Почти сразу же открылась дверь кабинета, и тот же голос отчеканил:
– Пошел вон! И чтоб я вас…
Подгоняемый звуковыми волнами, в коридор вылетел крохотный носатый человечек с курчавым венчиком огибающих лысину волос – этакий карикатурный типаж со страниц национал-патриотической литературы. И имя у носатого было подходящее Ося Гутман, трус и негодяй, с которым даже в его родной редакции «Вечернего вестника города» мало кто здоровался за руку.
– Вы оскорбили в моем лице всю прогрессивную прессу! Я лично знаком с начальником ГУВД.
Он на секунду задержался у стола секретарши:
– Знаете, мой друг, он большой человек в Региональном управлении по борьбе с организованной преступностью.
– Маргарита Андреевна, – Виноградов уже почти зашел в кабинет, но не стерпел: – Маргарита Андреевна, вы, когда господин уйдет, ложки пересчитайте. И вообще проверьте, а то не ровен час…
У капитана с Гутманом были давние счеты.
– Здравствуй, Володя!
– Здравствуйте, Михаил Анатольевич. Поздравляю.
Хозяин кабинета хмыкнул, но непроизвольно скосил глаз на свеженький генеральский погон:
– Спасибо. С чем пожаловал?
– Да так. Здорово вы его! Круто.
– Да ну! Компромат ему на начальника ОБЭП нужен. Сукин кот! Стращать решил, грозился самого ославить.
– Дерьмо! И бездарь. Да ладно, Бог его накажет или люди. Я, собственно, вот с чем. Задумал я повесть написать, а сюжет такой…
После первых фраз Виноградова Михаил Анатольевич распорядился ни с кем, кроме министра, не соединять, визитерам сообщать, что выехал. Минут через десять попросил кофе.
– …Такие дела. Что посоветуете? – Капитан отодвинул пустую чашку, давая понять, что больше ему сообщить нечего.
Судя по цепким и профессиональным вопросам, которые то и дело в ходе виноградовского рассказа задавал Михаил Анатольевич, фабула его заинтересовала.
– Да-а. Лихо закручено.
– Главное – жизненно. Я бы даже сказал, жизненно важно для главного героя.
– Надо подумать.
Михаил Анатольевич тогда, в девяносто втором, сыграл в жизни и карьере Виноградова роль не слишком благодарную: втянул в ту историю с морскими чеками, отправил в Приречье, густо замесив патриотические идеалы молодого капитана на полукриминальных финансовых дрожжах. А затем спокойно пожертвовал им – впрочем, как и было задумано. Владимир Александрович знал, на что шел, и тогда еще оценил тактический ум, организаторские способности и доходящую до цинизма откровенность старшего коллеги. С тех пор они не встречались, и у Виноградова были основания полагать, что новоиспеченный генерал в тайные политические авантюры больше не лезет, сорвав максимум дивидендов с московского октября, – но больше капитану идти было не к кому.
– Володя, ну а сами-то вы верите в существование этого мифического и сверхтайного сообщества?
– Не знаю. Вполне возможно, что оно существует, но меня этот вопрос занимает в такой малой степени… Мне как автору будущей повести, естественно, сейчас в первую очередь важно нейтрализовать тех любознательных парней, которые лезут на контакт. Ведь этот контакт, как я понял, не желателен?
– Да, пожалуй, – задумчиво протянул генерал. – Для сюжета это лишнее. Знаешь, то, что ты в этом плане придумал, – это, наверное, оптимальный вариант! А кто, по-твоему, всю эту кутерьму в магазине провернул? Если не «Черные эскадроны»?
– Вопрос, однако… Думаю, сегодня-завтра выяснится: я, то есть главный герой, палку в муравейник сунул, повертел немного. Должен быть эффект.
– Рискуешь.
– Стараюсь страховаться.
Михаил Анатольевич кивнул:
– Это, наверное, даже неплохо, что ты ко мне зашел: мы живем в страшном и глупом мире.
– Мы живем в мире, который сами себе сотворили, товарищ генерал.
– Кстати, ваш славный король репортажа вернулся, знаешь?
– Петрович? Здорово! Жена передавала, что он звонил, но я не думал, что уже из Питера. У него ж день рождения.
– В пятницу собирает. Будешь?
– Обязательно. А вы?
– Приглашал. Там и встретимся. Поговорим.
Хозяин встал, протянул руку:
– Счастливо, сочинитель! Не заиграйся.
– Рад бы, Михаил Анатольевич. До свидания!
…Как правило, после одиннадцати вечера Виноградов просто отключал телефон. Все, кого он хотел слышать, старались дозвониться до этого времени, а проблемы остальных Владимира Александровича трогали в наименьшей степени.
