– Слушаю, – сказал он.
– Абнер, это Бенджамин Смок.
– А, хорошо. Я пытался связаться с вами. Ваша домохозяйка...
– Как я понимаю, мистера Гибсона нашли.
– Да, я только что вернулся из морга больницы.
– Значит, это мистер Гибсон?
– Без вопросов. Я уже послал одного из моих шоферов за телом.
– Ну, что же, похоже, все сработало замечательно, – сказал я.
– Да. Не знаю, как вас благодарить, лейтенант.
– Меня благодарить не надо. Благодарите департамент полиции.
– Ну, это ведь вы предупредили их. Честно говоря, я был несколько раздражен, когда позвонил капитан Купера. Я не обратился в полицию, во-первых, потому, что я...
– Я уверен, он провел это дело корректно, Абнер.
– Ах да, очень корректно. У меня жалоб нет, лейтенант, вовсе нет. Буду вам очень благодарен, если вы сразу вышлите мне счет, чтобы я...
– Этого не требуется. Я почти ничего не сделал.
– Ну... Спасибо еще раз, лейтенант.
– До свидания, Абнер, – и я повесил трубку.
Я вложил в телефон еще одну монетку, позвонил в мастерскую Генри Гаравелли, но там никто не ответил. Затем я позвонил Марии, теперь она взяла трубку вместо своего автоответчика, и я пригласил ее на поздний ленч. Мария сказала, что с радостью принимает приглашение. Я пошел к прилавку, разменял еще денег, вернулся к кабинке – однако ее уже заняла полная дама в шляпе с цветами, и мне пришлось ждать. Затем я позвонил домой и сказал Лизетт, где буду, если Генри станет меня искать. Я не хотел, чтобы он, так сказать, продолжал хлестать дохлую лошадь.
Когда я шел к машине, у меня было странное чувство.
Ни разочарования, ни радости. Ничего вообще.
Светлые волосы и голубые глаза Мария Хокс унаследовала от отца, изысканный профиль – от матери, а еще грудь и бедра, в которых угадывалось влияние и римских, и тевтонских предков, и чисто американские длинные ноги. Она была красавицей и к тому же умна, с чувством юмора, легкостью и уверенностью в себе как в женщине. В свои тридцать четыре она все еще брала уроки мастерства, все еще участвовала в массовках в маленьких театрах, разбросанных по городу, все еще надеялась стать звездой сцены. Мне приходилось прощать ей бесконечный треп про актерство. Мария всегда была «готова к роли», всегда уверена, что получила бы заветную роль, «если бы не была нужна непременно рыжая». Или брюнетка. Или кто-то пониже ростом. Или повыше. Или постарше. Или помоложе. Или чернокожая. Или китаянка. Я терпел ее неиссякаемый оптимизм только потому, что она была более реалистичной и зрелой в других сторонах ее жизни.
Поглощая вырезку, спагетти с чесночным соусом и тарелку салата, она рассказывала мне о прослушивании для «мыльной оперы», которое проходила утром на телевидении. Я выбрал для встречи этот ресторанчик, потому что знал – мафия сюда не ходит. По-моему, южные итальянцы ничего не понимают в еде, и самая худшая кухня в мире – сицилийская. Если я знаю, что мафия где-то питается, от таких мест я стараюсь держаться подальше. Во-первых, там легко отравиться трупным ядом, во-вторых – там могут застрелить. Никогда не угадаешь, не начнут ли вдруг стрелять по двум воришкам, что сидят за соседним столиком, киллеры из семейного клана во имя их смехотворного кодекса чести.
– Пару лет назад я работала с режиссером в Оганките, – говорила Мария. – Эта роль у меня получалась отлично. – Она закатила глаза и положила в рот спагетти. – Держу пальцы скрещенными. – На ней было платье с низким вырезом и изумрудные серьги – не просто так Мария Хокс прожила два года с маклером, которого затем обвинили в мошенничестве. – Это роль медсестры, – продолжала она. – Как по-твоему, хорошая из меня медсестра?
– Думаю, что ты – фантастическая медсестра.
– Я серьезно, Дымок.
– Я тоже. У тебя все данные. Сочувствие, сострадание, нежность, резвость и прекрасная задница.
В эту минуту в ресторан вошел Генри Гаравелли и сразу углядел наш столик.
– Извините, что помешал, – сказал он.
– Присаживайся, Генри, – предложил я. – Я вижу, ты получил мое сообщение.
– Да, – сказал Генри, отодвигая стул. В общественных местах он всегда усаживался лицом ко входу – старая привычка с тех пор, когда в любую секунду могли появиться парни из соперничающей группировки и начать палить из пушек.
– Мария, – сказал я, – это Генри Гаравелли. Генри, Мария Хокс.
