— Ум хорошо, а два лучше, — делаю я заключение.
Он кисло улыбается.
— Весь вопрос в том, хватит ли двух умов, комиссар…
Глава 15
В которой Берю делает обзор светских манер
Толстый разоделся сверхсногсшибательно: голубой двубортный пиджак, почти белая рубашка, бледно-серый галстук. Волосы донельзя набриолинены, щеки припудрены тальком, рот, тоскующий по графине; в нем чувствуется трепещущий самец в разгаре физического вожделения. Он побрызгался каким-то ужасным лосьоном, и от него несет за версту деревенской парикмахерской. Жестом благородного человека он снимает с руки часы, кладет их перед собой и объявляет, предварительно посмотрев на скачущие стрелки и удостоверившись, что они идут по кругу:
— Жентельмены, графиня Труссаль де Труссо, по поводу относительно которой я объявил вам честь о ее визите, проинформировала меня, что она запоздает. В данный момент она осматривает свои владения в Луаре, и ее деловой человек, который пристает к ней с делами, вынуждает ее продлить там свое пребывание на несколько часов. Тем не менее она приедет к концу этой лекции, которая, в результате такой ситуации, продлится дольше обычного.
Берю, наконец, выныривает из своей длинной каскадной фразы и испускает глубокий в приличный вздох.
— В ожидании достопочтимой персоны, — продолжает он, — мы рассмотрим, как следует вести себя в жизни, когда вы уже взрослые. Что надо делать и не надо делать, говорить и не говорить дома, на улице и в других местах. Вы усекаете?
Мы молча киваем. Удовлетворенный этим, он начинает:
— Начало вежливости — приветствие. У вас на кумполе шляпа, и вот вы встречаете знакомую даму. Даже если на улице зябковато, вы не должны скупиться: обязательно поприветствуйте ее взмахом котелка. Я знаю только два исключения из этого светского правила: если вы гриппуете или если у вас чем-то заняты держалки. Но в обоих этих исключительных случаях не забывайте извиниться, иначе вас примут за деревенщину. В первом случае вы делаете так: вы как можно сильнее шмыгаете носом, чтобы подчеркнуть, что это не треп, я говорите: "Извините меня, что я не снял свой убор с головы, дорогая мадам, но еще сегодня утром мой усовый термометр показывал 390 в тени! "Во втором случае, вы становитесь к ней в профиль, протягиваете ей мизинчик правой руки, я подчеркиваю, правой руки (левая — это невоспитанность), и говорите: «По причине того, что руки у меня загружены, я не могу подмести перед вами пол своим белым плюмажем, красавица моя, но мое сердце принадлежит вам, равно как и все принадлежности». Запишите! Это самые свежие формулы вежливости, которые я сочинил, — настоятельно рекомендует Толстый.
Мы без всякого понукания записываем эти фразы в наших талмудах — на тот случай, если обстоятельства вынудят нас употребить их.
Берю тем временем продолжает, и по его веселому тону мы догадываемся, что он далеко пойдет и что будет говорить все, как оно есть в жизни:
— Всякие неприятности в жизни, заметьте, случаются всегда из-за нашего тела. И все проблемы проистекают из этого чертова каркаса: болезни, сон, любовь, жратва… Но есть проблемы и более примитивные, но отравляющие нашу жизнь не менее, чем первые. Давайте рассмотрим их через лупу, мужики. И подумаем, как их обойти.
Я беру самую элементарную, — уточняет Монументальный, — чиханье. Когда в вашем распоряжении есть достаточно времени, вы — как только вы почувствовали щекотанье в кончике вашего паяльника — вы можете, прежде чем взорваться, подготовиться к маневру: т.е. вытащить из кармана платок и принять боевую стойку, чтобы быстро поднести его ко рту. Но бывают случаи, когда чих нападет спонтанно. Он взрывается у вас в пасти как красный воздушный шарик, который натыкается на зажженную сигарету. Ааппччхии! У вас такое ощущение, будто вы разлетаетесь на сотни осколков. Рожа сразу становится красной, а в глазах загораются искры. Потом вы с горькими муками зырите на последствия. Из шнобеля у вас свисают мерзкие тянучки, а ваши соседи все покрыты эмблемами! Ну, коли уж такой инцидент случился, вы не теряйте спокойствия. И ни за что не извиняйтесь, иначе вам хана. Сначала вытаскивайте свой платок из кармана и пробивайте свою сопатку. Потом говорите окружающим: «Похлеще, чем удар тарелок кимвала, друзья мои. Я вижу, что некоторые из вас обляпаны запятыми, но не нужно же предъявлять гражданский иск, я вас быстренько ототру тряпкой, и вы будете совсем, как новенькие, если вы, конечно, не захотите оставить эти запятые для написания корреспонденции?» Здорово сказано, а? — ликует Его Величество.
