оказалось, был не просто рядом, но еще и выходил окнами на церковь, на ее боковую часть — он стоял на противоположной от храма стороне небольшого канала. Рядом с одним из звонков была табличка с именем синьоры Черони. Он позвонил, и через минуту женский голос спросил, кто там. Он назвался, и она без лишних вопросов впустила его.
Брунетти поднялся, не заметив ни вестибюля, ни лестницы. Он даже не запомнил, какими словами поприветствовала его хозяйка. Они прошли в просторную гостиную, одна из стен которой была полностью занята стеллажом с книгами. Сверху лился теплый свет — вероятно, светильники были спрятаны где-то под потолком, за деревянными балками. Но Гвидо все это совершенно не интересовало. Равно как и то, что синьора Черони, как и во время их первой встречи, выглядела необыкновенно привлекательно и элегантно.
— Вы не рассказали мне, что знали Карло Тревизана, — сказал комиссар, когда они уселись друг напротив друга.
— Я же вам говорила, он был моим клиентом. — Все это время Брунетти старался успокоиться, а как только ему это немного удалось, обратил внимание на внешний вид собеседницы. На ней было бежевое платье, волосы аккуратно уложены, на туфлях серебряные пряжки.
— Синьора, — сказал Брунетти и устало покачал головой, — я сейчас не об этом. Я о вашем участии в его бизнесе, о том, что вы на него работали.
Она нервно вздернула подбородок и уставилась, в стену с полуоткрытым ртом, будто принимала: какое-то трудное решение. Пауза, казалось, тянулась вечно, но вот наконец она заговорила:
— Я же вам сказала во время нашей первой беседы: не хотелось попадать в поле зрения властей.
— А я вам ответил, что вы уже попали.
— Это я заметила, — сказала она без всякого намека на шутку.
— Какие у вас были обязанности?
— Если уж вы знаете, что я на него работала, вам, вероятно, и так это известно.
— Отвечайте на вопрос, синьора Черони.
— Я забирала деньги.
— Какие деньги?
— Которые передавали разные мужчины.
— Это были доходы от проституции?
— Да.
— Вам известно, что это незаконный источник дохода?
— Конечно, известно! — зло сказала она.
— И тем не менее вы участвовали в сборе таких доходов?
— Я только что сказала: да!
— Какую еще работу он вам поручал?
— Не вижу смысла облегчать вам жизнь, комисcap.
— Вы имели отношение к кассетам? — спросил он тогда.
Сказать, что она была поражена, значило не сказать ничего. Она стала приподниматься, потом очнулась, вспомнила, кто она и кто он, и снова села. Брунетти не сдвинулся с места. Он смотрел на нее, прокручивая в голове предстоящие действия: найти ее лечащего врача и проверить, не прописывал ли он ей роипнол; показать ее фотографию пассажирам поезда, в котором был убит Тревизан, чтобы проверить, не сможет ли кто-то из них ее опознать; проверить ее телефоны, домашний и рабочий, входящие и исходящие звонки; отправить ее имя, фотографию и отпечатки пальцев на проверку в Интерпол; проверить кредитку: вдруг она обращалась в конторы по аренде автомобилей и, значит, умеет водить, — в общем, все, что надо было сделать в тот самый момент, когда выяснилось, кому принадлежат те очки.
