Мы приезжаем в госпиталь, в отделение профессора Ганса Це-Фалло. Дежурная медсестра сообщает нам, что симпатяга Матиас наконец-то пришел в себя. Он разговаривает! И даже более того! Берю и я, мы вне себя от радости. Наконец-то наступил долгожданный день! Дама в белом проводит нас в палату, погруженную в полумрак. Рыжий лежит на кровати и рдеет на белом фоне своих повязок. У него осмысленный взгляд, и он сразу же узнает нас.
— Как это мило! — говорит он довольно уверенным голосом несмотря на то, что после головного ранения в голове у него не все дома.
Мы становимся по обе стороны кровати.
— Как ты себя чувствуешь, парень?
— Чуточку пришибленный, но операция прошла очень хорошо. Мне сделали черепотомию: это очень редкая операция, Наконец-то он счастлив. Он получил то, что искал: редко встречающуюся на практике хирургическую операцию, которую он сможет комментировать всю оставшуюся жизнь — вдоль, вширь и поперек.
Он рассказывает нам, что у него был зашиблен акселеративный центр, но благодаря поливалентному аннексированному ушибицину удалось прошпрынцевать левый эмолиент. Выжить после такой операции — один шанс из тысячи! И он —Матиас, выжил! Он пролежит месяц в госпитале, потом получит еще месяц отпуска на поправку. У него на голове останется маленькая серебряная пластина, но когда он отпустит волосы под битлов, ее не будет заметно. В этот момент открывается дверь и входят доктор Клистир с супругой. Они одеты во все черное, на всякий случай. Они всегда под рукой держат траур. При малейшем сомнительном случае они сразу закутываются в черный креп. При виде меня и Взбалмошного у них лица становятся круглыми, как качан капусты. На их отвратительных рожах написано ничем не смываемое осуждение.
— Как! — скрипит папа-серафист, — ваш несчастный зять едва успел прийти в сознание, а вы уже терзаете его, как два коршуна!
Его мамуля открывает сумочку, вытаскивает зеркальце и, свирепо таращась в него, начинает чехвостить нас, на спокойную голову. Как и в прошлый раз, она рассказывает нам, кто мы такие и, причем начинает с самого приятного: два чокнутых, два отвратительных прохвоста, два садиста, два…
— Мама, — шепчет раненый, можно мне кое-что вам сказать, вам и папе?
Вислощекая замолкает, немножко оторопев:
— Скажи, зятюшка! — разрешает она, принимая во внимание, что он тяжело ранен.
Клистир и она склоняются к постели страдающего Матиаса, приготовившись слушать. Симпатичный Рыжий поочередно поглядывает на них из-под бинтов.
— Вчера, — говорит он, — я находился в том состоянии, которое располагает к великим раздумьям. Я устроил экзамен своей совести…
— Ну надо же! — как флюгер скрипит старая.
— …и все тщательно проанализировал, — продолжает Матиас.
— Вам удалось прийти к веским выводам, мой мальчик? — изрекает врачеватель с бороденкой.
— Да, — говорит наш коллега, — да, папа, я сделал один вывод и, более того, разработал правила поведения на будущее!
— Господь велик! — говорит жена Папы. — Что же это за вывод? Что же это за удивительные правила поведения?
Матиас показывает мне на стакан минеральной воды на прикроватной тумбочке. Я подаю ему стакан, он отпивает глоток, чем вызывает гримасу недовольствия на лице Берюрье.
Увлажнив язык, Матиас продолжает:
.. — Мой вывод, мама, — это то, что вы оба отвратительные штучки, старый и вы!
— Он бредит! — вопит с надрывом теща.
Матиас смеется.
— Нет, мамаша. У меня голова в порядке, хоть и забинтована марлей. Вы оба — две гнусные отвратительные вороны, два зеленых фурункула, два гада, в общем! Как только я смогу ходить, я скажу Анжелике, чтобы она собрала вещи, и мы вернемся в Париж с нашим ребенком. Я не хочу, чтобы он стал маленьким маньяком, контактируя с вами. Что же это за социальное положение — внук Папы!
Мертвенно бледный, как свой стихарь служителя культа, Клистир заявляет:
— Я сейчас позвоню, чтобы ему ввели укол глобулида с фосфором, он видимо не в себе.
Он подходит к кнопке, но вмешивается Берю.
— Послушайте, старец мой, — говорит он примирительным голосом. — Вы ясно видите, как видите этот госпиталь, что Матиас в своем уме. Он уже набрался силенок и находится в полном здравии. Это раньше у него было хилое здоровье. Вы ему здорово затуманили мозги! Сейчас в нем произошла редакция, и он начинает соображать, что к чему. Лучше бы вам убраться отсюда по-быстрому!