Однако у него не было уверенности, что те, кто должен позвонить сегодня, знакомы с его принципами. Тем не менее трубка ожила в двадцать два сорок:
– Алле? Владимир Александрович?
– Слушаю вас.
– Извините за поздний звонок, господин капитан… Некто Гессен беспокоит, Анатолий Михайлович. Если помните.
Виноградов помнил.
– Чем обязан? – С Михаилом Анатольевичем он сегодня уже беседовал. Теперь – Анатолий Михайлович. Дурной водевиль при скудной фантазии: собственно, это иногда и есть жизнь.
– Хотелось бы встретиться. – Гессен был достаточно известным адвокатом, мило грассировал и никаких положительных эмоций у капитана вызвать не мог: не так уж давно один из его подзащитных чуть было не отправил Виноградова к предкам.
– Вам лично хотелось бы? Именно со мной? – Владимир Александрович ожидал чего-нибудь в подобном духе, но можно было позволить себе немного повалять дурака. – Что, наш общий знакомый раскаялся и шлет из зоны вышитый кисет? Или молитвенник в собственноручном переплете?
– Это – вряд ли, Владимир Александрович. Признаться, в той истории для меня до сих пор многое непонятно. И огорчительно, поверьте! Кстати, вероятно, в скором времени господин Степаненко может быть расконвоирован: он прекрасно себя ведет, трудится. Руководит производством.
Виноградов коротко, но внятно выругался.
Анатолий Михайлович вздохнул:
– Мне сложно вам что-либо возразить. Но к делу, по которому я вас беспокою, Мастер никакого отношения не имеет.
– А кто имеет?
– Не хотелось бы по телефону. Скажем так: речь пойдет о недавнем происшествии в некоей торговой точке.
– Вот как! – Виноградов сделал вид, что удивлен. – Интересно.
– Очень хорошо. Вы завтра ведь выходной еще?
– Скажите, после этой встречи с вами – что, опять стрелять будут? Или мне взрыва в бензобаке ждать? Может быть, парочку наркоманов с ножами в парадной?
– Эх, пуганая ворона. Простите великодушно фольклор.
– Я тоже шучу. Приду, конечно. Но и меры свои, не обессудьте, приму.
– Конечно, конечно! Я поручительству. Понимаю. Как у Ницше: «Как все, кто хаживал в цепях, он звон цепей повсюду слышит!»
– Ницше? Тоже из ваших клиентов?
– Не кокетничайте. В одиннадцать устроит? Можно раньше.
– А позже?
– Не знаю.
– Хорошо. В одиннадцать. Где?
– Ресторан «Квин». Знаете, где это?
– Представляю.
– Тогда всего доброго. Ждем.
– Всего наилучшего!
Виноградов включил плиту и поставил чайник – предстояло сделать еще несколько звонков.
* * *
Раньше был подвал с пивными автоматами. Дешевый. Грязный. И публика соответствующая: студенты, редкие работяги, а в основном – алкаши из близлежащих подворотен.
А теперь и бронзовые ручки на черных матовых дверях вестибюля, казалось, вопрошали: а ты, достоин ли ты посещения этого дворца великолепной жратвы и причудливой выпивки?
Мягко отозвался колокольчик над входом:
– Чем могу служить?
Даже холеная прислуга здесь смотрелась демократичнее интерьеров.
– Меня должны ждать.
– Да, прошу вас.
Обстановка в зале была задумана как домашняя – для тех, разумеется, кто привык дома обедать на белых крахмальных скатертях, пользуясь при этом приборами старого серебра. Рюмки, бокалы и прочее стекло доставлялись прямиком из Германии, фарфор, впрочем, был отечественный, дулевский. Скрытое под черными стилизованными балками освещение, непрекращающийся Фредди Меркури, в память о котором называлось заведение, томно сочится из огромных колонок…
– Владимир Александрович! Присаживайся!
– Да уж не премину.
– Здравствуй. Очень рад. Что-нибудь будешь?
– Здравствуй. Естественно! Где ты видел милиционера, чтоб отказался на халяву пожрать что-нибудь этакое…
– Запеченные осьминожки сегодня рекомендую. Пиво? Или покрепче?
– Мне к врачу скоро, на процедуру. А, ладно! Маленький «Варштайнер», один.
– Молодой человек, запишите! И еще, пожалуй, бокал пива – мне.
– Кофе? Десерт? – Поза официанта непостижимым образом сочетала стремление угодить с чувством глубокого превосходства над окружающей его средой.
– Свободен. Итак, Володя – удивлен?
– Нельзя сказать, чтоб нет. Скорее – да, но в меньшей степени, чем ты ожидаешь. Гессена, как я понимаю, не будет?
– А зачем? Он свое дело сделал. – Собеседник Виноградова дождался, когда официант расставит заказ и исчезнет. – Спасибо!
