«Пошел ты…» А он потом рапорты писал, что его обидели.) Когда я заикнулась, что не могу найти Денщикова, начальники переглянулись и, благостно махнув руками, чуть ли не в один голос заявили: «Так он, наверное, в запое… Дня три попьет, потом появится». Я аж крякнула про себя. Вот уж поистине: что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Один только вопрос: где и кто раздает ярлыки?
Как это людям удается записаться в Юпитеры?..
— Так на чем малоуважаемый Игорь Алексеевич прокололся в этот раз? — повторил Горчаков. — Очередное дельце продал? Или дежурному прокурору морду набил?
— Пока не знаю. Сейчас прочитаю и все тебе расскажу.
— Маша, пока ты материал читаешь, дай дело Чванова глянуть, попросил Лешка. — Может, чего умное посоветую. Мне просто надо отвлечься, а то я еще в тюрьме возьму и вместо ксивы десятку суну.
— Я думаю, там примут, только лучше в баксах. На, только недолго, перед шефом неудобно. Опять застукает, подумает, что это я тебя морально разлагаю.
— А может, мы закроемся?
— Уверяю тебя, он подумает то же самое.
— Ну ладно, я тогда как бы чаю попью — надо развеяться.
— Ну попей, только сам завари чай.
Лешка заглянул в ящик стола, где хранились заварка и сахар, и порадовал меня сообщением, что чая больше нет.
— Светлая ему память. Очень сочувствую, но ничем помочь не могу, — грустно откликнулась я. — Сходи в магазин.
— На что? Последние деньги на сигареты истратил, до получки два рубля, — так же грустно ответил Лешка.
— А на два рубля теперь ничего не купишь. И вообще, капля никотина убивает лошадь…
— А хомяка разрывает на части, — привычно продолжил Лешка. — Ты у шефа про зарплату не спрашивала? Никаких сведений? — безнадежно задал он дежурный вопрос.
— Спрашивала. Угадай, что он мне ответил?
— Небось сказал: «Слышали, что зам Генерального говорил — спасибо, что вам хоть в том же месяце платят, хоть и с опозданием, вот военным уже на полгода зарплату задерживают».
— Точно. Но вообще-то для меня, как для человека, живущего на зарплату, задержка денег даже на три дня — катастрофа, в прямом смысле. Перед зарплатой рассчитываешь деньгу до копейки и с трудом без долгов доживаешь до заветного числа, а если в день зарплаты приходишь на работу и узнаешь, что — облом, пропадает, честно говоря, желание корячиться на службе сверх положенного.
— Да брось ты, Машка, тебя хоть дустом посыпь, ты все равно будешь корячиться. И я такой же идиот. После десяти лет работы на следствии мозги уже не переделаешь.
С этими словами Лешка схватился за дело об убийстве Чванова и стал разглядывать фототаблицы. Через пару минут он поднял глаза, мы посмотрели друг на друга и хрюкнули от смеха. Да уж, вот сладкая парочка с деформированными мозгами!
— Блин, мне на это изобилие смотреть больно! — Лешка тыкал пальцем в снимки содержимого холодильника и кухонного стола на даче Чвановых. — Тут тебе и пицца, и дыни, и виноград, и нарезка всякая. Булочки с кунжутом! Я сейчас слюной захлебнусь! Странно, что дежурная группа этого не съела.
— Почем ты знаешь? Сначала сфотографировали, потом перекусили, обычная история. Хотя я этого не понимаю.
— Не пропадать же добру, все равно бы испортилось, а так айболиты со следопытами хоть качественной пищи попробовали. Вот меня в такие аристократические дома не приглашают. Я то в лес, то в подвал, а тут выезжал в шашлычную такого плебейского пошиба… Там вилки алюминиевые… Просидел, как ты помнишь, двенадцать часов, и когда опера предложили перекусить, я на все был готов. Ну, они и принесли рис горелый из-под плова и хлебушка к нему.
— И водочки, вестимо.
— Ну, понятно, иначе это месиво было не проглотить. А ночью меня Ленка аллохолом отпаивала. О, смотри, и бутылочки стоят всякие: «Мартель», «Мартини» здоровый фугас, «Джин Бифитер» початый; да, повезло группе, ничего не скажешь.
— Вот мародеры! И ты, Лешка, не лучше. Ну есть же какие-то нормы поведения: нельзя чужого брать, и все тут.
— Даже если это никому не нужно и завтра все равно стухнет?
— Даже если. Тебе никто не разрешил это брать.
— А по-моему, пусть лучше опер на месте происшествия по-человечески пожрет, чем потом наследники через месяц будут выгребать тухлятину из квартиры.
