– Вечером накануне убийства Миронов уходил куда-нибудь?
– Уходил. Часа два его не было. Говорил, что гулял, свежим воздухом дышал. Так это у него называлось.
– И в этот вечер он просил тебя свежих овощей купить, салат сделать с помидорами?
– Д-да, – согласилась Северцева.
– Кать, а что тебе твой глаз женский подсказал, в этот последний вечер Миронов от женщины вернулся или правда гулял?
– Да поняла я, поняла, куда ты, полковник, клонишь, – вдруг разозлилась Катька. – Думаешь, что Мирон меня специально из дома спровадил, чтобы бабу привести?
– А ты сама так не думаешь?
Северцева глубоко вздохнула и промолчала, уставившись в окно.
– Ладно, с этим вопросом мы выяснили, – решил сменить тему Гуров. – А соседка твоя Алина не могла о Мироне узнать, не видела она его?
– Кто? Алинка? – пренебрежительно спросила Северцева. – Да ладно! Она, кроме себя, никого не видит. Да и не заходила она ко мне уже месяца три. Как Мирон у меня стал квартировать, так я к ней больше ходила. Ну, чтобы она не заподозрила ничего. А то получается, дружили-дружили, а потом и на порог не пускаю. А чтобы она ничего такого не думала, я к ней приходила с разговорами всякими о делах бабских. Ну, она на эти темы падкая.
– А у Алины тоже бабья доля не очень? – на всякий случай забросил удочку Гуров.
– Не знаю. Болтала всякое. Я так думаю, что она мужика на один-то раз найти всегда могла. Ей сто пятьдесят водки налей, танцы с ней станцуй под музыку, она и готова…
– Неразборчива была в связях с противоположным полом? – сформулировал Гуров.
– Ага, неразборчива, – усмехнулась Катька. – За эту неразборчивость ее мужик и бросил.
– Какой мужик? У нее любовник был?
– Ну не муж же. Да при ее характере кто с ней уживется? А мужик этот, она еще про него рассказывала, что талант он какой-то. Только не признают его. Вроде бывший актер, даже в фильме каком-то сыграл.
Гуров быстро начеркал записку на листе бумаги и протянул Крячко, сидевшему рядом. Тот вышел в коридор и развернул записку:
Пусть Афанасьев немедленно установит личность этого бывшего любовника.
Афанасьев появился из соседнего кабинета, откуда выводили после допроса задержанного Тыкву.
– Давай Андрюха, это очень срочно, – протянул записку капитану Крячко. – Чего-то наш Лев Иванович зацепил, какая-то идея у него в голове созрела. Ты с Тыквой закончил? Перескажи вкратце.
Наконец Северцеву увели обратно в камеру. Гуров сидел задумчивый и смотрел в окно. Он даже не обернулся, когда Крячко загремел чашками и электрическим чайником. А когда перед ним на столе, источая аромат, появилась чашка кофе, очнулся и благодарно посмотрел на Станислава.
– Да, спасибо. Очень кстати.
– На здоровье. Так что там с этим любовником, что за идея?
– С любовником? Видишь ли, Стас, мне не понравилось, как о нем говорила Катька. Не находишь?
– Я уловил только то, что эти две соседки по лестничной площадке находятся не в очень простых отношениях, – пожал плечами Крячко.
– Поясни, пожалуйста.
– Ну посуди сам. Разница в возрасте у них больше десяти лет. Не аргумент, конечно, но обычно крепко и беззаветно дружат одногодки. Если исходить из характеров обеих дам, то Алине пофигу, с кем дружить, лишь бы сигаретку было у кого стрельнуть да душу излить. Она ведь вся в неудовлетворенности. И, по-моему, не только в творческой, но и в сексуальной. Ее Катька интересует как собеседница. А Катька к Алине относится немного иначе. С одной стороны, она старше соседки, но и по характеру, и по происхождению она проще, бабистей, что ли. Может, надеялась, что Алинка ее с мужиком хорошим познакомит, все-таки у Алинки знакомые не то что у Катьки.
– Хм, заметил, – обрадовался Гуров. – А я думал, что мне показалось. Завидовала Катька ей, ох завидовала. У нее же на лице написано – мне бы твою судьбу, я бы уж мелкими заработками сейчас не побиралась, я бы за народного артиста замуж вышла, хоть за старого, хоть за больного, за профессора какого-нибудь. А ты «косячки» стреляешь и на судьбу жалуешься. Вот почему Катька нам и про любовника брякнула, фактически сдала соседку. Потрясите ее, господа сыщики.
– Странно только, что она этого любовника по имени и фамилии не знает, – покачал головой Крячко. – Врет ведь!
– Не обязательно. Могла пару раз увидеть, если он домой к Алине приходил, и весь образ себе дорисовать, представить, как она могла бы жизнь устроить с каким-нибудь вот таким же фраерком от кинематографии. И учти, что Миронов на ее стрельбу глазками не клюнул, а он парень симпатичный. И как ни крути, а всюду у Катьки Северной облом с мужиками. И не верит она, что Алинка тут ни при чем. Подозревает она ее в убийстве Миронова. У меня полное ощущение, что Катька просто уверена, что Миронова убивать больше некому, что-то она про него знает.
