Последовал вздох.
– Мне надо сперва поговорить кое с кем.
Райм подумал о других тактических возможностях. Их почти не было.
– Дэг, положение вот какое. Меня невозможно уволить. Я независимый консультант, нанять которого адвокаты по всей стране хотят не меньше, чем полицейское управление Нью-Йорка. Возможно, даже больше, да и платят они лучше. Если ты не дашь ход этому пресс-релизу в том, именно в том виде, в каком я тебе его послал, я займусь частной практикой с адвокатами и перестану работать на управление. А когда комиссар узнает, что я работаю против управления, тебе придется работать в частном секторе, я имею в виду предприятия быстрого питания. – Райм остался не особенно доволен своей тирадой. Она могла быть получше. Но ничего не поделаешь.
– Ты мне угрожаешь?
Ответа на этот вопрос не требовалось. Через десять секунд его собеседник произнес:
– Черт.
Звук брошенной трубки прозвучал для Райма многообещающе. Он подкатил на кресле-каталке к окну – посмотреть на Центральный парк. Зимой этот вид нравился ему больше, чем летом. Кое-кто мог бы подумать: дело в том, что в теплые месяцы люди занимаются летними видами спорта, бегают, бросают летающие диски, играют в софтбол, что навсегда заказано Райму. Но на самом деле он просто любил этот вид.
Даже до несчастного случая Райма не привлекала вся эта бессмысленная резвость. Он вспомнил давнее дело, связанное с Собирателем Костей. Тогда, сразу же после несчастного случая, Райм разочаровался в жизни, решил, что больше не будет существовать в нормальном мире. Но то дело открыло ему истину: он и не хотел нормальной жизни. Никогда, даже когда был здоров. Его мир был миром умозаключений, логики, интеллектуальных атак и защит, сражения с помощью мысли, а не пистолетов или ударов карате.
И теперь, глядя на голые ветки деревьев Центрального парка, Линкольн чувствовал себя совершенно свободным, усвоившим урок, который Собиратель Костей преподал ему много лет назад.
Райм вернулся к компьютеру и снова попал в мир изящных искусств. Он просмотрел новости и обнаружил, что Дэг сделал все, что от него требовалось. Пресс-релиз был опубликован без правки, без редактирования и разошелся по Сети. Райм взглянул на часы на экране компьютера и возобновил просмотр.
Полчаса спустя его телефон зазвонил, и он увидел на определителе номера надпись «неизвестный».
Два звонка. Три. Он нажал кнопку ответа правым указательным пальцем и произнес: «Алло».
– Линкольн, – сказал человек, которого Райм знал как Ричарда Логана, Часовщика. – Найдется у тебя время поговорить?
– Для тебя всегда.
– Я видел новости, – сообщил Райму Часовщик. – Ты передал телевидению мой портрет. Или рисунок художника, изобразившего меня как Дейва Уэллера. Неплохая работа. Фоторобот, я полагаю. Толстый и худой, с волосами и без волос, с усами и чисто выбритый. Линкольн, ты стал мастером совмещения искусства и компьютерных технологий?
Речь шла о пресс-релизе, дать ход которому Райм вынудил полицейское начальство.
– Значит, портрет верный? – уточнил криминалист. – Мой полицейский, работавший с художником, не был уверен, что правильно передал форму щек.
– Тот молодой человек? Пуласки? – Часовщик, казалось, потешался. – Он видит двухмерно и заранее делает выводы. Думаю, ему лучше работать на месте преступления, чем играть роль. Там меньше импровизации. У него что, было сотрясение мозга?
– Да. Совершенно верно.
Часовщик продолжал:
– Ему повезло, что я передал его Бюро расследований, а не своим друзьям. Тогда он был бы мертв.
– Как знать, – неторопливо произнес Райм. – Реакция у него быстрая. И он хороший стрелок. Во всяком случае, отправить мне больше было некого. Я должен был остановить помешанного убийцу-татуировщика.
Теперь зная, что Часовщик жив и бежал из тюрьмы, Райм вспомнил, как он выглядел несколько лет назад, когда они в последний раз сталкивались с ним лицом к лицу. Да, думал Линкольн, есть определенное сходство между адвокатом, которого Пуласки описал составителю фоторобота, и Часовщиком, каким он видел его несколько лет назад. Это касалось характерных черт, какие Райм мог припомнить, хотя некоторые важные признаки стали иными. Он сказал:
– Ты перенес нехирургическое вмешательство. Вроде введения в щеки силикона или ваты. И волосы – их выстригли и выбрили, создав впечатление, что ты лысеешь. Использовали грим. В большинстве киностудий это делают неумело. Вес, полнота созданы с помощью одежек. Набрать пятьдесят фунтов за четыре дня не может никто. Еще ты, видимо, использовал автозагар.