– Рад познакомиться, – Генри пожал ей руку, заглядывая в глубокий вырез ее платья. – Что случилось? – спросил он меня.
– Покойника вернули.
– Вот как?
– Выбросили на пустыре между Тайрон и Седьмой.
– Гм, – сказал Генри. – Какие-нибудь мысли, кто это сделал?
– Никаких.
– Гм. Так что это означает? Дело закрыто?
– Да.
– Гм. Очень жаль, Бен, потому что дело начало становиться интересным.
– Каким образом?
– Ну, я стал опрашивать людей, начиная с той минуты, как ты ушел из моей мастерской сегодня утром. И вот в целом собирается кое-какая информация, не объяснимая для ребят. Мистика.
– Какая мистика?
– Бен, – сказал он, – ты знаешь, сколько похоронных контор было атаковано ночью?
– Сколько?
– Четыре. И все они в районе Хеннеси-стрит.
– Не хочешь ли ты сказать, что вчера украли еще четыре трупа?
– Нет, Бен. Ничего не украли. Вот в чем мистика. Если кто-то взломал дверь или окно, значит, замыслил какое-то преступление, так или не так? И если кто-то вламывается в похоронную контору, значит, знает, зачем. Знает, что найдет там трупы, гробы, цветочки и свечечки. Короче, взломщик не рассчитывает увидеть там телевизор или фамильное серебро. Так что если кто-то влезает в подобное учреждение и ничего не берет, то спрашивается, зачем ему туда понадобилось?
– Как он это сделал, Генри?
– Любительская работа. Взломал фомкой задние двери.
– У тебя есть названия прочих похоронных контор, куда он залез?
– Да, я составил список. Думал, тебе будет интересно.
Он полез в карман куртки, вытащил счет от электрической компании, а затем разлинованный листок бумаги, вырванный из блокнота. И протянул мне. На нем были аккуратно выведены названия и адреса четырех похоронных контор. Я пробежал глазами адреса. Все находились не далее двадцати кварталов от Мэтьюз-стрит, то есть от местожительства Гибсона. Я сложил листок и спрятал в записную книжку.
– У меня по-прежнему нет прямого выхода на тех ребят, что стибрили тело Гибсона, – сказал Генри. – Продолжать?
– Нет, – сказал я.
– Так что мы будем делать теперь? – спросил Генри. – Удаляемся с поля?
– Пожалуй, да. Наш клиент удовлетворен.
– Гм, – Генри был разочарован. – А ты удовлетворен?
– Отнюдь.
– Ладно, – сказал он. – Сообщи, если понадоблюсь. Может, когда все обдумаешь, у тебя появится вдохновение или что-то в этом духе. Вначале я предположил, что мы имеем дело со Всемирным картелем похитителей тел. Но во всех этих конторах были трупы, а взломщики ничего не взяли. – Он пожал плечами и решительно встал. – Мне пора в мастерскую.
– Генри, – попросил я, – сообщи мне, сколько часов ты потратил на эту работу?
– Хорошо. – Он скользнул взглядом по бюсту Марии. – Приятно познакомиться, мисс Хокс, – и отошел от столика. У него по-прежнему была характерная походка хулигана из молодежной банды – руки глубоко засунуты в карманы рабочего комбинезона, плечи слегка ссутулены, подбородок почти прижат к груди. Глаза, невидимые мне сзади, без сомнения, настороженно обозревали зал. Он шагал к выходу, готовый отразить нападение в любую секунду. Хороший человек – Генри.
– Вырез не слишком низкий? – спросила вдруг Мария.
Я высадил Марию у дома, проехал три квартала на запад к одному из выездов на дорогу, проходящую через парк. По совету Генри я стал обдумывать информацию, которую он мне доставил, но вдохновение не приходило. Первую вероятность, которую я рассмотрел, я решил назвать «теорией пяти воров» – лучшего названия не придумал. Теория пяти воров работала из предпосылки, что вор за рулем красно-белого микроавтобуса «Фольксваген» подъехал к моргу Абнера и украл труп Энтони Гибсона – одновременно в радиусе двадцати кварталов четверо других воров (действуя независимо и ничего не зная друг о друге или о похитителе тела Гибсона) вламывались в четыре других похоронных конторы, из которых они ничего не унесли. Хотя я знал, какую важную роль играло совпадение в раскрытии озадачивающих на первый взгляд преступлений, я отбросил эту теорию как слишком натянутую.
Мне представилось, что пять случаев со взломом следовало связать вместе. Видимо, вор искал нечто такое, что не нашел в первых четырех моргах, зато нашел позже у Абнера. Но если он искал нечто конкретное, а в данном случае конкретным представлялось тело Энтони Гибсона после бальзамирования, тогда зачем он выбросил его на пустыре? Какой смысл?