– А вот тут ты, Лев Иванович, ошибаешься. Я успел переговорить с Афанасьевым. Он все это время Тыкву тряс в соседнем кабинете. Тыква связь поддерживал между Мироном и Крестом.
– Крест? – нахмурил брови Гуров. – Это какой Крест? Мищенко? Хотя нет, Мищенко получил «четвертак» и скоро не выйдет. Шура Буравихин?
– Точно.
– Та-ак, Стас, час от часу не легче. Этот откуда взялся в Москве?
Крячко отчаялся отговорить Гурова от участия в операции и погрозил Афанасьеву кулаком за спиной.
– Я все вижу, – надевая подплечную кобуру, сказал Гуров. – Я курирую розыск, Афанасьев обязан был ввести меня в курс проведения очередного этапа работы по делу. Так что не оказывай давления.
– Правильно, курируешь! – возмутился Крячко. – Ты – мозг нашего треста, идейный вдохновитель, генератор идей, а мы – грубая физическая сила. Давай мы без тебя его возьмем!
– Лесть, господин полковник, – ткнул Гуров пальцем в напарника, – украшает официантов, мастеров по индпошиву верхней одежды и секретарш. Сыщик должен резать правду-матку в глаза.
– Истинно! – выпучил глаза Крячко и щелкнул каблуками. – Святые слова!
– То-то же, – хмыкнул Гуров.
– Может, правда не поедешь? – на всякий случай спросил Крячко.
– Стас, я тебе благодарен за заботу, но как профессионал ты должен понимать, что мы находимся в гуще информации. И в какой момент, в каком месте прозвучит то, что приоткроет завесу тайны, мы не знаем. Ты чувствуешь, что цепочка фактов опять повела нас назад в Рязань, опять к этому делу, с которого все и началось. Я просто удивляюсь, как могло так повезти и натолкнуть нас на дело об этих платках и как они совместились.
– А если честно, – выходя следом за Гуровым из кабинета, сказал Крячко, – то я, например, нахожусь в состоянии раздвоения личности. С одной стороны, все опять замкнулось на эту рязанскую наркомафию. Хорошо, это многое объясняет. Но при чем тут смерть менеджера торговой организации Бочарова? При чем тут студентка Чуканова или старый актер Белов? Все логично, кроме подозреваемой Игониной, которая вхожа в кое-какие творческие круги. И сразу проклевывается связь между смертью Миронова и смертью Белова. Все через Игонину или через эту чертову творческую среду! Скажи мне, что тут первично, а что вторично?
– Вот поэтому, Стас, я не могу и не хочу пропустить что-то очень важное, которое может оказаться едва заметным. – Гуров даже остановился на лестнице и посмотрел другу в глаза: – Например, вывалившийся из кармана Креста и потерявшийся в процессе захвата белый батистовый платочек. Никто же внимания не обратит, значения не придаст. Сам же понимаешь, что мы стоим на таком распутье с этим делом, что… – Он махнул рукой и торопливо стал спускаться вниз по лестнице.
– Что меня радует, Лев Иванович, так это изменения в твоем настроении, – улыбнулся Крячко, догоняя его. – Ты из Рязани приехал какой-то заторможенный и пожухлый. Если бы я тебя не знал как облупленного, то подумал бы, что у тебя там случилась несчастная любовь.
– Типун тебе на язык! – громко произнес Гуров, не оборачиваясь.
Две девушки с лейтенантскими погонами, стоявшие на площадке второго этажа, прыснули в кулак. Крячко состроил страшную гримасу и показал им язык.
Через три часа, после всех напутствий, обсуждений и приказов, Гуров во главе группы оперативников приехал к станции метро «Партизанская». Здесь в Парке аттракционов и скрывался Александр Буравихин, известный в некоторых кругах как Шура Крест. Причиной этой клички был глубокий крестообразный шрам над правым глазом. Примета, от которой так просто не избавиться, поскольку еще в юности в пьяной драке ударили чем-то подвернувшимся под руку Шуру Буравихина в лоб. И ударили так сильно, что кожа лопнула до самой черепной кости. Сразу пластической операции никто не сделал, да и пациент был не из таких, кому предлагают данные дорогие услуги. А он поздно сообразил, какой приметой теперь обладает. Примерно после второй судимости, когда его снова опознали на очной ставке по этому шраму.
Срезать кожу на лбу было бесполезно, потому что там останется другой приметный шрам. И Буравихин утешился тем, что в воровских кругах и на зоне его теперь узнавали по этой визитной карточке. А в обычной жизни, вне колонии, Буравихин имел обыкновение постоянно носить кепки или бейсболки, которые глубоко надвигал на лоб, да еще цветные косынки-банданы, благо они давно уже являются признаком стиля и моды среди молодежи и байкеров.
