«Все, Стасенька, сдал я тебя с потрохами. Поглядим теперь, какой у нас Ларцев, кровожадный или добрый. Увольнять тебя он, конечно, не позволит, ему это служебное расследование ни к чему. Сейчас он должен из себя корчить благородного и будет мне советовать перевести тебя с оперативной работы куда-нибудь в тихое место. Интересно, какую должность он для тебя присмотрел? Вроде ему полегче стало, он понял, какой линии ему надо придерживаться. Сейчас я его совсем успокою, пусть дух переведет перед последним ударом, а уж потом… Или пан, или пропал. Ох, Стасенька, деточка, знала бы ты, как мне сейчас больно, сердце разрывается.
Жалко Володьку, дороже дочери у него никого нет на свете. Ведь по святому бью, будь я проклят!»
– Ну зачем вы так, Виктор Алексеевич, сразу уж и увольнять. Не надо девчонке жизнь ломать. Вы правы, для оперативной работы она не годится, слабовата в коленках. Но она не может быть нечестной, я вам ручаюсь, голову готов прозакладывать. Самое милое дело – перевести ее в Штаб, в информационно-аналитическое управление, пусть там свои любимые цифры складывает. Там от нее пользы больше будет, да и работа спокойная, без нервных перегрузок.
– Не знаю, не знаю.
Гордеев поднялся с кресла и принялся медленно ходить по кабинету. Для его подчиненных это было верным признаком, что начальник находится в процессе принятия сложного решения. Он остановится только тогда, когда решение будет принято.
– С этим надо как следует разобраться. До истечения двухмесячного срока еще есть время, так что закрывать вопрос рано. Я сам этим займусь. Или поручу кому-нибудь. Да вот хоть тебе, ты это дело начинал, тебе и карты в руки.
– Конечно, Виктор Алексеевич. Если в деле Ереминой что-то есть, я докопаюсь, а нет – так нет. Хотя я уверен, что убийство банальное.
Гордеев посмотрел на часы. С момента появления Ларцева прошло полчаса. Полковнику удалось уложиться в срок, 6 котором он договорился с Жереховым. Он начал произносить какие-то общие необязательные фразы, когда резко распахнулась дверь.
– Виктор Алексеевич, у нас ЧП. В кабинете Павла Васильевича убит капитан Морозов!
Когда от толпы людей, сгрудившихся возле кабинета Жерехова, отделился майор Ларцев и направился к выходу, два человека, сидящих в машине во внутреннем дворе здания ГУВД, получили сигнал «приготовиться». Держась на почтительном расстоянии, они проследовали за объектом до станции метро, сократили дистанцию на эскалаторе, сели вместе с ним в поезд. Ларцев вышел из метро неподалеку от своего дома, купил в киоске пачку сигарет, прошел немного вперед до сквера, сел на лавку и закурил.
Наблюдающие получили задание проследить, не попытается ли Ларцев с кем-нибудь связаться. В пути следования он несколько раз задевал прохожих и пассажиров и коротко извинялся, и было нелегко понять, не являлось ли это условным контактом. По телефону он не звонил, никуда не заходил и ни с кем не разговаривал. Просто сидел на лавочке и курил.
Наблюдающие купили по паре горячих чебуреков и задумчиво жевали их, не сводя глаз с неподвижной фигуры в сквере.
Майор Ларцев купил в четвертом по счету от метро киоске пачку сигарет «Давыдофф», подав тем самым условный сигнал о необходимости срочной связи, и стал наблюдать за киоском.
Он вовсе не имел намерения вступать в контакт с теми, кто его шантажировал. Убийство Морозова ошеломило его. Ведь Анастасия сделала все, как они хотели, почему же они нарушили обещание? Почему убили Морозова?
Выходит, верить им нельзя и все их слова о том, что Надя будет возвращена немедленно, как только уляжется волна и опасность минует, могут оказаться ложью. Может быть, девочки уже нет в живых? Он не имеет права ждать, он должен найти их и сам спасти своего ребенка. Больше никаких переговоров и обещаний, на них полагаться, как выяснилось, нельзя. Надо проследить, кто снимет сигнал, и взять его за горло. Так, по цепочке, можно дойти до Главного, а уж у него он вырвет свою дочь, даже если придется его убить.
Ларцев внимательно смотрел в сторону киосков, но ничего интересного пока не происходило. Сам продавец никуда не выходил, продавцы из соседних киосков – тоже. Надежда была на то, что сигнал должен снять кто-то из постоянно находящихся в торговой зоне, то есть продавец, который и должен выйти, чтобы позвонить и сообщить о подаче сигнала. В случае, если этим человеком оказывался не продавец, а покупатель, которому продавец просто сообщает, что Ларцев купил пачку сигарет «Давыдофф», вся затея теряет смысл. Отследить покупателей он не сможет. Но все-таки надежда была… Он мерз на мокрой холодной лавке, наблюдал за киосками и думал о Наде. Как она там? Кормят ли ее? Не заболела ли?
