– Я отвезу вас, мы поговорим по дороге.
– Ну... хорошо, – согласилась она. – Но, пожалуйста, побыстрее.
Рода Гибсон была привлекательной женщиной не старше сорока. Черные волосы, забранные в пучок, карие глаза. Она не красилась, носила, по всей видимости как свою обычную рабочую одежду, бледно-голубой брючный костюм, шелковую в цветочек блузку, галстук-бабочку, лакированные туфли на низких каблуках. Перед уходом она накинула легкое пальто, мы спустились вниз и пошли к машине. В дороге я спросил, не было ли чего-нибудь подозрительного в смерти ее мужа.
– Почему я должна так думать? – спросила она.
– Ваш сын так думает. Он сказал мне...
– Когда вы говорили с моим сыном?
– Сегодня утром.
– Где?
– У вашего дома на Мэтьюз-стрит. У вашего сына был пистолет.
– Пистолет? Где он раздобыл пистолет?
– Оружие у нас в городе найти нетрудно. Как и в любом другом городе. Он очень напуган, миссис Гибсон. Он считает, что ваш муж убит. И он думает, что убийца на этом не остановится. А вы боитесь?
– Нет. С какой стати?
– Ваш сын сказал...
– Я бы не стала серьезно относиться к тому, что он говорит.
– К вам в дом приходили какие-нибудь люди, угрожали вашему мужу?
– Да, но это было обычным делом. Недели не проходило без того, чтобы кто-нибудь не требовал у Тони денег.
– Поэтому вы не верите, что те люди имеют отношение к аварии?
– Не знаю, – сказала Рода. – И мне все равно. Хотите правду? Я рада, что он погиб.
Я подъехал к антикварному магазину, поставил машину на ручник и повернулся к ней. Ее лицо ничего не выражало.
– Почему вы рады? – спросил я.
– Просто рада.
– Есть причина?
– Сто причин. – С этими словами она открыла дверцу и вышла.
Я поглядел на часы. Без двадцати час. На улице стояло то спокойствие, какое, бывает, спускается вдруг на город в любое время дня. Мы шли к магазину молча. Рода толкнула дверь, звякнул колокольчик, и высокая, с удлиненным лицом и волосами цвета лаванды женщина приветствовала ее радостным возгласом:
– Рода! Ты примчалась как стрела!
– Светильники еще есть? – спросила Рода.
Она не стала терять времени и представлять нас друг другу, хотя хозяйка магазина внимательно меня разглядывала. Вокруг нас были дорогие антикварные вещи – комод с зеркалом 1800 года из Уэльса, столик с раздвижными ножками и откидной крышкой в колониальном стиле, английский застекленный шкафчик резного дуба, набор стульев девятнадцатого века со спинкой из перекладин, высокий комод на ножках вишневого дерева в стиле эпохи Вильгельма и Марии. Среди этого заплесневелого старья Рода вдруг приобрела вид нарочито спокойный – этакий волк в овечьей шкуре. Я ощутил укол легкого разочарования. Я не верю в интуицию. Всякие предчувствия – это для полицейских в кино. Но как я должен ощущать себя рядом с женщиной, которая говорит, что у нее сто причин радоваться смерти мужа? Да еще эта женщина при встрече с хорошей знакомой даже не упоминает, что ее дорогой Тони вчера погиб в аварии, а вместо этого лишь спрашивает: «Светильники еще есть?»
Светильники, о которых шла речь, были прекрасными дрезденскими розовыми лампами викторианской эпохи, с абажурами из дымчатого стекла ручной работы и со старинными медными подставками. Пока дамы обсуждали, насколько подходят лампы для комнаты, которую Рода декорировала, спорили о цене и наконец сошлись на компромиссной, я размышлял о том, какой подход к вдове Энтони Гибсона предпочтительнее. За годы работы я заметил, что, если мне надо что-нибудь узнать, достаточно нетребовательно и сочувственно промолвить: «Расскажите». Прием «расскажите» не всегда срабатывал с виновной стороной (с пособниками преступления, выражаясь юридическим языком). Например, преступник, прикончивший свою жертву топором, ни за что не рассказал бы правды. Но я решил все-таки испытать этот прием на Роде, хотя спрашивал ее уже, почему она рада смерти мужа, а в ответ услышал лишь, что на то имеется сто причин. Поэтому я терпеливо ждал, пока женщина высокого роста с волосами цвета лаванды прикрепит к двум светильникам ярлычки с надписью «Продано», затем пожелал ей всего хорошего – она при этом снова внимательно посмотрела на меня, словно пытаясь понять, что миссис Гибсон делает в понедельник посреди дня в компании скромного здоровяка, который не был ее мужем.
