Луиза, напротив, все время улыбалась. Если не считать одного фото. Но в тот момент она не сознавала, что перед ней стоит фотограф. Единственный правдивый снимок, подумал Валландер, или случайность? Он перешел к фотографиям, запечатлевшим множество гостей. Приветливые пожилые люди, впечатление солидного благополучия. Н-да, голодранцев на юбилее Хокана фон Энке не видать, пробормотал он себе под нос. Эти люди имеют достаточно денег, чтобы выглядеть вполне довольными.
Валландер убрал снимки, перешел к двум спискам гостей. Насчитал сто два человека. Имена записаны в алфавитном порядке. Присутствовало много супружеских пар.
Он штудировал первый список, когда позвонила Линда:
— Я сгораю от любопытства. Нашел что-нибудь?
— Ничего такого, чего бы не знал раньше. Луиза улыбается, Хокан серьезен. Он никогда не улыбался?
— Не особенно часто. Но улыбка Луизы искренна. Она не притворялась. И, по-моему, сама неплохо отличала притворство от искренности.
— Я как раз начал просматривать списки гостей. Сто две фамилии. Почти все мне незнакомы. Альвен, Альм, Аппельгрен, Бернтсиус…
— Его я помню, — перебила Линда. — Стен Бернтсиус. Высокий чин на флоте. Я присутствовала на одном неприятном ужине у Хокана и Луизы, куда был приглашен и он. Вместе с женой, маленькой, запуганной женщиной, которая большей частью краснела и молчала, а вдобавок пила слишком много вина. Но Стен Бернтсиус — сущий кошмар.
— В каком смысле?
— В смысле ненависти к Пальме.
Валландер наморщил лоб.
— Ты давно знакома с Хансом? Несколько лет? С две тысячи шестого? Если не ошибаюсь, тогда со времени убийства Пальме прошло уже двадцать лет.
— Ненависть живет долго.
— Ты что же, всерьез утверждаешь, что несколько лет назад сидела на ужине, где гости дурно отзывались о шведском премьер-министре, убитом двадцатью годами раньше?
— Именно это я и утверждаю. Стен Бернтсиус начал говорить о Пальме как советском шпионе, тайном коммунисте, изменнике родины, бог знает чего только не говорил.
— А Луиза и Хокан?
— К сожалению, думаю, Хокан разделял его точку зрения. Луиза была немногословна, старалась сгладить ситуацию. Но атмосфера была неприятная.
Валландер призадумался. Для него Улоф Пальме в первую очередь был образцом наиболее трагических неудач шведской полиции. Как политика он его почти не помнил. Человек с резким голосом и порой не слишком дружелюбной улыбкой? Толком не поймешь, какие воспоминания подлинны. При Пальме он менее всего интересовался политикой. Пытался в те годы наладить собственную жизнь и вдобавок управиться со строптивым отцом.
— Пальме был премьером, когда в наших водах шныряли чужие подводные лодки, — сказал он. — Думаю, именно с этого начался разговор о нем?
— Вообще-то нет. Если не ошибаюсь, большей частью речь шла об упадке шведских вооруженных сил, который якобы начался при нем. Он один якобы в ответе за то, что Швеция не способна себя защитить. Бернтсиус утверждал, что большая ошибка — думать, будто Россия всегда останется такой миролюбивой, как сейчас.
— А кстати, каких политических взглядов придерживались супруги фон Энке?
— Разумеется, крайне консервативных, оба. Но Луиза пыталась создать впечатление, что презирает все связанное с политикой. Но это неправда.
— То есть она все-таки носила маску?
— Возможно. Дай знать, если найдешь что-то важное.
Валландер вышел из дома покормить Юсси. Пес выглядел взъерошенным и усталым. Может, в самом деле собаки и их владельцы становятся похожи? В таком случае старость всерьез вонзила в него свои когти. Неужели? Неужели он уже близок к опустошительной дряхлости, которая отнимет у него все силы? Он отбросил эти мысли, вернулся в дом. Но, собираясь снова сесть за кухонный стол, вдруг осознал, что это бессмысленно. Ни в списках гостей, ни среди фотографий нет ничего, что может пролить свет на пропавших. Совершенно ничего. Что бы ни произошло, объяснения надо искать в другом. Его поиски не имеют смысла. Он ищет не иголку, он ищет стог сена.
Валландер собрал все со стола, положил на столик в прихожей. Завтра отвезет Линде и попробует не думать о покойной Луизе и пропавшем Хокане. Скоро они поедут в Кристбергскую церковь,[20] красиво расположенную над озером Бурен в Эстеръётланде. Вот уже сотню лет там хоронят всех фон Энке, в их склепе упокоится и Луиза. Ханс рассказывал, что родители составили совместное завещание, где написали, что не желают кремации. Валландер сел в свое кресло, закрыл глаза. Чего желает он сам? Фамильного склепа у него нет, места на кладбище тоже. Его мать похоронена в Мальмё, отец — на одном из истадских кладбищ. Каковы планы его сестры Кристины, которая живет в Стокгольме, он не знает.