– Угу. – Смешок. – Может быть. Или побывал в солярии. В Нью-Йорке их около четырехсот. Можешь начать опросы. Если повезет, к Рождеству найдешь тот, где я был.
Райм заметил:
– Но ты изменился, – модифицировался, если угодно, – снова, так ведь? После того, как мы передали этот фоторобот.
– Конечно. Теперь, Линкольн, я хочу узнать, зачем ты передал сведения обо мне телевидению. Пошел на риск, что я уйду в подполье. Что я и сделал.
– Существовала вероятность, что тебя кто-нибудь засечет. Они бы позвонили. Мы готовы к быстрым действиям.
– Онлайн-игра в жанре «экшн»?
В сообщении, которое Райм заставил отправить полицейское начальство, говорилось, что человек, известный как Ричард Логан, он же Часовщик, он же Дэйв Уэллер, несколько дней назад бежал из тюрьмы в Уэстчестере. Были приложены фотороботы и сообщение, что он может имитировать южный акцент.
– Но никто на это не пошел, – сообщил Часовщик. – Никто меня не выдал. Потому что я по-прежнему… там, где я нахожусь.
– Да, и, кстати, я не пытаюсь отследить этот звонок. Ты используешь автоматические выключатели и модули доступа в Сеть. – Это не было вопросом. – И мы навели справки о юридической фирме Уэллера.
В ответ послышался смешок.
– Автоответчик, номер почтового ящика и сайт в Интернете?
– Точно, – подтвердил Райм. – А вот история со случайной смертью кажется несколько жестокой.
– Простое совпадение. Это было первое, что пришло мне в голову.
– Спрашиваю просто из любопытства: на самом деле ведь ты не Ричард Логан? Это тоже один из твоих псевдонимов?
– Да. – Часовщик не назвал своего настоящего имени, а Райм не стал настаивать.
– Ну, и как ты догадался, что я сбежал?
– Во многом из того, что я делаю – что мы оба делаем, – существуют допущения.
– Интуиция, – уточнил Часовщик.
Райм подумал о Сакс, часто упрекавшей его за насмешки над этим словом, и улыбнулся.
– Если угодно.
– Что ты и подтвердил на практике. А откуда взялось это допущение?
– В рюкзаке Билли Хейвена мы нашли тетрадь, озаглавленную «Модификация», – инструкции, как ввести ботулин в нью-йоркский водопровод. Предельно ясные, как инженерный план. Каждый шаг описан, рассчитан до минуты. Я усомнился, что Стэнтоны и Билли могли что-то разработать так тщательно: серийный убийца отвлекает от намерения взорвать водопровод, что, в свою очередь, скрывает настоящую цель – отравить воду. А ты знал, как превратить яд в оружие. Сделать его устойчивым к воздействию хлора. Отличный ход.
– Ты нашел тетрадь? – Судя по голосу, Часовщик был недоволен. – Я велел Билли переписать все в зашифрованный файл без доступа в Интернет, а потом уничтожить оригинал. – Пауза. – Но я не удивляюсь. Вся эта шайка из южного Иллинойса действовала по шаблону и не отличалась особенным умом. Как тебе понравились яды, которые Билли решил применять? Я рекомендовал ему свободно продающиеся химикаты, но у него было пристрастие к растениям. Насколько я понял, подростком он много времени проводил один в лесу, делая их зарисовки. Тяжелое детство, когда твои родители убиты федералами, а твой моральный идеал – неонацистское ополчение.
– Модификация. Ты сам выбрал это слово?
– Да, сам. Хотя меня вдохновило увлечение Билли. Модифицирование тела. Оно соответствовало их апокалиптическим взглядам. Я даже забеспокоился: слишком уж явно. Но им понравилось звучание слова.
– Ты продиктовал Билли весь план?
– Да. И его тете. Но записал его Билли. Они навещали меня в тюрьме под предлогом, что Билли пишет книгу о моей жизни. – Пауза. – Будто я очень хотел рассказать о ней, но не мог найти подходящего слушателя. Думаю, Линкольн, ты оценишь это. Когда я закончил диктовать план, а он все записал, я сказал ему: «Это твое, Моисей. Вперед!» Билли и Гарриет не поняли. Я знаю, ты знаком с теологической концепцией Бога как часовщика.
Размышляя над происхождением Вселенной, Исаак Ньютон, Рене Декарт и другие деятели научной революции семнадцатого-восемнадцатого веков пришли в выводу, что для изобретения требуется изобретатель. Если нечто такое сложное, как часы, не могло бы существовать без часовщика, то, по аналогии, человеческая жизнь во Вселенной – гораздо более сложная, чем часовой механизм, – никак не могла бы существовать без Бога.
