— Если в Москве стрельба начнется, то пойдет по всему Союзу, и тогда неизвестно, чем кончится, — покачал головой Матвеич.
На экране показалась невеселая группа руководителей ГКЧП.
— Смотрите, у него же руки трясутся, — показала Марина на Янаева.
— Да они все от страха уже обо…сь, — подхватил Гена.
Отдав должное кулинарному искусству Надежды, друзья отправились в отдел. Там, конечно, никто почти делами не занимался, собирались по кабинетам, пили чай, кофе, ждали.
В 21 час никто из первой смены домой не пошел. Синегоров с трудом отправил их отдыхать, напоминая, что впереди самое трудное, и нужно отдохнуть.
В 22 часа дежурный принес ему телеграмму. Прочитав ее, Матвеич недоуменно спросил дежурного:
— Ты как ее получил?
— Как обычно — по телетайпу из УВД.
— Читал?
— Конечно.
— Ну, слава Богу, теперь все определилось. Собери всех в Ленкомнате.
Через 20 минут Синегоров зачитал собравшимся в зале сотрудникам указание министра внутренних дел России Баранникова, который требовал не выполнять распоряжения ГКЧП, подчиняться указаниям правительства России и Ельцина.
Сотрудники дружно захлопали и обрадованно загалдели:
— Наконец-то, давно пора!
А Матвеич все недоумевал: «Телеграмма почему-то из Архангельского… и как ее пропустили по каналам связи, что это за ГКЧП? Марионетки какие-то. Ленин что говорил? В первую очередь взять в свои руки вокзалы, почтамты, банки. А эти что? Ни хрена не делают, только «Лебединое озеро» транслируют. «Все будет хорошо!»
Рано утром позвонили из УВД, выяснили обстановку, сказали, чтобы держались, все дальневосточные УВД поддерживают Ельцина и выполняют указания Баранникова, войска выступать не будут, а остальные против нас не пойдут.
— А кто это остальные? — поинтересовался Синегоров.
— А то сам не знаешь? — закончили разговор.
Утром подошел Валиулин, выяснил обстановку, и тут же дежурный принес вторую телеграмму из Архангельского. На этот раз Баранников требовал взять под охрану все важные объекты жизнеобеспечения, связи, задерживать активных сторонников ГКЧП и ждать дальнейших указаний.
— Ну, у нас особо активных нет, первый секретарь райкома где-то вообще пропал.
— Давай всех сегодня соберем и выясним, кто есть кто, — предложил Синегоров.
В это время зазвонил телефон. Равиль взял трубку, поздоровался, послушал, ответил:
— Нет, нет. Вы к нам, штаб у меня будет, здесь и поговорим, — и положил трубку.
На немой вопрос Матвеича, улыбаясь, сказал:
— Председатель райисполкома через 10 минут подойдет.
Стали звонить первому секретарю райкома партии, но его нигде не было. Пока его разыскивали, в кабинет зашел прокурор района Зеленский, затем подошел председатель исполкома Островский. Валиулин тут же объяснил обстановку, зачитал телеграммы Баранникова и объявил, что РОВД будет выполнять все его указания.
Островский не колебался ни секунды:
— Молодцы, я с вами.
Зеленский также не колебался. Когда они ушли, Валиулин засмеялся и сквозь смех проговорил:
— Ну вот, вся власть в наших руках.
— А на хрена она нам нужна, и своей хватало. Скорее бы всё кончилось. Где же Горбачев? Что Ельцин медлит? — ответил Синегоров.
В это время, постучавшись, в кабинет вошли начальник отделения КГБ Лисицын и его заместитель Захарчук, поздоровавшись, сели за приставной стол и повели беседу о политической обстановке в стране, оперативной обстановке в области и районе. И постепенно перешли к РОВД, осторожно выясняя его позицию. Выслушав, Равиль открыл папку, взял телеграммы и зачитал их. Вопросительно посмотрел на гостей, мол, все понятно? Добавил внушительно:
— Мы всецело поддерживаем правительство России и выполним все указания МВД России.
Лисицын заерзал на своем стуле.
— Мужики, надо осторожнее, как бы дров не наломать.
— Дрова уже наломали, да не мы, а в Москве Пуго, Крючков и иже с ними! — вскипел Синегоров.
— Да вы неправильно поняли, мы тоже не против, но все-таки это центральная власть, вице-президент, наши руководители, — продолжал Лисицын.
Валиулин незаметно показал Матвеичу четыре скрещенных пальца, тот отрицательно покачал головой. Гости и так поняли, что здесь их не поймут, и поспешно покинули отдел. Следом ушел Синегоров, отдохнуть немного дома. По телевизору все так же бесконечно звучала музыка Чайковского. К вечеру его разбудила жена:
— Вставай, ребята пришли.