Валландер задремал в кресле и рывком проснулся. Вслушался в летнюю ночь. Разбудил его лай собаки. Он встал. Рубашка насквозь мокрая от пота, наверно, что-то снилось. Обычно Юсси без причины не лаял. Сделав шаг, он почувствовал, что ноги затекли. Потопал, чтобы их размять, продолжая вслушиваться в темноту летней ночи. Юсси молчал. Валландер вышел на крыльцо. Юсси тотчас начал напрыгивать на ограду и повизгивать. Валландер огляделся. Наверно, лисица шныряет поблизости, подумал он. Обошел двор. Трава пахнет свежестью. Безветренно, тихо. Он почесал Юсси за ухом. Тихонько спросил: что заставило тебя лаять? Зверек? Или собакам тоже снятся кошмары? Подошел к полевой меже, прищурясь глянул в поля. Тени повсюду, на востоке чуть брезжит рассвет. Глянул на часы. Без четверти два. Сидя в кресле, он проспал почти четыре часа. Вздрогнул из-за сырой рубашки, вернулся в дом, лег в постель. Но сон не приходил. Курт Валландер лежит в постели и думает о смерти, вслух сказал он себе. И это чистая правда. Он действительно думал о смерти. Но так бывало часто. С того самого дня, когда его, молодого полицейского, пырнули ножом и лезвие прошло в сантиметре от сердца, смерть всегда присутствовала в его жизни. Каждое утро он видел ее в зеркале. Однако сейчас, когда ему не спалось, она вдруг подступила вплотную. Ему шестьдесят, диабетик, несколько грузноват, не следит, как положено, за своим здоровьем, слишком мало двигается, слишком много пьет, небрежен в питании, ест от случая к случаю, не по часам. Он периодически принуждал себя к дисциплине, но ненадолго. Лежал в потемках и паниковал. Свободы действий больше нет. Выбирать не из чего. Радикально меняй образ жизни либо безвременно умирай. Хотя бы попытайся дожить до семидесяти — или смерть настигнет тебя в любую минуту. Тогда Клара останется без деда по матери, как по непонятным пока причинам лишилась бабушки по отцу.
До четырех Валландер так и лежал без сна. Волнами накатывал страх. Когда же он наконец уснул, то с печалью в сердце, оттого что столь многое в жизни безвозвратно кануло в прошлое.
Проснулся он в самом начале восьмого, невыспавшийся, с головной болью, и тотчас зазвонил телефон. Сперва он не хотел отвечать. Наверно, Линда — жаждет удовлетворить свое любопытство. Подождет. Если он не ответит, значит, спит. Но после четвертого сигнала все-таки встал, придвинул к себе телефон. Звонил Иттерберг, бодрый и энергичный:
— Я вас разбудил?
— Почти, — сказал Валландер. — Пытаюсь побыть в отпуске. Правда, пока без особого успеха.
— Буду краток. Но полагаю, вас заинтересует то, что я сейчас держу в руке. Бумага из судмедэкспертизы. От доктора Анаит Индоян. Мне пришлось изрядно потрудиться, пока я вычислил, что это женщина.
— Необычное имя, — сказал Валландер.
— Вся наша страна потихоньку полнится необычными именами, — хмуро заметил Иттерберг. — Не подумайте, что я отношусь к этому негативно. Просто никак не привыкну, что не все теперь зовутся Андерссон, и вынужден бороться с собой.
— Валландер и Иттерберг пробьются, — сказал Валландер. — Нашего брата в стране вряд ли больше нескольких тысяч?
— Анаит Индоян, — повторил Иттерберг. — Согласно биографическим данным, которые я сумел раздобыть из чистого любопытства, она армянка. По-шведски пишет безупречно. Она проанализировала химические препараты, обнаруженные в организме Луизы фон Энке. И нашла кое-что, по ее оценке, весьма примечательное.
Валландер насторожился, ожидая продолжения. Слышал, как Иттерберг листает бумаги.
— Без сомнения, это препараты, которые слегка упрощенно можно назвать снотворными, — продолжил Иттерберг. — Часть химических компонентов ей удалось определить. Но там есть и кое-что незнакомое. В смысле она не может описать эти вещества. Однако сдаваться не намерена. А в конце своего предварительного отчета делает чрезвычайно любопытное наблюдение. Считает, что здесь обнаруживаются некоторые сходства, более или менее проблематичные, с препаратами, применявшимися в ГДР.