Рода открыла дверь магазина, звякнул колокольчик, и мы вышли на улицу. На обратном пути в машине я спросил:
– Вы недавно заметили, что рады смерти мужа.
– Верно, – согласилась она.
– Но вы не объяснили мне, почему.
– Не объяснила.
– Расскажите, пожалуйста.
Как я и полагал, ста причин не было. Причин было только две.
Первая. Роде Гибсон до смерти надоели азартные игры мужа, его пьянство и общение с проститутками. В частности, одним из его долгов, который она оплатила, был счет от фотографа – он сделал целый ряд снимков Энтони с чернокожей проституткой в несколько компрометирующих позах.
И вторая. Энтони оставил страховой полис, по которому премудрая Рода платила страховые взносы на протяжении более двадцати лет их бурного брака. Если бы Энтони Гибсон умер естественной смертью, Рода получила бы страховое вознаграждение в размере ста тысяч долларов. Но страховой договор содержал еще статью о двойном вознаграждении, и, поскольку Энтони был достаточно прозорлив, чтобы погибнуть в аварии, Рода теперь могла рассчитывать на двести тысяч долларов в качестве бальзама для ее безутешного горя. Когда она получит деньги, она вернется в родной штат Калифорнию, где откроет новое дело – полдня будет декорировать дома актеров-нуворишей, полдня – плавать и играть в теннис.
– Энтони ненавидел теннис, – добавила она.
– Гм, – сказал я.
– Ну, вот я и рассказала. А теперь вы, естественно, подумаете, будто я организовала, чтобы кто-то подпилил ось автомобиля или столкнул его с дорожной полосы, или будто я подстроила, что у него заклинило рулевое колесо.
– Это выглядело бы слишком красноречиво.
– Полиция всегда ищет что-нибудь красноречивое, – сказала она.
– А ось машины действительно была подпилена?
– Понятия не имею. Машина находится в местечке под названием Джералди-Боди-энд-Фендер на Лоуэл-Плейс. Можете осмотреть ее там, если желаете.
– А что касается того, что кто-то пытался спихнуть его с дороги...
– Понятия не имею, как его угораздило врезаться в опору моста, – сказала Рода. – Только знаю, что он был пьян. Как обычно.
– Миссис Гибсон, – я вздохнул, – если принять во внимание допустимую вероятность того, что смерть вашего мужа оказалась не чистой случайностью... – и здесь я снова стал лгать, – люди, совершающие тяжкие преступления, часто звонят близким погибшего с целью издевательства или...
– Нет, – сказала она. – Никто мне звонил.
– С того времени, как произошел несчастный случай?
– Именно так. Никто. Никто даже не позвонил выразить соболезнования. Знаете, почему? Потому что Энтони Гибсон был задницей.
На цветной фотографии, которую она мне дала, он не был похож на задницу. Снимок был сделан у входа в особняк на Мэтьюз-стрит. Гибсон стоял на тротуаре рядом с деревом, покрытым молодой листвой. На нем была светло-голубая водолазка, синий блейзер, серые брюки и легкие черные мокасины. Его темные волосы шевелил ветер, от улыбки вокруг глаз разбегались морщинки, зубы сияли белизной. Он казался высоким, уверенным в себе человеком без проблем. Я спрятал фотографию в записную книжку и затем, надеясь, что Купера не ушел на обед, завернул в «Канцелярские товары» и позвонил ему оттуда. Дежурный сержант велел мне подождать – его телефон был занят.
Наконец Купера ответил, измученный и выдохшийся:
– Просто ад, – пробормотал он. – У нас тут один парень, он своей жене выстрелил в лицо.
– Значит, ты не звонил в автоинспекцию.
– Звонил, Бенни. О красно-белом «Фольксвагене», микроавтобусе, – ничего. Но твое дело уже закрыто.
– Как так?
– Мы нашли тело.
– Что?
– Мы нашли тело, которое подходит под твое описание.
– Где?
– На пустыре между Тайрон и Седьмой.
– Сорок два года, пять футов одиннадцать?..
– Да-да, около ста восьмидесяти фунтов, волосы темные.
– Одетый или голый?
– Одетый. Синий в полоску костюм.
– Где труп сейчас?
– Он был в морге.
– Святого Августина?
– Да, но твой друг, кажется, уже съездил за ним.
– Какой друг?
– Из похоронной конторы. Я позвонил ему сразу, как нашли жмурика. – Купера колебался. – Я сделал что-то не так, Бенни? Ты не потерял из-за меня гонорара?
– Нет, – ответил я. – На самом деле ты молодец.
– Отлично, – сказал он. – Мне пора. Не пропадай.
Как только он повесил трубку, я позвонил в похоронную контору Абнеру. На третий гудок он снял трубку.