Мысли его плавно перетекли на то, что шантажировавшие его люди обладали практически всей мыслимой информацией о девочке: куда и когда она ходит, когда и чем болеет, какие отметки получает, с кем дружит. За Надей следили постоянно, но информация была такая, которую не всегда можно получить обыкновенным наружным наблюдением. Казалось, этих людей информируют и учителя, и врачи из поликлиники, и родители ее подружек. Хотя Ларцев понимал, что этого просто не может быть. Как же это у них получается?
Внезапно он напрягся. Эта женщина. Лет за 40, крепкая, полноватая, с простым лицом, незамысловатая и слегка небрежная одежда, гладкие русые волосы, в которых заметна седина, стянуты на затылке простой резинкой.
Он в последние полтора года видел ее на каждом родительском собрании.
Когда умерла жена, Ларцев перевел дочь в самую ближнюю к дому школу, чтобы ей не приходилось много раз переходить дорогу. Раньше ее отводила и приводила Наташа, поэтому они могли позволить себе роскошь учить ребенка во французской спецшколе. Теперь для Ларцева главным стало другое – близость дома к школе, и девочка уже полтора года училась в обыкновенной школе, от которой до дома было десять минут ходьбы и только один перекресток.
На родительские собрания он ходил исправно, но ни с кем не знакомился, кроме родителей Надиных подружек.
Запоминать лица на таких собраниях ему казалось бессмысленным, потому что, во-первых, не все родители считают нужным посещать школу, во-вторых, ходят то мамы, то папы, то бабушки. Собрания проводились каждую четверть, и каждый раз Володя видел новые лица. Только эта женщина…
Она была на собраниях всегда. И всегда – что-то записывала. Это было совершенно непохоже на остальных, которые откровенно умирали от скуки, потому что про своего ребенка и так все знают, перешептывались, комментируя слова классного руководителя, некоторые женщины вязали, засунув клубки шерсти поглубже в парту, отцы, как правило, читали спрятанную на коленях газету или детектив. И только эта женщина внимательно слушала.
Ларцев наконец поймал и сформулировал смутное впечатление: все родители отбывали повинность, а она – работала.
Чем больше он думал о ней, тем больше странных деталей выплывало из памяти.
…Он опоздал на собрание и, войдя в класс, не стал пробираться к задней свободной парте, а сел сразу же у двери, рядом с ней. Она, как всегда, что-то писала, но с появлением Ларцева мгновенно убрала блокнот.
Он тогда еще в душе улыбнулся, подумав, что ей, должно быть, точно так же скучно, как и всем остальным, но она придумала себе занятие и сочиняет что-то, письмо или, может быть, стихи. Потому и спрятала написанное…
…Классный руководитель объявляет родителям результаты городской контрольной по русскому языку.
– Хотите посмотреть, насколько грамотно пишут ваши дети? – спрашивает она, собираясь раздавать тетради родителям.
Женщина закашлялась, прижала к губам платок и вышла из класса.
…После собрания все родители толпой подходят к столу «классной» сдавать деньги на завтраки. Все, кроме этой женщины, которая сразу же направляется к двери…
…Он выходит из школы после собрания и на соседней улице, за углом, видит, как эта женщина садится в машину, на водительское место. ВАЗ-99, цвета «мокрый асфальт», с мощными противотуманными галогеновыми фарами, мишленовской резиной на колесах, дорогие чехлы из натуральной цигейки.
«Надо же, – отметил про себя Ларцев еще тогда, – такая невзрачная с виду женщина, а ездит на такой машине».
Присмотревшись, он заметил на заднем сиденье большой рюкзак, болотные сапоги и охотничью куртку с патронташем…
Ларцев выругал себя за то, что не обратил на нее внимания раньше. Конечно, почти вся информация о Наде, пришла с этих чертовых собраний. Надю, которой стало плохо на втором уроке, приводили в пример, когда напоминали родителям, что детей надо обязательно плотно кормить по утрам.
Про Надю говорили, когда просили родителей не давать детям в школу игрушки, потому что игрушки эти порой бывают очень дорогими, они доступны далеко не всем, и из-за этого случаются конфликты. «Вот недавно Надя Ларцева чуть не подралась на уроке с Ритой Бирюковой, потому что Рита принесла в школу куклу Барби, дала Наде поиграть, а когда хотела взять ее обратно, Надя не смогла расстаться с красивой игрушкой». Надю упоминали, когда строго внушали родителям, что нельзя отправлять в школу детей, которым нездоровится, потому что они могут быть носителями инфекции. Ах, если бы он раньше обратил внимание на все это!