— Вся беда в том, что в одном случае опер по-человечески пожрет за счет покойника, а в десяти случаях мародеры ценности стащат и все запасы водки в доме выпьют. Вон по последнему убийству валютчика: жена его говорит, что в квартире было десять бутылок коллекционного шампанского «Абрау-Дюрсо», по тридцать долларов бутылка, на видеозаписи их почему-то восемь, а в протоколе осмотра уже пять. И спросить не с кого, а вдова косо смотрит на того, кто ей ключи от квартиры отдает, и ей плевать, что осматривала не я, а дежурный следователь, да и он в квартиру попал после того, как там все РУВД побывало…
— Ну, так ты мародеров с голодными следаками не путай, я в жизни ничего не взял с места происшествия. Ну, ел, чего там в холодильнике найдешь, кофе пил, так на вторые сутки осмотра или хозяйское съешь, или замертво упадешь, что, не так?
— Леша, мы о разном.
— А ты, Машка, выпендриваешься, потому что в прошлом году на убийстве твои сосиски съели, которые ты там пристроила на кухне.
Мы оба фыркнули. Я, действительно, приехав на осмотр, засунула в холодильник купленные для дома сосиски, поскольку стояла страшная жара, а добрый доктор. Айболит, судебный медик, вместе с криминалистом, когда стало понятно, что осмотр затянется, пошарили в холодильнике, и еще мне, охальники, из кухни крикнули — мол, перекусишь? Я гордо отказалась и продолжала описывать обстановку в комнате, а они тихонечко на кухне мои сосиски прикончили. Пришло время домой собираться, я полезла за сосисками, и — увы мне! Они, правда, смутились ужасно и стали оправдываться — а мы думали, что это хозяйские, да если бы мы знали, что это твои сосиски, Марья!..
— Лешка, я в принципе не понимаю такого отношения к месту происшествия — якобы это не жилье, а полигон для следственных действий. Должны же быть какие-то правила приличия, следственная этика, наконец!
— Я тебе вот что скажу, Швецова: будь проще, и люди к тебе потянутся. — (Любимое Лешкино выражение, повторяет мне его по пять раз на дню.) — Ты не в гости пришла туда, а работать; понадобится — двери снимешь и со стульев обивку срежешь на экспертизу. Какие тут приличия?
— Я вот слушаю тебя и думаю, что тебя уже можно студентам показывать, как яркий пример профессиональной деформации. Не надо мне доказывать, что жлобство — это профессионально, а хорошие манеры мешают делу. Жлобство — оно и в Африке жлобство. Если ты привык за собой в туалете не спускать, так ты и на месте происшествия будешь вести себя как свинья, только не надо валить это на производственную необходимость. Ведь иногда стыдно за собратьев по профессии, от которых ущерба больше, чем от преступников. Я на всю жизнь запомнила свою первую работу в бригаде по «глухарю». Нашли оторванную пуговицу и на третий день захотели проверить, точно ли она посторонняя, не от хозяйских ли вещей.
Вместе с начальником следственной части пошли на квартиру, — а я была еще совсем зеленым следователем и смотрела ему в рот, — там он стал методично вытаскивать из шкафа одежду, осматривать и бросать на пол, потом вывалил на кровать содержимое коробки с нитками и пуговицами, убедился, что пуговица чужая, и мне скомандовал: «Пошли!» А я спросила, кто весь этот разгром будет убирать. А он мне говорит: «А ты что, уборщица?»
— Догадываюсь, что ты ему ответила: что ты как раз следователь, а не уборщица, поэтому должна все привести в порядок. И первый раз в своей жизни полаялась с начальством, да? Только вот после этого кое-кто стал про тебя говорить, что ты со странностями, а у начальника следственной части никто никаких отклонений не заметил. Ну, положим, согласен с тобой, я тоже на месте происшествия не шастаю по холодильникам, но и в другую крайность не ударяюсь, как некоторые. Я же помню, как ты, будучи беременной, на следственном эксперименте в квартире у клиента грохнулась в обморок, поскольку с утра до вечера ничего не ела, а из рук клиента чашку кофе или яблоко взять тебе западдо было.
— Правильно, я же на следующий день собиралась ему обвинение предъявлять.
Ну, не могу я сегодня у клиента кофе пить, а завтра обвинение ему в рожу. Ну, дура, но кому от этого плохо?
— А зачем ты давишь своим моральным превосходством?
— Почему давлю? Я что, в прессу сообщила о своем героическом поступке? Я хоть раз о нем где-нибудь кому-нибудь упомянула?
— Вот я и говорю, давишь. Ну ладно, Машка, тебя разве переспоришь!
Вернемся к нашим баранам. Чего там Денщиков-то натворил?
— Это демагогический прием. На, почитай…
Я кинула Лешке тощенький материал. Он ловко поймал его, положил на раскрытое дело об убийстве Чванова и начал читать, а я, не удержавшись, влезла с ногами на свое рабочее кресло и извернулась так, чтобы мне тоже было видно заявление гражданина Скородумова.
