Но все еще есть желание только поговорить, потолковать… Хотя вы же знаете, есть люди, с которыми просто так не поговоришь.
Крошка Сузи недовольна, что ее провели за нос. В салоне две черные софы. Рядом с одной кофейный столик, накрытый стеклом. На нем бокал мартини, кружочек лимона плавает. Эта маленькая леди выпивала… Стоит рядом с софой, вся такая недовольная, невыносимо красивая, вся такая блондинка, в черном шелковом кимоно, тоже, наверное, от какой-нибудь Виктории Секрет, а на кимоно — красные маки, а под кимоно голое тело, сразу видно.
— Вы не имели никакого права входить сюда, — сказала она.
— Я только хочу переговорить с вами.
— А вот я его сейчас же позову, скажу, что вы здесь.
— Давайте, зовите.
— Ну и позову.
— Ему понадобится как минимум полчаса, чтобы сюда добраться. А до того нашему разговору конец придет.
— Это вам конец придет.
— Но я очень, очень хочу поговорить с вами. Неужели вы не можете со мной просто потолковать?
— Нет.
— Но, пожалуйста, Сьюзен. Пожалуйста.
— Нет.
— Прошу, прошу, прошу вас.
Наверное, в голосе мольба прозвучала. Что бы ни было, это остановило Сузи на полпути к телефону, она возвращается к столику, берет бокал и осушает его до дна. До конца. А на полке бара еще лимон, целый, и вот она идет босиком к бару и, — такая уже мне гостеприимная, очаровательная хозяйка, — наливает себе еще бокальчик. Но только себе… Штопор с деревянной ручкой… Фруктовый ножик, тоже с рукояткой орехового дерева. Закатные лучи, пробиваясь сквозь жалюзи, отражаются на другой стене… Крошка Сузи — «Игрушка» — снова подходит к столику, встает рядом в этакой разнузданной позе, неимоверно красивая, босая, дерзкая, хмельная. Сквозь кимоно все угадывается, каждый волосок…
— Ну и что вы хотите? — говорит она.
— Я хочу, чтобы вы перестали с ним встречаться.
— Нет.
— Выслушайте меня.
— Нет!
— Послушайте, Сузи!
— Не зовите меня так. Никто не называет меня Сузи.
— Хотите, чтобы я с ним сама переговорила?
— О чем?
— Кажется, вы знаете, о чем.
— Не знаю. И кстати, мне в высшей степени наплевать. Я хочу, чтобы вы отсюда убрались.
— Так что же, хотите, я ему сама скажу?
— Хочу, чтобы вы убирались отсюда, да поживее, — говорит эта Сузи, оборачивается и убирает бокал со столика: конец беседы, демонстративно, конец приема, сестричка, и никаких тебе коктейлей, как будто я просила, а она предлагала.
— О'кей, — говорю, — чудесно. Я ему скажу, что происходит между вами и другим му…
— Ну и скажи! — говорит Сузи, поворачиваясь с ухмылкой, руки на бедрах, ноги широко расставлены: все, все видно. — Он тебе не поверит. — Усмехается прямо-таки издевательски…
И это, конечно, правда. Он ей не поверит, в этом вся правда. Подумает, что все это возникло в ее голове. Ложь, чтобы их поссорить. И теперь, осознав правду, горькую правду, чувствуя себя в беспощадном свете этой правды беспомощной, внезапно она приходит в ярость. Не помнит, что она ей потом говорит, может, вообще ничего не говорит или что-то еле слышное… Но знает, что ножик уже у нее в руке.
В.: Вы ударили ножом Сьюзен Брауэр и убили ее?
О.: Да.
В.: Сколько раз вы ее ударили?
О.: Не помню.
В.: Вы знаете, что на ее теле оказалось тридцать два ранения, множественные порезы?
О.: Это очень хорошо.
В.: Мисс Уид…
О.: Моя вся одежда была в крови. Я взяла плащ из шкафа, надела. Чтобы привратник кровь не увидел, когда буду выходить.
В.: Мисс Уид, вы также убили Артура Шумахера?
О.: Да. Не следовало этого делать, это было глупо. Но я уже ничего не соображала.
В.: Что вы имеете в виду?
О.: А то, что она ушла из жизни, понимаете? И он опять был весь мой. Так?
В.: Понимаю.
О.: Но, увы, это было не так.
В.: Что не так, мисс Уид?