Первое, что бросилось в глаза Синегорову, это сине-красно-белый флаг России на экране телевизора. Все завороженно смотрели на него, и потом Гена заорал;
— ура, мы победили!
Багулин хлопнул его мощной ладонью по спине;
— Не ори, победитель, давай в магазин.
Но никто не отрывался от экрана. А там мелькали российские флаги, танки, демонстранты.
Матвеич тут же позвонил Валиулину, поздравил его, обсудили ситуацию и решили вторую смену отменить и вернуться к нормальной работе.
Надежда, уже, кстати, приготовила свой знаменитый илов, и, не отрываясь от телевизора, отпраздновали победу и бесславный конец ГКЧП.
В это время Валиулин уже поставил охрану к дверям райкома КПСС и приказал никого туда не пускать. Утром по пути в РОВД Синегоров с Багулиным опечатали все двери кабинетов райкома и еще раз приказали никого в них не пускать.
Через час Багулин с комиссией начали инвентаризацию имущества райкома, разрешив сотрудникам вынести только личные вещи. Под шумок некоторые из них пытались вынести телефоны, калькуляторы, ковровые дорожки, но Багулин все эти попытки пресекал и на их истерические выкрики, что они вернутся и все вспомнят, только усмехался. Он вместе с Синегоровым и Дьячковым еще год назад сдали свои партийные билеты, когда это еще чревато было неприятными последствиями, а начальник РОВД Ершов оставался в рядах КПСС.
Через некоторое время, когда уже Горбачев сдал власть Ельцину, в райцентре объявились свои герои сопротивления ГКЧП. Они публиковали в местной газете «Заря Севера» (которую народ ехидно называл «Зря на Севере») воспоминания о своем героизме: начальник узла связи героически не задержал телеграммы Баранникова, начальник отделения КГБ не допустил массовых выступлений (непонятно кого и против кого). Валиулин с Синегоровым только смеялись, читая весь этот бред. Матвеич на всю жизнь возненавидел «Лебединое озеро».
— Угораздило меня опять связаться с газетой, — чертыхался Синегоров, разглядывая большой чистый лист ватмана, предназначенный для новогодней газеты. Но, с другой стороны, ведь никто ничего хорошего не сделает, так, пару открыток и наивные поздравления. — Что ж, тряхну стариной!
Он вспомнил, как еще в школе, классе пятом или шестом, выпустил вместе с братом стенгазету. На всех переменах в классе толпился народ, перебывала почти вся школа. Потихоньку во время уроков подходили преподаватели, читали. Кто из них улыбался, кто головой покачивал. Братья сидели именинниками и старательно делали вид, что это их не касается.
На следующий день газету сняли, а еще через день переизбрали редколлегию. Больше Синегоров стенгазету не выпускал.
В дверь постучали, и вошел Миша Бурянхаев — внештатник и неизменный участник всех оперативных мероприятий.
— Миша, чай будешь? — поздоровавшись, спросил его Синегоров.
Миша глубоко задумался.
— Хотя бы раз отказался, — продолжал Синегоров.
Бурянхаев насупился и стал размышлять, обижаться ему или нет. Матвеич глянул на него, рассмеялся:
— Шутка, Миша. Тебе покрепче или послаще? Конфеты все в сахарнице, а сахара, извини, нет, не держим-с.
— Ничего, я уж без сахара, — пробурчал внештатник. — А ты чего тут делать собрался?
— Да вот, газету новогоднюю.
— Открытки наклей да поздравления напиши.
— Умный ты, Миша, как аксакал, только борода черная.
Попивая чай со страшным хлюпаньем — Синегоров стоически терпел — Миша поговорил о ценах и политике и потом засобирался домой. Проводив его, Матвеич позвонил домой, сказал, что задерживается на работе, и взялся за ручку. В голове уже складывались четкие строчки эпиграмм, неожиданно возникшие при разговоре с Мишей.
Полузоотехник, полуюрист,
Полупоэт, волейболист.
Хотя и маленького чина,
Но представительный мужчина.
Это про лейтенанта Быкадорова, заочно учившегося на зоотехника и как-то прочитавшего Синегорову свои нескладные стихи.
Этот новый дядя Степа
Нельзя сказать, что недотепа:
Непримирим, хитер, настойчив…
Над последней строчкой Синегоров задумался. Если в рифму, то продолжение идет к тому, что «морально неустойчив». Нет, так нельзя, убьет, да и жена его что подумает. Пишем: «К тому ж, морально он устойчив». Строки про дядю Степу относились к самому длинному оперу на всей Колыме Гене Дьячкову.