Мегера кидается к изголовью своего недостойного зятя.
— И вы воображаете, что Анжелика поедет с вами, мерзавец?
— Она моя жена, — с достоинством отвечает Матиас. — Если она меня любит, она послушается меня, если она меня не любит, то мне начхать на нее, и вы можете оставить ее у себя с ее довеском в придачу! А сейчас, исчезните, ходячие зловония! Мне нужно поговорить с этими господами!
Если бы вы видели этот спектакль, дорогие мои подруги! Это шоу двух актеров! Клистиры задергались, как марионетки на ниточках. У тещи отвислые щеки стали сбиваться в хлопья. А у старого бороденка стала, как у курсанта сен-сирского училища: она вздыбилась, ощетинилась, а волосы встопорщились, как у артишока!
Они начинают говорить завывающими голосами ужасные вещи! Они повизгивают, как пила по мрамору. Они угрожают. Они говорят, что психлечебница Брона находится в двух шагах отсюда, и что стоит доктору Клистиру черкнуть пару слов — и Матиаса забастилируют туда навечно. Вместо шляпы берет, брюки а ля царь Горох — вот так он и закончит свою жизнь в какой-нибудь комнатенке со стенами, обитыми матрацами. Его Святейшество Клистир I немедленно созовет консилиум серафистов! Дамы и господа, за ваше Святейшество! Его некардиналы примут безотлагательные меры: они потребуют у небес самого страшного наказания, которое заслуживает Рыжий. У него отвалится язык из-за того, что он осмелился произнести подобные слова. В ответ Матиас их побивает их же доводами: он говорит, что если они и дальше будут ему надоедать, то он им расквасит их противные рожи. Кулаки у него в полном порядке.
Я звоню дежурной! Я говорю, что у Клистиров случился приступ истерии и что их необходимо эвакуировать из помещения. Мое звание комиссара оказывается весомее звания лекаря. Учитывая возбужденное состояние пары и оскорбления вслух в свой адрес, медсестры вызывают здоровенных медбратьев из породы мужиков, которые могут носить вас на вытянутых руках совершенно запросто, как целлулоидную куколку. В конце концов происходит выдворение их блаженств, у которых лица далеко не блаженные. Наконец воцаряется тишина, и Матиас разражается смехом.
— Как же мне хорошо! — говорит он. — Надо было быть настоящей размазней, чтобы жить в одном климате с этими двумя тронутыми!
— Баста! У тебя это вроде периода детства, — заверяет его Берю. — У тебя гляделки были усыплены любовью, а сейчас, мужик, когда ты среагировал, ты спасен. Ты спасен!
Мы горячо пожимаем его мужескую руку. Да здравствует Человек с большой буквы "Ч" и вещи с прописной буквы!
— А теперь, — решительно говорю я, — давайте перейдем к серьезным вопросам, — рассказывай!
Он подмигивает мне.
— Я ждал вашего прихода, господин комиссар.
Он вытягивает руки поверх простыни.
— Той ночью, когда мы расстались, я вошел в дом. Только я запер входную дверь и стал шарить по стенке, чтобы включить выключатель, как кто-то приставил мне ствол пистолета к спине и женским голосом, шепотом, сказал с иностранным акцентом: "Ни слова, ни жеста — иначе смерть, у меня пистолет с «глушителем». Поэтому я не дергался. Мы немного постояли в темноте. Я предполагаю, что напавший на меня человек хотел убедиться, что вы уехали. Потом я услышал, как подъехала какая-то машина. У меня появилась некоторая надежда, но я ошибся — это был ее сообщник. Женщина, которая держала меня на мушке, открыла дверь. Какой-то мужчина с вьющимися волосами стоял по другую сторону. У него тоже в руке бил пистолет. Он посадил мена на заднее сиденье машины и сел рядом со мной, а девушка, потрясная блондинка, села за руль…
Он замолкает, запыхавшись с непривычки.
— Может, передохнешь немножко? — предлагаю я.
Но Матиас во что бы то ни стало хочет закончить свои рассказ. Он знает, что это очень важно. Он хороший полицейский.
Я опять подаю ему стакан. Он пьет. Берю предлагает сходить в магазин и купить бутылочку бургундского, уверяя, что это придаст раненому сил. Я отговариваю его, и Матиас возобновляет рассказ. Время от времени он делает паузы.
— Они привезли меня в какой-то мрачный дом, это по дороге на Сен-Клер.
— Я знаю, это мы тебя освободили, — замечаю я.
— Я узнал ваш голос, когда вы предлагали моему охраннику сдаться, подтверждает раненый.
— И что же там произошло, когда вы приехали?
Рыжий делает глубокий вздох.
— Нас ждал один тип, вы, наверное, видели его?