О.: Он не был опять весь мой, нисколько. Потому что это он должен был все закончить, а не я. И уж если он так быстро нашел кого-то, значит, так же быстро нашел бы потом еще кого-нибудь. Ведь все просто, понимаете? Он-то со мной порвал и никогда бы не вернулся. Все просто. Нашел бы еще игрушку, помоложе меня. Он меня разочек просил договориться с Ханной из моего магазинчика. Нет, вы можете себе это представить? А ей всего пятнадцать лет, и на тебе, любовь втроем. Ха-ха… И тут-то я осознала, что потеряла его навеки. И стала опять злиться. На то, что он со мной проделал, потом бросил меня и начал с другой… Использовал меня, понимаете? А я ох как не люблю, когда меня используют. Это меня буквально бесит. Ну… я… он мне ведь сам подарил этот револьвер. Я и пошла туда, подкараулила его…
В.: Где, мисс Уид?
Голос Нелли Бранд прозвучал почти глухо, а важно было не «забить» на пленке точный адрес, чтобы он обязательно сохранился до судебного заседания. Осторожность канатоходца. По нашим-то временам даже снятие видеозаписью каких-нибудь конференций могло оказаться для присяжных никчемным.
О.: К его дому, на Селби-Плэйс.
В.: Вы можете вспомнить, когда это было?
О.: Это было двадцатого. В пятницу вечером.
В.: Вы сказали, что отправились туда и поджидали Шумахера у его дома?..
О.: Да. И застрелила его.
В.: Сколько раз вы в него выстрелили? Помните?
О.: Четыре раза.
В.: Вы и собаку убили?
О.: Да, очень жалею об этом. Но это был ее подарок, знаете.
В.: Кого? Чей подарок?
О.: Маргарет. Его жены. О, я все о ней знала, естественно. Мы с ним часто о ней говорили.
В.: Вы и ее убили? Тоже?
О.: Да.
В.: Почему?
О.: Всех их.
В.: Не поняла. Кого?
О.: Всех женщин, с которыми он имел дело.
В.: Вы говорите…
О.: Да, да, всех их. Вы завещание видели? Ну, надо же, какое оскорбление?!
В.: Нет, не видела, скажите же, что…
О.: А вам надо было бы в него заглянуть. Меня еще так в жизни не оскорбляли! Десять тысяч в зубы. Пощечина! А как еще это назвать? Мы так много значили друг для друга, столько проделали всего вместе. И что же? Такую же сумму завещал паршивому ветврачу! Боже, от всего можно в бешенство прийти…
А что он остальным оставил — другой вопрос. Сколько он своей любименькой Маргарет завещал или первой жене. А та, кстати, шлялась с ним по барам, цепляла для него шлюх… Он мне как-то рассказывал, что один раз они притащили на квартиру даже трех, трех черных шлюх… Это было, когда его дражайшие дочечки отдыхали летом на озере… Заодно и о них. Эти-то каковы! Одна замужем за нищим дантистом, а другая — хипповая дура. Так ей он еще и дом подарил в Вермонте, а? О Боже, как я была взбешена. Он меня что, совсем за дурочку держал? Но я далеко не дура, знайте это. Я ему показала.
В.: Как вы ему показали?
О.: Вышла на охоту за всеми. Хотела на всех лапу наложить. Чтобы показать ему.
В.: Когда вы говорите «на всех»…
О.: А на всех. Да. И на Маргарет, и первую жену, и двух дражайших дочечек… Всех! А вы-то как думали? Его бабы. Его проклятые бабы.
В.: Вы действительно убили Глорию Сэндерс?
О.: Да, убила. Уже сказала же. Разве нет?
В.: Но до тех пор, пока…
О.: Да я, я. Я это сделала. И ни капельки не жалею. Ни о ком. Разве что… Ну, может быть…
В.: Что именно?
О.: Ничего. Забудьте.
В.: Пожалуйста, скажите мне.
О.: Мне кажется… Мне жаль, что я причинила боль…
В.: Кому?
О.: Артуру.
В.: Почему?
О.: Он был шикарный мужик…
Раздался стук в дверь.
— Занято! — заорал Бернс.
— Извините, сэр, но…
— Я же сказал: здесь за-ня-то!
Дверь потихоньку отворилась. Мисколо из канцелярии просунул голову в помещение.
— Простите, сэр, — проговорил он. — Неотложное дело.
— Что там еще? — рявкнул Бернс.
— Это тебя, Стив, — сказал Мисколо. — Детектив Уэйд из Сорок пятого…
Автомобили разрывали ночной воздух, словно поднявшиеся на поверхность подлодки. Два больших седана, по пять детективов в каждом. На всех были бронежилеты. Карелла ехал в передней машине с Уэйдом, Бентом и двумя сыщиками; один представился как Тонто, другой — как Одинокий Охотник. Но Тонто, например, уж никак не выглядел индейцем. Вместе со всеми Карелла направлялся к 45-му участку, сидя на заднем сиденье с Уэйдом и Бентом. Все они были здоровущие мужики, а жилеты делали их еще крупнее. Казалось, авто вот-вот готово было лопнуть.