Он приглаживает виски.
— Второй вид неприятностей — зевота. Вы присутствуете, к примеру, на званом вечере, а хозяйка дома прилипла к фортепьяне и пытает вас «Страданиями юного ветреника». Или отставной офицер пудрит вам мозги своими подвигами из своего прошлого… Короче, от всего этого начинает отрубаться ваш интеллект, а вместе с ним и ваша челюсть. Вы зеваете. В начале вам удается сохранить герметичность вашего поддувала. Но нет ничего более заразительного и передающегося другим, чем зеванье. Оно быстро охватывает всех, и скоро вы превращаете весь салон в лягушачий концерт!
Чем больше вы боретесь с зевотой, тем больше влаги выдавливается из ваших глаз. Когда организм командует, нужно ему подчиниться. Вот рецепт, чтобы не выглядеть неотесанным чурбаном. Как только вы почувствовали, что ваш рот готов растянуться до ушей в львином оскале, начинайте энергично передавать мимикой свое восхищение, будто вы настолько восхищены, что не в силах бороться с переполняющим вас восторгом. Вы испускаете возгласы «Ооля!», «Ааа!» и при этом раскрываете пасть так широко, как разевает клюв птенчик, завидев свою маман, которая волокет ему извивающуюся во все стороны вермишелинку. Вы изображаете полную потерю соображения, короче — транс! После этого можете спокойно продолжать, заканчивая каждый зевок одним из нижеследующих слов: Потрясающе! Сенсационно! Господи Исусе! Дерьмо! Ну и чертовщина! и т.п. Согласитесь, ловко придумано? Ладно. Теперь я хочу вернуться к сморканию. В прошлый раз я вас научил, как сморкаться пальцами. Но это допустимо только на открытом воздухе или среди близких. Представьте себе, что вас застигло врасплох на каком-нибудь приеме в свете, хорошо? Страшный насморк — и нет платка: от этого запаникует даже самый бесстрашный. Естественно, люди со слабым духом попросили бы платок у хозяйки дома. Так вот, они были бы совсем неправы, так как этого делать нельзя ни за какие деньги. Носовой платок — не супруга: его не одалживают! Я лично обхожусь таким образом. Я подхожу к окну и восклицаю: "С ума сойти — какой у вас красивый парк, госпожа баронесса (при условии, что дама, само собой подразумевается, баронесса). Я делаю вид, что смотрю наружу и выдаю стихи о чарующей зелени, о шаловливых птичках и ставках садовников. Я говорю о деревьях: «это что, гигантское дынное дерево там вдалеке?» Либо: «Вот это да, вы тоже любите диплодоксы?» И с невозмутимым видом, продолжая трепаться, я беру в руки штору. Затем вдруг шепчу: «Черт возьми, опять этот шнурок!» Тут я нагибаюсь и при этом продолжаю покашливать, чтобы заглушить характерный звук, который возникает, когда я опорожняю в штору избыток содержимого моих ноздрей.
Он озаряет нас своей лучезарной улыбкой.
— Сморкаться в занавески все могут, скажете вы? Согласен. Но все дело в том — как? Некультурный развешивает свои сталактиты где попало. А надо выбивать свой шнобель там, где штора подрублена, так как в этом месте ничего не будет видно. Прежде всего — правильно сделать! Тот же прием можно использовать и за столом. Здесь вам может пригодиться ваша салфетка. Вы рассказываете какую-нибудь смешную историю своей соседке. Хохму. Например, хохму со львом. Я ее сейчас вам напомню: на тот случай, если вас застигнет врасплох. Дело происходит в салоне. Бывший отставной майор колониальной армии рассказывает о своих приключениях: «Я пробираюсь через джунгли. Вдруг на тропинке с неинтенсивным движением появляется вот такой громадный лев. Я вскидываю свой винчестер, Е-мое! Осечка! Лев движется мне навстречу. Тогда я выхватываю из кобуры свой кольт. Не везет — так не везет, он тоже дает осечку. А лев все так же идет мне навстречу…» «И что?» — стонут слушатели. Майор прочищает горло: «Лев испускает страшный рык: „Ррррруо“ мычит[34] он ужасным голосом». И на этом отставник замолкает. Слушатели окаменели! «И что же дальше?» — осмеливается спросить виконтесса. «А дальше, — бормочет майор, — я наложил в штаны!» Салонники оскорблены до глубины души. Они кашляют, они не одобряют. В конце концов виконтесса делает ему снисхождение и идет ему на выручку. «Мои шер, — говорит она, принимая во внимание обстоятельства, учитывая критическую ситуацию, в которой вы оказались, в общем, нет ничего ненормального в том, что с вами случилась эта органическая реакция». Но майор качает своим котелком. "Нет, — говорит он, — я наложил в штаны сейчас, когда я делал «Ррррруо».
